Здесь водятся драконы (СИ) - Батыршин Борис Борисович

— А вы бы, на его месте стали бы медлить? — ответил Повалишин вопросом на вопрос. — Китайцы в любой момент могли сделать попытку отбить батарею, и тогда ситуация поменялась бы на противоположную — батарея, вместо того, чтобы поддерживать прорыв, снова открыла бы пальбу по французской эскадре.Так что адмирал снова повёл свои броненосцы в бой — и на этот раз фортуна ему улыбнулась.

Он налил стакан воды и долго пил — Остелецкий смотрел, как острый кадык ходит вверх-вниз над расшитым золотом воротником адмиральского мундира. Остальные тоже молчали — по-видимому, переваривая полученную информацию.

Утолив жажду, Повалишин отставил стакан.

— О дальнейшем, господа, нам расскажет непосредственный участник событий, господин… — он вопросительно посмотрел на китайских офицеров.

— Сюй Юнтай с вашего позволения. — снова лёгкий поклон — от них у Греве уже начало рябить в глазах. Пару раз он ловил себя на том, что хочет повторить этот жест — и вытягивался, распрямляя спину едва не до хруста. — Его звание в вашем флоте соответствует вашему «лейтенант».

— Тогда попросим лейтенанта описать, что там произошло. — сказал Повалишин. — Всё же рассказ очевидца ничем не заменить, не так ли?

— А американцев есть такое выражение: «Врёт, как очевидец…» — пробурчал Греве по-русски — нарочно, чтобы не понял Дэн Шичан. И они правы — порой такое наплетут…

— Полноте, барон… — Повалишин глянул на него с укоризной. — Человек, можно сказать, из рук костлявой вырвался, проявите уважение!

Я что, я ничего. — заторопился Греве, осознав глубину допущенной бестактности. — Я разве против — пусть расскажет, может, что и полезное узнаем?

Китайский капитан говорил, много жестикулируя и покрывая карту карандашными отметками с иерогливами — отчего на ней вскоре трудно стало что-либо разобрать. Дэн Шичан не успевал переводить и то и дело беспомощно умолкал, хотя командир миноноски продолжал говорить, не замедляя темпа. Собачка на его руках (старший офицера «Ло Гуаня» и здесь не изменил своей привычке!) поначалу тявкнула пару раз, после чего пригрелась и заснула. Греве косился на посапывающий клубок с неудовольствием — он, вполне разделяя привязанность Остелецкого к хвостатому, четверолапому племени, всё же полагал, что собакам в кают-компании боевого корабля не место.

— Если я всё правильно понял… — Повалишин наклонился, рассматривая исчерканную карту, — во время повторной атаки, Курбэ легко проник в гавань. Сначала броненосцы сосредоточенным огнём срыли батарею возле устья реки, как бишь её…

— «Вэйюань» — пришёл на помощь Дэн Шичан. — Орудия там совсем старые и не нанесли французам никаких повреждений.

— Да, я понял. — кивнул Повалишин. Крейсер Дюгэ-Труэн', сопровождавший броненосцы, тем временем перестреливался с канонерскими лодками.

— Так и есть, господин адмирал. — снова последовал поклон. К сожалению, четыре уцелевшие канонерки германской постройки расстреляли почти весь боезапас при отражении предыдущего прорыва, и пополнить погреба не успели. У их храбрых экипажей оставался единственный выход — таранить французские корабли. И эта атака увенчалась успехом, хотя бы и частичным: укрывшиеся от обстрела в дальнем конце восточного бассейна, канонерки прошли мимо «Дюгэ-Труэна» и попытались таранить французские броненосцы. Двум это удалось — одна поразила «Ле Глиссоньер в правую скулу под клюзами, проделав большую пробоину — при этом якорь сорвался с креплений и упал на канонерку, проломив палубу и днище. Вторая поразила 'Тюренн» в район мидель-шпангоута; к сожалению, удар пришёлся вскользь и не нанёс броненосцу сколько-нибудь существенных повреждений.

— И всё это он разглядел в суматохе боя с палубы своего корыта? — шепнул Греве Остелецкому. — Ни за что не поверю, хоть режь меня!

… две другие канонерские лодки столкнулись между собой и сцепились, потеряв ход. Их расстрелял «Тюренн», после чего принялся громить безбронные китайские крейсера. Те пытались отвечать, но, разумеется, безрезультатно. Малое время спустя к ним присоединился и «Тюренн»; подошедший Триомфан' сцепился тем временем с двумя «элсвиками» в несколькими залпами привёл их в полнейшее расстройство. Лейтенант Сюй Юнтай утверждает, что на борту одного из крейсеров, «Чаоюна» находился сам Дин Жучан.

— Адмирал к моему огромному сожалению погиб. — сказал Дэн Шичан. В этом не может быть сомнений: лейтенант Сюй Юнтай видел, как крейсер раскололся пополам из-за взрыва снарядных погребов. После такого никто из команды не мог уцелеть.

— А как же миноноски? — спросил флаг-офицер. — Вроде, их у китайцев были две штуки?

— Да, «Цяньи», которой командовал присутствующий здесь лейтенант Сюй Юнтай, и вторая, «Цяньэр».

Китаец, услыхав своё имя, церемонно поклонился. Греве немедленно захотелось сказать что-нибудь язвительное, и он стал придумывать, что именно. Из сугубого интереса, разумеется — острить подобным образом во время военного совета, в обстановке сугубо официальной, барон не собирался.

— Спасибо за пояснения. — ответил китайцу Повалишин. — Я продолжу, с вашего позволения. Обе миноноски прятались в западной части гавани, на фоне берега. И когда «Тюренн» и «Триомфан» добивали последний «элсвик»,– миноноски дали полный ход и устремились в атаку. Целью стал «Ле Глиссоньер», который всё ещё не мог расцепиться с обломками протаранившей его «Чжэньси». С дистанции в полтора кабельтова миноноски выпустили торпеды. Одна попала в несчастную канонерку, которая к тому моменту осела по самую палубу; вторая угодила в носовую оконечность французского броненосца. Лейтенант уверяет, что «Ля Глиссоньер» сильно накренился и на нём начался пожар. Но уверенности в этом нет — выйдя из атаки обе миноноски направились к входу в гавань, но уйти сумела только «Цяньи». Вторая миноноска, «Цяньэр», натолкнулась на крейсера, которые Курбэ оставил на внешнем рейде, и была ими обстреляна. Что с ней случилось — спустила флаг, затонула, выбросилась на берег — сие никому неизвестно.

— Бросил, небось, напарника, морда косоглазая… — прошептал на ухо Остелецкому Греве. — Вот увидишь, сейчас этот горе-лейтенант будет уверять, что это его мина «Ла Глиссоньер» долбанула…

— Чего ты к нему привязался, Гревочка? — тоже шёпотом ответил Остелецкий. — Ну, не понравился человек, бывает — но зачем напраслину-то возводить? Попал кто-то из них двоих в «Ла Глиссоньер» — спасибо им, нам меньше работы останется…

Повалишин строго посмотрел на шепчущихся. Греве кашлянул, покраснел, как гимназист, застигнутый учителем за шалостью, и умолк.

— таким образом, господа, нападение на Люйшунь увенчалось полнейшим успехом. Гавань захвачена, береговые батареи приведены к молчанию, Бэйянский флот уничтожен практически целиком. Сейчас Курбэ приводит в порядок свои корабли — победа далась французам дорогой ценой. Выведены из строя, по крайней мере, два броненосца, да и остальные суда тоже, надо полагать, пострадали в той или иной степени. На ремонт уйдёт суток двое, не меньше — особенно, если им хватит ума не разрушать ремонтные мастерские, а приспособить их к делу.

— Чего проще. — согласился Остелецкий. — Высадить на берег сотни три матросиков, китайских мастеровых припрячь — и дело пойдёт!

— По прошествии этого срока эскадра восстановит боеспособность — за исключением «Байярда», и, возможно, «Ля Глиссоньера». Вывод: надо атаковать немедленно, нынче же ночью. Потом будет поздно. С тремя вымпелами мы со всей эскадрой Курбэ не справимся.

— Вот это дело! — оживился Греве. — Славный будет кегельбан — главные калибры в упор, тараны, мины самодвижущиеся… слышишь, Венечка, первый выход твой!

Остелецкий кивнул, соглашаясь со старым другом. Действительно, «Полифемус», по образцу которого построен корабль, которым он командует, был предназначен для прорыва в гавань Кронштадта, где укрывался под защитой крепостных батарей Балтийский флот. Предстоящая задача была прямо создана для него.

— К Люйшуню подойдём к шестой склянке[1]. Удар наносим с ходу — мы с вами, Карл Густавович, добиваем стоящий под утёсом «Байярд», а вы, Вениамин Палыч прорываетесь на внутренний рейд. Будем следовать заветам Бонапарта: «Главное — ввязаться в драку, а там уж как кривая вывезет!»