Верховная королева - Мэрион Брэдли

Врана долго молчала – и наконец покачала головой.

– Ты хочешь сказать, что Моргейна не вернется? – настаивала Вивиана. – Или что ты не знаешь? – Но ответом ей был лишь странный жест беспомощности и недоумения.

– Врана, – промолвила Владычица, – ты знаешь, что мне пора уступить свой титул, но нет никого, способного принять это бремя, никого, прошедшего обучение жрицы, как заведено встарь, никого, кто продвинулся бы столь далеко – только ты. Если Моргейна не вернется к нам, Владычицей Озера станешь ты. Ты дала обет молчания и ревностно соблюдала его все эти годы. Настало время сложить с себя клятву и принять власть над Островом из моих рук – иного выхода нет.

Врана вновь покачала головой. Высокая, хрупкая… а ведь она уже немолода, подумала про себя Вивиана; она лет на десять старше Моргейны – значит, ей уже под сорок. «А приехала сюда совсем маленькой, у нее тогда еще и грудь не оформилась». Длинные, темные волосы, смуглое, землистого цвета лицо; огромные глаза под темными, густыми бровями… Вид у нее изнуренный и строгий.

Вивиана закрыла лицо руками и хрипло, сквозь непролитые слезы, проговорила:

– Врана, я… я не могу.

Спустя мгновение, не отнимая рук от лица, она ощутила ласковое прикосновение к щеке. Врана встала с места – и теперь склонялась над нею. Жрица не произнесла ни слова, лишь крепко обняла Вивиану и на мгновение прижала ее к себе, и Владычица, ощущая тепло прильнувшего к ней тела, разрыдалась, чувствуя, что могла бы плакать так бесконечно, не пытаясь сдерживаться, не унимая слез. Наконец, когда обессиленная Вивиана затихла, Врана поцеловала ее в щеку и неслышно ушла.

Глава 10

Некогда Игрейна уверяла сноху, будто Корнуолл находится на самом краю земли. И теперь Гвенвифар готова была в это поверить: казалось, будто нет в мире ни разбойников-саксов, ни Верховного короля. Ни Верховной королевы, если на то пошло. Здесь, в далеком корнуольском монастыре, даже при том, что в ясный день, глядя в сторону моря, Гвенвифар различала резкие очертания замка Тинтагель, они с Игрейной были лишь двумя женщинами-христианками, не более. «Я рада, что приехала», – думала про себя гостья, сама себе удивляясь.

Однако же, когда Артур попросил ее съездить в Корнуолл, Гвенвифар ужасно испугалась при мысли о том, что придется покинуть надежные стены Каэрлеона. Путешествие показалось ей нескончаемым кошмаром, даже стремительная, комфортная езда по южной римской дороге; но вот римская дорога осталась позади, и отряд двинулся через открытые всем ветрам вересковые нагорья. Охваченная паникой Гвенвифар забилась в носилки, не в состоянии даже сказать, что внушает ей больший ужас: высокое, необозримое небо или бесконечные, уходящие к самому горизонту безлесные пустоши, на которых тут и там торчат скалы – голые и холодные, точно кости земли. Какое-то время взгляд не различал вокруг ничего живого, одни лишь вороны кружили в вышине, дожидаясь чьей-нибудь смерти, или, совсем вдалеке, какой-нибудь дикий пони замирал на миг, запрокидывал косматую голову – и, сорвавшись с места, стрелой уносился прочь.

Однако здесь, в далекой корнуольской обители, царили покой и мир; мелодичный колокол вызванивал часы, в огороженном саду цвели розы, оплетая трещины осыпающейся кирпичной стены. Некогда это была римская вилла. В одной из просторных комнат сестры разобрали пол, на котором, как рассказывали, изображалась возмутительная языческая сцена; Гвенвифар было любопытно, какая именно, но объяснять ей никто не стал, а сама она спросить постеснялась. Вдоль стен тянулся мозаичный бордюр: прелестные крохотные дельфинчики и невиданные рыбы, а в центре положили простой кирпич. Там Гвенвифар частенько сиживала по вечерам вместе с сестрами за шитьем, пока Игрейна отдыхала.

Игрейна умирала. Два месяца назад известие о том доставили в Каэрлеон. Артур как раз отправлялся на север, в Эборак, проследить за укреплением тамошней римской стены, и к матери поспешить не мог, а Моргейны при дворе не случилось. А поскольку сам Артур оказался занят, а на то, что Вивиана, в ее возрасте, сумеет проделать такой путь, рассчитывать не приходилось, Артур попросил Гвенвифар съездить поухаживать за его матерью, и после долгих уговоров королева все-таки согласилась.

В том, что касается ухода за больными, Гвенвифар разбиралась слабо. Но, какой бы недуг ни подкосил Игрейну, по крайней мере, боль ее не мучила; зато она страдала одышкой и, не пройдя и нескольких шагов, начинала кашлять и задыхаться. Сестра, к ней приставленная, сказала, что это, дескать, застой крови в легких, однако Игрейна кровью не кашляла, жара у нее не было и нездорового румянца – тоже. Губы ее побелели, ногти посинели, лодыжки распухли, так что ступала Игрейна с трудом; слишком измученная, чтобы говорить, с постели она почти не поднималась. На взгляд Гвенвифар, расхворалась она не то чтобы серьезно; однако монахиня уверяла, что Игрейна и впрямь умирает и что осталась ей какая-нибудь неделя, не больше.

Лето стояло в разгаре – самая прекрасная пора; в то утро Гвенвифар принесла из монастырского сада белую розу и положила ее Игрейне на подушку. Накануне вечером Игрейна с трудом поднялась-таки на ноги, чтобы пойти к вечерне, но нынче утром, усталая и обессиленная, уже не смогла встать. Однако ж она улыбнулась Гвенвифар и, тяжело дыша, произнесла:

– Спасибо, дорогая дочка.

Она поднесла розу к самому лицу, деликатно понюхала лепестки.

– Я всегда мечтала развести в Тинтагеле розы, вот только почва там тощая, ничего на ней не растет… Я прожила там пять лет и все это время пыталась устроить что-то вроде садика…

– Ты ведь видела мой сад, когда приезжала сопроводить меня на свадьбу, – промолвила Гвенвифар. Сердце ее на мгновение сжалось от тоски по дому и по далекому, обнесенному стеной цветнику.

– До сих пор помню, как там было красиво… твой сад навел меня на мысли об Авалоне. Там, во дворе Дома дев, растут такие чудесные цветы. – Игрейна на миг умолкла. – Ведь к Моргейне на Авалон тоже послали гонца, правда?

– Гонца послали, матушка. Но Талиесин сказал нам, что на Авалоне Моргейну давно не видели, – промолвила Гвенвифар. – Надо думать, она у королевы Моргаузы в Лотиане, а в нынешние времена пока гонец доберется до места, целая вечность пройдет.

Игрейна тяжко вздохнула, вновь закашлялась; Гвенвифар помогла ей сесть на постели. Помолчав, больная прошептала:

– И однако же Зрение должно было призвать Моргейну ко мне – ведь ты бы приехала, зная, что мать твоя умирает, верно? Да ты и приехала, а ведь я тебе даже не родная мать. Так почему же Моргейны все нет и нет?

«Что ей с того, что приехала я? – думала про себя Гвенвифар. – Не я ей здесь нужна. Никому и дела нет, здесь я или где-то еще». Слова больной ранили ее в самое сердце. Но Игрейна выжидательно смотрела на сноху, и та промолвила: