Просто позови. Академия жизни - Марьяна Сурикова

— Превосходно, — улыбнулся ректор и махнул всем рукой, — на сегодня тренировка закончена.

Раньше я полагала, что моя жизнь была разрушена, когда я попала в Академию виеров. Однако теперь думаю, что меня сюда перенесли специально, дабы подвергнуть нечеловеческим испытаниям, после которых я по собственной инициативе покину этот свет и не буду больше чинить препятствий на пути заговорщиков.

Тренировки превратились для меня в настоящее наказание. Стоило Амиру не явиться на второе занятие, как поведение моих «подопечных» совершенно изменилось. Если на первом занятии они слушали и исполняли то, что я говорила, то теперь постоянно дерзили, огрызались на каждое слово, всячески подначивали и норовили вывести из себя. Больше всех старалась, естественно, Линда.

Единственным, кто всячески выказывал мне расположение, оставался Истор. Его не заботило даже мнение собственных друзей, за что виер постоянно терпел насмешки в свой адрес, но сносил их точно так же, как прежние мои отказы — с ухмылкой и ответными шутками. Честно говоря, я не знала, что такого придумать, чтобы заставить студентов меня беспрекословно слушаться и добиться максимально эффективного выполнения заданий. Если побегу жаловаться ректору (чего они, собственно, и ждут), то это лишь подстегнет их неприязнь, а других способов я пока придумать не могла.

Пожалуй, люди слишком часто делают ошибки именно под влиянием эмоций. Что касается меня, то из-за сложившейся ситуации я день ото дня становилась все более раздражительной, а неприязнь к Амиру выросла до невероятных размеров. Пожалуй, не находись я в таком состоянии, сто раз бы подумала, прежде чем совершить один из самых постыдных поступков в моей жизни.

В тот день я задержалась после первого занятия, чтобы представить Амиру отчет о результатах тренировок, а потом вышла в коридор, заполненный отдыхающими студентами. Я собралась уже идти в другую аудиторию, когда внезапно среди толпы учеников в глаза бросилось лицо черноволосой женщины. Поначалу я даже решила, что зрение подводит — это было то самое лицо, что я видела в зеркале в вечер празднования основания виерской академии. Та самая женщина — возлюбленная Амира.

Я даже дыхание затаила на мгновение, а потом заметила рядом с ней Эди. Он указал рукой как раз в сторону аудитории, и брюнетка, кивнув головой и улыбнувшись, направилась вперед. «Вот он, мой шанс», — именно такая мысль мелькнула в мозгу, а потом в голове стремительно возник план последующих действий.

Глядя, как быстро посетительница приближается к аудитории, где сейчас находился Амир, я больше не колебалась. Распахнула дверь и забежала внутрь. Ректор стоял у стола и держал в руках листы с заданиями. Он поднял голову и, кажется, собирался спросить у меня, что происходит, но я не дала ему этого шанса.

Подбежав к Амиру вплотную, ухватила его за плечи, потянула на себя, крепко обвила руками за шею и поцеловала. Ректор почти сразу прервал поцелуй, резко отстранившись, и посмотрел на меня в полнейшем недоумении, а потом поднял голову… Вот тогда у меня попросту перехватило дыхание — боль, настоящая боль и отчаяние исказили черты его лица настолько, что я даже позабыла, что следовало сделать дальше, а потом до слуха долетел громкий стук захлопнувшейся двери.

Я не вспомнила, что собиралась применить к Амиру заклинание неподвижности и убежать. Отчего-то та боль, что отражалась сейчас на его лице, вызвала ответное мучительное чувство в моем сердце. А потом он перевел взгляд на меня, и кровь застыла в жилах. Я дернулась, а ректор ухватил меня за плечо и резко надавил другой рукой на грудь, опрокидывая на преподавательский стол.

В этот момент он ничем не напоминал того Амира, которого я знала. Мне стало так страшно, что все тело онемело. Я редко испытывала подобный ужас и в такие мгновения попросту теряла возможность двигаться, не имея сил сопротивляться или пытаться сбежать от опасности. Надо мной нависал страшный незнакомец, зеленые глаза светились такой необузданной злобой, что я не решилась бы даже молить его о прощении — это было бесполезно, бесполезно говорить хоть что-то человеку, одержимому столь безумной яростью.

— Молодец, — тихо произнес Амир, — ты отомстила. Довольна? Можешь гордиться собой.

Он вытянул руку к двери, и я услышала щелчок закрывшегося замка. Кровь отхлынула от лица, я хотела спросить, что он сделает со мной, как ответит на эту гнусную выходку, но не могла и слова произнести побелевшими губами. Амир склонился еще ниже и тоном, от которого мороз прошел по коже, прошептал:

— Как точно ты ударила в цель, Виолетта. И это страшно, страшно для меня, потому что Элизабет не вернется, она уже пережила боль от одного предательства и не позволит мне ничего объяснить. Скажи теперь, чего боишься ты? Чем дорожишь больше всего на свете? Уж не своей ли драгоценной репутацией, незапятнанной девичьей честью, которую женщина обязана хранить для своего будущего мужа?

Я даже головой не смогла покачать, чтобы попытаться остановить его. Хотела взмолиться, хотела просить не делать этого, умолить отпустить меня, взывать к его благородству, всем тем добрым чувствам, что заставляли его заботиться о других, но слова сейчас были бесполезны. Он бы не услышал меня, не понял того, о чем говорю. Он был одержим, одержим своими внутренними демонами — яростью, болью, отчаянием и ненавистью ко мне.

Я даже не вскрикнула, когда ректор ухватил подол юбки и одним резким движением разорвал тонкую ткань до пояса. Лишь откинулась назад на столе, вытянула руки вдоль тела, отвернула голову в сторону и, с трудом совладав с дрожащим голосом, негромко сказала ему:

— Прошу вас сделать все побыстрее, у меня еще занятия, не хочу опоздать.

Я закрыла глаза и не шевелилась, ждала, когда же боль охватит все тело, разрывая сердце пополам, ломая тот внутренний стержень, что еще помогал держаться, а мужчина вдруг замер, громко и тяжело дыша. Открыв глаза, увидела его побелевшие пальцы, вцепившиеся в края столешницы, сжавшие ее до противного хруста. А потом он схватился руками за волосы, отшатнулся назад и закричал:

— Убирайся отсюда!

Крик полоснул по натянутым до предела нервам, подстегнул меня скатиться со стола, вскочить на ноги и броситься к спасительной двери. Дрожащими пальцами я начертила знаки формулы, чтобы отворить замок, с ужасом ожидая, что сейчас Амир настигнет меня и потащит обратно. Но замок щелкнул в мертвой тишине, и я вырвалась в пустой уже коридор.

Промчавшись в этом пугающем безмолвии до самого чулана, я с треском захлопнула дверь, прошептала все заклинания защиты, которые знала, придвинула к двери сундук, а потом упала на кровать и задрожала от нахлынувших горьких эмоций, от сознания страшной ошибки, от боли, разрывающей сердце. А после слезы потоком полились из глаз, и я никак не могла их остановить.

Я думала, отомщу — и станет легче. Ведь именно Амир — истинный виновник моих бед. Я гнала мысли о том, что, прими я сама внезапное решение перевестись в виерскую академию, близкие точно так же отвернулись бы от меня. Я никогда и не пыталась делать собственный выбор, всегда слишком боялась лишиться их одобрения, поддержки, жила так, как должна была жить. А теперь мне было плохо, очень плохо и очень горько. Как низко и подло я поступила! Он такого никогда не простит. И сейчас мне в разы тяжелее, чем было тогда, когда я прочитала то злосчастное письмо из его кабинета.

Пролежав в чулане до вечера, я никому не позволила войти внутрь. Мелинда и Элинна стучали в дверь, староста спрашивала, почему я прогуляла уроки и что-то еще, а служанка просила впустить их убедиться, что я здорова. Устав от их настойчивости, накричала, что нездорова, и велела оставить меня в покое.

Не знаю, сколько еще они простояли по ту сторону, пока наконец не ушли, а я пролежала до утра, словно в бреду. Наверное, я и впрямь заболела, потому что помню, как на следующее утро проснулась вся в поту, ночью у меня поднялся жар, но на следующий день температура спала. Я чувствовала слабость и полный упадок сил. А утром дверь в чулан попросту вынесли. Мелинда и Элинна ворвались внутрь, перескочив через сундук, а Истор остался снаружи.

— Виолетта, разреши мне войти, защита не пускает.

Я лишь покачала головой, а девушки уже суетились рядом.

— Вот дурная! Заболела, а нас не впускает.

— Виолетта, ты как? Жар есть?

Я вновь покачала головой, а Мелинда побежала к двери.

— Я на кухню, принесу ей бульон.

— Беги, я здесь останусь, теперь ни за что не прогонит. Ист, ну что ты мнешься?

— Говорю же, защита не пускает. Эту ректор ставил, мне не обойти.

— Летка, впусти его. Если б не он, мы бы вообще к тебе не вошли.

— Нет. Пусть уходит, и ты тоже, никого не хочу видеть.

Истор оперся ладонями о притолоку, глядя на меня через дверной проем: