Серебряный век фантастики (сборник) - Григорий Гребнев

– Неправда. Мы с вами знакомы уже несколько дней, сейчас целый день находимся вместе, разговариваем – не может быть, чтобы у вас не возникло никаких мыслей обо мне, никаких мнений. Я же все-таки не пустое место!

– Ну что вы. Нет, разумеется.

– Вот и говорите все, что вы обо мне думаете.

– Будь по-вашему. Попробую.

– Ну же! Я жду!

– Я думаю, Зоя.

– Вы очень медленно думаете, Юниор, – сказала она, подождав еще.

Но Юниор по-прежнему молчал. Потому что, еще не начав говорить, вдруг понял, понял неопровержимо: ему до боли жаль эту беззащитную женщину, которая, испытывая смертельный страх, все же старается быть храброй. Именно женщину, а не какую-то там фикцию. Потому что она и есть женщина. Самая настоящая. Разве, в конце концов, имеет значение – каким путем появилась она на свет? Пусть ее и не баюкала мать, пусть она не играла в детские игры, не переживала свою первую любовь и так далее – но ведь это для других она не переживала и только сегодня возникла, а для нее самой все это было, она получила все это вместе с памятью, где только и может храниться все, что было. И что с того, что где-то в другом мире существует еще одна женщина с той же памятью, хранящей то же прошлое? Они не встретятся никогда, пути их не пересекутся, и независимо от того, погибнет ли эта Зоя через три недели или проживет еще десятки лет, – отныне дороги ведут обеих женщин в разных направлениях, и уже по одному этому обе они – настоящие. Она просто, так сказать, незаконная дочь цивилизации; но разве незаконные дети имеют меньше прав на жизнь, чем те, чье рождение состоялось под сенью закона?

Как же она страшно одинока здесь, бедный ребенок, как ей, должно быть, тоскливо от сознания, что она тут – одна, и всегда будет одна, до самого конца… Что у нее нет будущего, одно только прошлое – и без всякой ее вины, а просто потому, что Георгу захотелось, чтобы человечество было представлено Курьеру именно его женой. Хотя, собственно, что было делать Георгу? Любая женщина испытывала бы то же самое, и честный человек в таком случае… Черт его знает, что должен делать в таком случае честный человек! Отказаться от задачи? Но как это бывает трудно для того, кто весь – в этой задаче…

– Георг, наверное, очень любил вас, Зоя.

– Да. Особенно сначала.

– Нет. И сейчас.

– Наверное… Но по-своему. Если вы хоть немного его знали, то должны были понять: у него все и всегда по-своему. Не так, как у других.

– И любовь?

– Тоже. Он очень замкнут и боится внешних проявлений чувства.

– Но вы все же знали.

– Ну, конечно же; каждая женщина – когда это есть… В Георге, кстати, как ни странно, тоже было многое от женщины.

– Вы имеете в виду – от матери? Вы ее знали?

– Нет. Я имею в виду какие-то женские, чисто женские черты характера. Он – человек резких переходов. От необычайной широты взглядов – к крайней узости. От любви – к ненависти. Мгновенно и, порой могло показаться, беспричинно. Но на самом деле причины всегда были – с его точки зрения. Такое чаще свойственно женщинам, вам не кажется?

– Ну, какой из меня знаток женских характеров, Зоя!

– Тогда поверьте мне: так оно и есть.

– Вы имели в виду широту его научных воззрений?

– Тут моя очередь сказать: какой я знаток научных проблем! Нет, я подразумевала – вообще, в жизни. И относительно меня. Еще одна черта, которую я считаю женской: если он успевал уверить себя в чем-то, это становилось для него непреложной истиной. Думаю, в работе это нередко помогало, потому он и добивался порой успеха там, где другие отступались. Но в жизни… – Зоя помолчала. – Например, он, кажется, уверил себя в том, что у меня есть кто-то, кроме него. Друг, одним словом.

– Гм, – сказал Юниор. – А он и на самом деле был?

– Это ведь не имеет значения! Важно то, что он в это поверил. Что бы сделали вы на его месте?

– Не знаю, Зоя. Не разбираюсь ни в этой этике, ни в обычаях нашего времени. Опыта у меня маловато, я ведь большую часть жизни провожу в одиночестве. Не хотелось бы вообще говорить на эту тему. В конце концов, вы лучше знаете, как вам жить.

– Юниор! Почему вдруг такая сухость?

– Сухость? Не знаю, мне кажется, я…

– Вы ревнуете меня? К тому, что могло быть?

– Но послушайте, Зоя! Я ведь… Мы с вами ведь…

– А это не имеет значения. Разве ревнуешь только тех, кто тебе принадлежит? Ничуть не бывало. И никакая логика тут не помогает. И вас она не спасет. Знаете что, Юниор? Раз мы все равно сплетничаем наедине, без права и возможности передачи третьим лицам, давайте уж будем откровенны и правдивы друг с другом. Будем говорить правду, одну только правду…

– Но не всю правду?

– Всю. Иначе нет смысла.

Юниор вздохнул.

– Трудно, Зоя.

– Мне еще труднее. Но… иногда это нужно. А будет ли у меня еще такой случай? Сразу предупреждаю: ни одному из нас такая откровенность не дает никаких прав. Сплетничаем, только и всего! Соглашайтесь! А чтобы вам было легче, начну я. И даже сниму запрет. Слушайте, Юниор: на самом деле никаких друзей у меня не было. Вы понимаете, что я имею в виду. Не было – хотя иногда со стороны и можно было вообразить нечто такое. И вот для чего я снимаю запрет: когда вы вернетесь на Землю и встретите Георга, передайте ему это. Тогда сразу станет легче жить той мне… той Зое, что рядом с ним. Она ведь никогда этого ему не скажет. Хотя бы из гордости. Обещаете?

– Если встречу – да.

– Видите, насколько я откровенна. Теперь ваша очередь. Согласны?

Юниору не хотелось соглашаться. Но он уже понял: чего бы она ни попросила, он сделает все. И не только потому, что даже в старину последнее желание приговоренного к смерти удовлетворяли. Не только поэтому.

– Я готов, Зоя.

– Так отвечайте!

– Спрашивайте.

– Я спросила. О ревности.

– Ревную ли я вас?.. Да.

– Сильно?

– Видимо, достаточно.

– У вас остался кто-то на Земле?

– Отец.

– Я имею в виду женщину.

– Не знаю.

– Юниор!

– Чистая правда. Я думаю, что у меня там не осталось женщины. Но не уверен, что она думает так же.

– Вы поссорились с нею?

– Мы ссорились не раз. Я уходил и возвращался – или заставлял уйти ее, а потом тащил обратно.

– И она возвращалась?

– Ненадолго. Но ведь я и не бывал на Земле подолгу.

– Она вас любит?

– Нет.

– Почему так уверенно?

– Насколько я понимаю, когда любишь, прежнее уходит?

– Ваше или ее? Для нее или для вас?

– Ее прошлое – для нее.

– Оно не забывается. Но всегда уступает тому, что есть.

– А вот она так не могла. Прошлое было главнее.