Символ и ритуал - Виктор Тэрнер

Я привел длинную цитату из Фортеса потому, что, мне кажется, она ярко показывает не только оппозицию и напряжение между патрилинейными и матрилатеральными родственными связями, но также и напряжение, возникающее в индивидуальных психе в процессе их созревания в среде структурных и коммунитарных взглядов общества талленси. Следует помнить, что догма патрилинейности — Хоманс и Шнайдер могли бы назвать ее «сильной» линией, посредством которой передаются права на статус и имущество, — доминирует и окрашивает ценности талленси на многих уровнях общества и культуры. С точки зрения людей, в чьих руках находится власть в патрилинейной структуре, социальные связи, осуществляемые посредством женщин и символизирующие общность тале всюду, где она выходит за рамки тесных корпоративных уз происхождения и локальности, непременно проявляются в своем подрывном аспекте. Вот почему, по моему мнению, у талленси существует «образ матери», bakologo, который «преследует» и «вмешивается в жизнь» зрелого человека до тех пор, пока тот не «примет» его. По мере того как, люди достигают зрелости и вступают друг с другом во все более широкие социальные отношения, они все больше осознают, что их патрилинейные связи — лишь часть целого талленси. Для них широкая общность осуществляется буквально посредством посягательства на независимость и относительную автономность сегментарного линиджа и клановых дел. Чувства всеобщности, ежегодно подчеркивающиеся на таких больших интегративных празднествах, как Golib, во время которых, как я уже упоминал, заключается своего рода мистический брак между представителями завоевателей — наму и автохтонов — тале, — эти чувства становятся все более и более значащими для «мужчин за сорок», которые выступают уже как главы семьи и сублиниджа, а не как младшие члены семьи, находящиеся под отцовской властью. Нормы и ценности «извне» вторгаются в сферу лояльности линиджу.

Здесь явно уместно, чтобы коммунитас символизировалась матрилатеральными предками, в особенности образами матерей, поскольку в этом вирилокальном, патрилинейном обществе женщины входят в патрисегменты линиджа извне и, как показал Фортес, матрилатеральный родственник по большей части остается вне «кланового поля» мужчины. Понятно также, что такие духи должны представляться «мстительными» и «ревнивыми»: ведь именно «матери» (основательницы матрисегментов) вносят деления в идеальное единство патрилинейности. Короче говоря, в периоды определенных жизненных переломов— таких, как зрелость, вступление в старость, смерть, — разных по значению в различных культурах, переход от одного структурного статуса к другому может сопровождаться сильным чувством «принадлежности к человечеству», ощущением родовой социальной связи между всеми членами общества, — в некоторых случаях даже выходя за пределы племенных или национальных границ, — вне зависимости от субгрупповой принадлежности или положения в структуре. В особых случаях, таких, как принятие шаманских обязанностей у саора в Центральной Индии [17], результатом может быть трансформация того, что обычно является лиминальной или внеструктурной фазой, в постоянное условие сакрального «аутсайдерства». Шаман, или пророк, занимает бесстатусный статус, внешний по отношению к секулярной социальной структуре, что дает ему право критиковать всех структурно связанных лиц с точки зрения нравственного порядка, обязательного для всех, а также посредничать между всеми сегментами или компонентами структурной системы.

В обществах, где родство, по выражению Фортеса, — «неизменный принцип» социальной организации и где патрилинейность — основа социальной структуры, связь индивида с другими членами его общества, осуществляемая через посредство матери, а стало быть, в расширенном и обобщенном виде — через «женщин» и «женственность», начинает символизировать более широкую общность и ее этическую систему, заключающую в себе и питающую систему политико-правовую. Во многих обществах можно указать поразительные корреляции между этим поворотом в сторону коммунитас и утверждением индивидуальности в противовес должностному статусу. Например, Фортес показал нам индивидуализирующие функции связи между сыном сестры и братом матери у талленси, каковая связь, по его выражению, «важная брешь в генеалогической изгороди, окружающей агнатический линидж; это один из главных входов и выходов для социальных связей индивида с членами не своего, а других кланов» [23, с. 31]. Посредством матрилатеральности индивид как целостность высвобождается из сегментного должностного статуса, заданного патрилинейностью, и выходит в широкую жизнь сообщества, находящегося за рамками талленси и включающего племенные группы сходной религиозной культуры.

Теперь рассмотрим конкретный пример того, каким образом освящение алтаря bakologo делает широкую общность талленси видимой и ощутимой посредством матрилатеральных связей. Все ритуалы имеют это свойство образцовости и учительности; в определенном смысле о них можно сказать, что они «создают» общество, примерно так же как Оскар Уайльд полагал жизнь «имитацией искусства». В случае, который я привожу [23], человек по имени Наабдийа «принял» в качестве своих предков bakologo отца своей матери, мать отца своей матери и мать матери отца своей матери. Люди из клана последней и пришли, чтобы воздвигнуть алтарь для их классификационного «правнука» Наабдийи. Однако, чтобы добраться до них, Наабдийе сперва надо было обратиться к родне брата его матери; те проводили его к роду брата матери его матери за двенадцать миль от его собственного селения. В каждом месте он должен был принести в жертву курицу и цесарку, т. е. домашнюю и дикую птиц, предназначенных для родового bogar или алтаря предка — основателя рода.

Линидж доминантного предка или — чаще — женщины-предка из комплекса bakologo (почти всегда это матрилатеральный предок-женщина) принимает на себя обязанности установления алтаря для пострадавшего. Глава линиджа приносит в жертву двух птиц, предназначенных пациентом для его родового алтаря, и объясняет предкам сущность события, заставившего сына их сестры или матрилатерального внука обратиться к ним с просьбой. Он просит их благословить установление нового алтаря, помочь новичку стать удачливым гадальщиком и пожаловать ему процветание, детей и здоровье, т. е. вообще все доброе. Затем он зачерпывает со дна сосуда, являющего собой самый важный компонент алтаря bogar, немного отстоя и переливает в небольшой сосуд, который пациент должен отнести домой и поместить в новый алтарь. «Таким образом, — говорит Фортес, — явственно выражена прямая преемственность между bogar матрилатерального линиджа и новым алтарем bakologo» [23, с. 326].

Итак, два алтаря на расстоянии двенадцати миль друг от друга — а надо помнить, что территория тале сама по себе «едва достигает двадцати миль в ширину», — и еще несколько алтарей в промежутке между ними прямым и «явным» образом связываются посредством обрядов. Тот факт, что длительный физический контакт между двумя упомянутыми линиджами вряд ли возможен, здесь идеологически несуществен, поскольку алтари bakologo — это символы и выражения общности тале. «Девять из десяти» зрелых мужчин имеют каждый целую кучу предков bakologo. Все эти мужчины ритуально связаны через их посредство с множеством поселений. И наоборот, каждый bogar линиджа объединяет вокруг себя множество алтарей bakologo посредством женских или сестринских связей. Очевидно, что в. общем и целом такие связи важнее просто личных или духовных; они представляют связи коммунитас в противовес разрывам в структуре. Более того, это связи, созданные «подспудной» стороной родства, юридически более слабой или подчиненной стороной. И мы опять выявляем сокровенную близость между коммунитас и властью слабого.

2. Нуэры

По моему мнению, во многих патрилинейных обществах именно эта вечная напряженная оппозиция — между коммунитас и структурой лежит в основе как сакрального, так и «эмоционального» аспектов отношений брата матери и сына сестры. В этих обществах, как показали многочисленные ученые, брат матери, чья правовая власть над племянником невелика, может тем не менее иметь с ним тесную личную дружескую связь, предоставить ему прибежище от отцовской грубости, и весьма часто он обладает мистической силой налагать на племянника благословение или проклятие. Здесь слабой правовой власти в уложении корпоративной группы противопоставлены сильные личные и мистические влияния.

У нуэров Судана роль «жреца в леопардовой шкуре» интересным образом соединяет символическую ценность брата матери в патрилинейном обществе с некоторыми другими свойствами лиминальных, маргинальных и политически слабых фигур, о которых мы уже говорили. Согласно Эванс-Притчарду, «в некоторых мифах племен джикани (нуэров) шкура леопарда (отличительный знак жречества) была дана предками (территориально) доминантных (агнатических) линиджей их дядьям с материнской стороны, с тем чтобы они могли служить жрецами племени. Структурно противопоставленные линиджи клана оказались тем самым в одинаковом отношении сыновей сестер к линии жрецов, каковая заняла между ними промежуточную, посредническую позицию (разрядка авт.)» [18, с. 293]. Являясь для политических групп категориальными братьями матерей, жрецы в леопардовой шкуре входят одновременно «в категорию rul, чужаков, а не diel, представителей кланов, владеющих территориями племени… [У них] нет собственных племенных участков, и они живут — семьями или небольшими линиджами — на большинстве или на всех территориях, принадлежащих другим кланам. Они, подобно Левию, разделены в Иакове и рассеяны в Израиле» [18, с. 292]. (Нечто от этих жреческих свойств присуще разрозненным линиджам специалистов по обрезанию и заклинателей Дождя у гису в Уганде.) Нуэрские жрецы в леопардовых шкурах имеют «мистическую связь… с землей, из-за чего считается, что их проклятия имеют особую силу, так как способны воздействовать не только на урожай, но и на благосостояние человека вообще, поскольку вся человеческая деятельность протекает на земле» [18, с. 291]. Основная роль жреца связана со случаями убийства: он предоставляет убийце убежище, ведет переговоры о соглашении, совершает жертвоприношение для восстановления нормальных общественных отношений и реабилитирует убийцу. Этот обобщенный брат матери имеет, таким образом, множество свойств коммунитас, с которыми мы знакомимся: он — чужак, посредник, действует в интересах всей общины, имеет мистическую связь со всей землей, на которой проживает эта община, представляет мир в противовес вражде и не связан с — какой-либо конкретной политической группой.