Три сердца и три льва (сборник) - Пол Андерсон

Он потрепал ее по волосам, а другой рукой взял за подбородок и посмотрел ей в глаза.

– Ты не одна, – пробормотал он и нежно поцеловал ее. Она ответила на его поцелуи, ее губы были мягкими, теплыми и солеными от слез.

– Выпей, – предложил он, протягивая ей кубок с вином.

Она сделала несколько глотков и свернулась калачиком в его объятиях. Он ласкал ее и успокаивал, как умел, ибо ему казалось верхом несправедливости то, что она несчастна, и потому прошептал еле слышно заклинания, которые прогоняли тоску и печаль.

Фреда вспомнила, что она – дочь Орма Силача и что отец ее был человек сурового, непреклонного нрава, который говорил своим детям такие слова: «От судьбы не убежишь, но встречать ее надо мужественно».

Она села прямо и сказала Скафлоку:

– Спасибо тебе за твою доброту. Я в порядке.

Он хмыкнул:

– Тогда самое время перекусить.

Но сначала нужно было переодеться. Скафлок подал девушке прозрачное, невесомое платье из тех, какие шьют и носят эльфийки. Она покраснела, ибо платье это мало что скрывало, но с удовольствием надела на руки тяжелые золотые браслеты, а Скафлок увенчал ее переливчатой бриллиантовой диадемой.

Они вышли в длинный коридор, который проявился не сразу, а постепенно, как бы наливаясь красками. Вдоль мраморных стен тянулись рядами колонны, рисунки и узоры на шпалерах и коврах медленно изменялись, словно в диковинном танце.

Навстречу им то и дело попадались рабы-гоблины, зеленокожие и приземистые, но все же привлекательные на вид. Один раз Фреда с криком вцепилась в руку Скафлока: мимо них проскользнул желтый призрак с канделябром. Потом они увидели карлика, который семенил по коридору, выставив перед собой щит.

– Кто это? – прошептала Фреда.

Скафлок усмехнулся:

– Катайский шен.[25] Мы захватили его в одном из набегов. Он сильный, и из него получился хороший раб. Но такие, как он, могут ходить только по прямой, вот он и носит щит, чтобы не ударяться о стены.

Фреда засмеялась. Скафлок восторженно слушал ее звонкий смех. В смехе эльфиек всегда таилась злобная насмешка, но улыбка Фреды похожа была на светлое весеннее утро.

Они отведали изысканных яств. За столом, кроме них, никого не было. Откуда-то доносилась негромкая музыка. Скафлок сказал:

Сладких лакомствнынче я отведал,и вино из кубкавеселье дарит.Но взгляд мой волнуетпрекрасная дева.Дивлюсь я на Фреду,красавицу с юга.

Она потупила глаза, чувствуя, как на щеках вновь выступает румянец, и не смогла сдержать улыбку.

Но тут же ее охватило раскаяние.

– Не пристало мне веселиться, когда мертвы мои родичи. Сломалось то дерево, что укрывало землю своими ветвями, и ветер гуляет в пустынных полях… – Оборвав себя, она сказала просто: – Мы все что-то теряем, когда уходят хорошие люди.

– Если они были хорошими, не стоит убиваться по ним, – сказал Скафлок, – ибо они избавились от тягот нашего мира и отправились к Тому, кто над нами. По правде говоря, мне думается, лишь твой плач не дает им наслаждаться своим счастьем.

Фреда крепко стиснула его руку:

– Священник говорил, что те, кто умер без отпущения грехов… – Она приложила ладонь к глазам. – Я любила их, а они ушли, и я плачу по ним в одиночестве.

Скафлок прикоснулся губами к ее щеке.

– Ты не одна, пока я жив, – пробормотал он. – А священник пускай болтает. Что он ведает?

Они вошли в зал, арочные своды которого были так высоки, что взгляд не улавливал их очертаний. Там перед ними предстала женщина неописуемой, неземной красоты. Рядом с ней Фреда ощутила себя неуклюжей дурнушкой.

– Видишь, Лия, я вернулся, – сказал Скафлок на языке эльфов.

– Вижу, – откликнулась она, – без добычи, едва ли с половиной воинов. Тебя постигла неудача.

– Не совсем, – возразил Скафлок. – Троллей полегло больше, чем эльфов. Мы переполошили их и освободили пленников, которые расскажут нам об их замыслах.

Обняв Фреду за талию, он привлек девушку к себе. Она с радостью подчинилась его желанию, потому что белокожая колдунья внушала ей страх.

– Смотри, какой я добыл самоцвет!

– Зачем она тебе? – усмехнулась Лия. – Или ты услышал зов крови?

– Может быть, – невозмутимо ответил Скафлок.

Лия приблизилась к нему, взяла за руку и заглянула в лицо.

– Скафлок, – произнесла она, – прошу тебя, спровадь ее отсюда. Отошли домой, пока я не прикончила ее.

– У нее нет дома, – сказал Скафлок, – и она и без того настрадалась, чтобы ходить и побираться по чужим подворьям. Какое тебе дело до двоих смертных?

– Такое, – отозвалась Лия печально. – Предчувствие не обмануло меня. Подобное тянется к подобному. Только не она, Скафлок! Выбери себе любую другую из смертных девушек; но эта отмечена судьбой, я чувствую, и по спине моей бегут мурашки. Ты встретился с ней не случайно. Она причинит тебе великое горе.

– Нет, – сказал Скафлок коротко и заговорил о другом: – Когда возвратится Имрик? Меня известили, что, пока я был в Тролльхейме, его призвал король эльфов.

– Мы ждем его со дня на день. Повремени, Скафлок, может, он сумеет уберечь тебя от твоей судьбы.

– К лицу ли тому, кто сражался с троллями и демонами, бояться женщины? – фыркнул Скафлок. – Это даже не карканье ворона, а квохтанье курицы.

Он повел Фреду прочь.

Лия мгновение глядела им вслед, потом повернулась и побежала по длинному коридору. В глазах ее мерцали слезы.

Скафлок водил Фреду по замку. Сперва она отмалчивалась, но постепенно начали сказываться выпитое снадобье и заклинания Скафлока. Фреда улыбалась все чаще и чаще, забрасывала юношу вопросами, весело щебетала и с любопытством поглядывала на него. Наконец он сказал:

– Пойдем наружу. Я покажу тебе то, что сотворил для тебя.

– Для меня? – переспросила она.

– Ну, если норны будут милостивы, то и для себя тоже, – рассмеялся он.

Они пересекли внутренний двор замка, миновали высокие бронзовые ворота и очутились на голубоватом, залитом солнечным светом снегу. Поблизости не было видно ни одного эльфа. Скафлок укрыл Фреду своим плащом, и они направились к обледеневшему лесу. Пар изо рта поднимался к безоблачному небу; каждый вдох обжигал горло. Наст хрустел под ногами, ветер шуршал иголками елей.

– Холодно, – пожаловалась Фреда. Ее рыжевато-золотистые волосы были единственным напоминанием о тепле в этом белом царстве стужи. – Твой плащ согревает, а без него холодно.

– Так неужели я отпущу тебя в такой мороз побираться на дорогах?!

– Найдутся люди, которые возьмут меня к себе. У нас было много друзей. Наша, вернее, моя земля будет… – Она запнулась и нехотя докончила: – Хорошим приданым.

– Зачем искать друзей на стороне, когда они рядом? А что до земли, смотри!

Они взобрались на холм, один из многих, кольцом окружавших лесистую долину. И тут Скафлок превратил зиму в лето. На берегу шаловливого ручейка оделись листвой деревья, из густой травы выглянули пестрые цветы, запели птицы, заплескалась в воде рыба, выбежали из-за деревьев лань с олененком.

Фреда закричала от восторга и захлопала в ладоши. Скафлок улыбнулся.

– Это тебе, – сказал он, – потому что ты – самое настоящее лето. Забудь о холоде зимы, Фреда. У нас с тобой свое время года.

Они спустились в долину, присели у ручья. Легкий ветерок ерошил им волосы. Вокруг, куда ни глянь, краснели, желтели, голубели лесные ягоды. Фреда нарвала маргариток, и они, по велению Скафлока, сплелись в ожерелье, которое он повесил на шею девушке.

Его колдовство не пугало ее. Лежа на спине, она жевала яблоко, что он ей сорвал, у которого был вкус благородного вина и которое пьянило ничуть не хуже, и слушала его слова:

Смех с уст любимых,локон золотистыйменя пленяют,вяжут словно путы.Хвалился я, храбрый,что ярма не ведал,и вот покорно —попался! – гну шею.

Радости скольков ласках любимой!Ликует Скафлок,себя не помня.Мою, колдунья,услышь мольбу ты:твоей навекилюбви взыскую.

– Но мы не можем… – выдохнула она, повторяя про себя строфы.

– Почему нет? – удивился он.

– Ты язычник, а я…

– Я же запретил тебе говорить об этом. Плати за ослушание. – Скафлок поцеловал ее. Поцелуй длился долго, сперва нежный, потом неистовый. Она попыталась было оттолкнуть юношу, но ей недоставало сил. Те вернулись, лишь когда ее губы ответили его жадным губам.

– Тебе не понравилось? – усмехнулся он.

– Что ты… – прошептала она.

– Я знаю, ты еще не свыклась с потерей. Но печаль уляжется, поверь мне, а те, по ком ты скорбишь, не рассердятся на тебя.