Оборотень - Фридрих Незнанский

19.00

   Поднимаясь на шестой этаж, Вика волновалась неизвестно почему. Наверное, все дело было в том, что она очень редко ссорилась с родителями. В мелочах она обычно уступала, а по крупным поводам до столкновений дело покамест не доходило.

   Малоприятный разговор дома наслоился на не очень понятную перспективу «мужской попойки» и придал ей какую-то сомнительную окраску. «Ладно, — сказала себе Вика, — если что, я сразу уйду...»

   Выходя из лифта, Вика услышала, как открылась дверь и навстречу ей легким спортивным шагом сбежал... высоченный белобрысый прибалт. Тот самый.

   — Здравствуйте еще раз! — вежливо сказал он, забирая у нее сумку. — Вы ведь Вика? Проходите, пожалуйста. — Теперь он говорил по-русски, как коренной москвич, чудовищный акцент пропал без следа.

   Вика явилась на «попойку» без опоздания (она вообще никуда и никогда не опаздывала), но, войдя в квартиру, обнаружила, что гости уже собрались. И что это были за гости!..

   Почти десяток мужчин цветущего возраста, почти все такие же огромные, мощные и, черт возьми, красивые, как сам именинник, чисто физически заполнили восемнадцать метров комнаты, прихожую и коридор. Вика почувствовала себя сугубо мирным штатским человеком, неожиданно угодившим на парад танковой армии.

Вика решила, что все это были, по-видимому, прежние сослуживцы Дроздова. Ну ничего себе вневедомственная охрана. Сказали бы уж — отряд космонавтов. Или на худой конец, олимпийская сборная по вольной борьбе...

   Из кухни появился Вадим, подпоясанный зелененьким фартуком.

   — Вика! — обрадовался он. — Ребята, знакомиться! — И первым представил ей прибалта: — Это наш эстонский националист...

   — Эйно, — поклонился «националист» и осторожно подержал ее руку в своей.

— А это потомок монгольских завоевателей...

   Парень с физиономией и фигурой былинного русского богатыря расплылся в улыбке:

— Ваня... Иванов.

   — А это,— вытолкнули вперед коротко стриженного квадратного парня, — чемпион по плаванию среди утюгов...

   Снова поднялся хохот, и Вика поняла, что каждый прикол для дроздовских друзей был исполнен скрытого смысла. Так сказать, семейные шутки.

— Витя, — смутился «чемпион по плаванию».

   — Наш бизнесмен и акула капитала. — Вадим взял за плечо красивого мужчину, примерно ровесника себе, то есть лет на пятнадцать постарше только что представленных. Бизнесмен пожал Вике руку:

— Антон.

   У нее была неплохая зрительная память, и она вспомнила:

   — Ой, а по-моему, я вас недавно по телевизору видела... «Компьютерные вести»? Нет?.. — И смутилась. — Вы вроде про «пентиум» еще говорили...

— Был грех, — сознался Антон.

   — Так вы правда Меньшов?.. Антон Андреевич? Серьезно? Не может быть! — поразилась Вика. — А я ваш четыреста восемьдесят шестой в апреле купила!..

Антон сдержанно улыбнулся.

   — Если памперсы не решат все ваши проблемы, то компьютеры фирмы «Василек»— уж точно,— торжественно подтвердил Дроздов. — Акула капитала. Воротила экономический.

   Каким образом среди своеобразной компании оказался президент процветающей фирмы и почему он чувствовал себя в ней как рыба в воде, Вика задумается только потом.

   Следующего гостя пришлось извлекать из-за спин. Изящный, тонкий в кости, он попросту терялся среди «танковой армии».

   — Царь царей Ассаргадон! — провозгласил Вадим Дроздов. — Светоч апокрифической медицины.

— Сергей... — раскланялся «царь царей».

   По мнению Вики, прозвище подходило молодому человеку как нельзя лучше. Было в его внешности восточного гипнотизера нечто, можно сказать, древнее. Наследнику тысячелетий не хватало только завитой кольцами бороды, парчи и золотых украшений, а так все было на месте.

   Тут Вика заметила на диване подарки, почетное место среди которых занимала большая и, наверное, фантастически дорогая коробка с красками и художественными кистями. Кто мог ее подарить? Наверное, только Меньшов. Вике стало стыдно за дурацкий «Кэт-сан» (права была мама!), но все же она раскрыла свою сумку и смущенно произнесла:

— Вадим, я тебя поздравляю...

   При виде трогательных кошачьих принадлежностей вневедомственная охрана застонала от восторга. Молодые ребята сейчас же распотрошили пластиковый пакет с «чесалкой угловой», сперва поскребли именинника, потом почесались сами и наконец принесли Фенечку, чтобы доходчиво объяснить кошке всю выгоду нового приспособления. По рукам уже шел пакет с «Кэт-саном». Ребята разбирали английскую надпись и слезно жаловались, что о них самих никто подобной заботы не проявлял.

— За стол! — распорядился Вадим.

   Богатыри потянулись в комнату, на запах закусок. Из кухни раздались жалобные стенания, и выскочил еще один гость, по виду ровесник старшему поколению присутствовавших — Дроздову и Антону Андреевичу. Он шлепал босиком, игнорируя домашние тапочки. Обе руки у него были засунуты в широкогорлую стеклянную банку с мутным темным раствором: он держал ее на весу на растопыренных пальцах.

   — Ассаргадон, задушу! — возмутился он, обращаясь к светочу целительства. — Все за стол, а я с твоей вонючей банкой сиди?.. Здравствуйте, Вика!

— Это Алексей, — просто представил его Дроздов. «Царь царей» посмотрел на часы, кивнул и увел Алексея обратно на кухню.

   Сколько раз Вика бывала в гостях, столько же повторялось одно и то же: до застолья она исправно помогала хозяйке резать, мазать, накладывать и расставлять, а потом мыла посуду. Не было такого «гостевого» платья, с которого в результате не пришлось бы выводить жирные пятна. Просто прийти в дом и усесться казалось Вике делом неслыханным и вызывало угрызения совести, тем более в данном случае, ибо женщин, кроме нее самой, в квартире не было.

   Нельзя сказать, чтобы стол так уж ломился от неслыханных яств; чувствовалось, что хозяину и гостям гораздо важнее было просто собраться вместе и посмотреть друг на друга, а выпивка и еда подразумевались уже во-вторых. «Мужская попойка» вообще оказалась представлена пятью банками томатного сока и парой бутылок «Синопской», кем-то привезенных из Питера и должным образом выдержанных в холодильнике. Для Вики выставили кагор.

   Она почувствовала себя допущенной в странную большую семью, крепко связанную чем-то очень значительным. Она не знала, где сесть, чтобы не нарушить гармонию. Ее безапелляционно усадили в конце стола, напротив Дроздова. Рядом на табуретках поместились вернувшиеся из кухни Ассаргадон с Алексеем (этот последний так и не дал себе труда обуться), остальные со смехом и прибаутками устраивались на диване и в креслах. Фенечка разгуливала взад и вперед по спинке дивана, мурлыкала, щекотала стриженые затылки пышным, как плюмаж, хвостом.

   Потом все разом поднялись. Вика ожидала веселых здравиц в честь новорожденного, но вместо этого последовало нечто вроде ритуала, печального и торжественного. Мужчины просто стояли молча, сосредоточенно наклонив головы.

— За Алену, — сказал кто-то. Не чокаясь, выпили.

   Дальше праздничный обед пошел более-менее обычным порядком. С той только разницей, что не Вика за кем-то ухаживала, предлагая и передавая еду. Здесь ухаживали за ней. Это было ново и необыкновенно приятно. В какой-то момент с неизбежностью судьбы появилась гитара, Антон Меньшов взял ее в руки, опустил голову.

Давай я тебя согрею

И кровь оботру со лба.

Послушай, очнись скорее,

Затихла вдали стрельба.

Дождем закипают лужи,

Разбит на двери замок,

И пулю сожрал на ужин

Включавший электроток

Все вышло даже красиво,

Еще помогла гроза,

Все наши остались живы,

— Послушай, открой глаза!

Сейчас подоспеют крылья,

Ведь им не помеха дождь.

Мы так за тобой спешили,

Мы знали, что ты нас ждешь.

Мы скоро взлетаем, слышишь?

Винты в вышине гудят.

Послушай, очнись, дружище,

Не то подведешь ребят.

Держись! Не твоей породе

Да в пластиковый мешок

Ты видишь — солнце восходит,

Все кончилось хорошо.

Ты завтра напишешь маме,

Я сам отнесу конверт...

Послушай, останься с нами!

И так довольно потерь.

Еще впереди дорога

Длиною в целую жизнь

-Родной, потерпи немного!

Держись, братишка. Держись...

   Стихи были вполне самопальные, но мужчины пели негромко и так, что было ясно: песня эта значила для них очень много.

   Вика покинула дроздовскую квартиру ровно в десять часов, успев со всеми потанцевать, перейти на «ты» и исполниться настоящей мужской дружбы. Отпускать ее не хотели, пришлось сослаться на родительское постановление.

   — Скажи, что тебя проводят, — начал обуваться эстонец Эйно, когда она позвонила домой доложить, что выходит, и в трубке послышался голос чуть не плачущей мамы. Мама считала, что в десять вечера по улице не ходит никто, кроме шпаны.