Дмитрий Донской - Наталья Павлищева

— Да как ты могла только подумать такое?! Мне никто не нужен, одна ты! На всю жизнь одна!

— И ты у меня тоже! — жарко прижалась к мужу Евдокия. Он трепетной рукой крепче обнял такое родное и желанное тело. Никогда раньше сама не прижималась, на ласку отвечала, но первой не звала.

Евдокия родит мужу двенадцать детей, двое из них умрут — первенец Данила и еще один сын, Семен. Отцовским наследником станет тот самый Василий, что родился, пока отец Мамая перехитрить старался. Последнего ребенка княгиня родит за несколько дней до смерти мужа.

Вспоминая свою жизнь с Дмитрием Ивановичем, она скажет, что мало имела спокойных деньков. Верно, жизнь князя в XIV веке спокойствием не отличалась, и Евдокии пришлось хлебнуть рядом с мужем многое. Но одного она, похоже, не знала — супружеской измены и нелюбви. Как и обещал, Дмитрий Иванович, по отзывам современников, был хорошим и верным мужем и прекрасным отцом. А великую княгиню Евдокию всегда славили как лучшую мать и жену.

И через много веков после смерти великую княгиню Евдокию, ставшую в иночестве Ефросиньей Московской , потомки назовут женским лицом Москвы !

И еще одно приятное известие ждало Дмитрия Ивановича дома. Литовский князь Ольгерд видно и впрямь решил замириться с Москвой, предложил свою дочь Елену за Владимира Андреевича и слово свое сдержал.

Литовская княжна Елена даже крестилась, взяв имя Евпраксия. Дмитрий смотрел на брата и не мог поверить глазам: за время его отсутствия Владимир окреп окончательно, стал рослым красавцем с большими глазами, курчавой бородкой и благородной статью.

Вспомнив собственную свадьбу и учебу перед ней, он решил открыто поговорить с братом. Тот подивился:

— Учеба? Дмитрий, да я давно девок порчу, что ты! И с женой совладаю.

Князь развел руками:

— Я женился дурак дураком…

— Тебе сколько лет было? А мне сколько? Мне уж восемнадцать.

— Когда ты и повзрослел-то?

— А то некогда! — рассмеялся младший князь.

Он был первым, кому Дмитрий рассказал свои ордынские заметки. С Дуней не до Мамая, хотя та и спрашивала, а митрополиту почему-то не хотелось говорить все. Свежо еще в памяти, как стоял дураком, покраснев больше вареного рака, когда выпускали пленного Михаила Александровича. Конечно, не рассказывать не мог, но говорил не все, оставлял и себе.

А еще чаще стал поступать по-своему. Это быстро заметили и бояре, потому как князь на думе сидел, беседы вел, вроде прислушивался, но делал не всегда так, как советовали. Началось с мелочей, но все важное в жизни начинается с мелочей.

Прошел еще год, но князь Ольгерд успокаиваться не собирался, как и Михаил Тверской. И снова собиралась литовская рать, снова присоединялась к ней тверская. Тем паче что совсем недавно Михаил Александрович под Торжком разгромил наголову ушкуйников, пытавшихся защищать дружественный Новгороду город.

Но на сей раз беспокойных князей ждало неприятное открытие: молодой князь стал сообразительным не только в отношениях с Ордой, но и в делах ратных! Ольгерд не успел дойти до стен Кремля, московские войска остановили его далеко от Москвы. Мало того, Дмитрий не мешкая напал на сторожевой полк Ольгерда, заставив отступить за глубокий овраг. Они так и простояли несколько дней, но в бой так и не вступили, разошлись родичи-враги мирно, и больше Ольгерд в русские пределы не ходил. Грабил помаленьку граничные городки да веси, не без того, но о Москве забыл, ее стены остались для Литвы на несколько столетий запечатанными.

Жаль, что сыну Ягайле не наказал крепость русского соседа не испытывать. Этот князь родился в том же 1350 году, что и Дмитрий, и был ровесником не только ему, но и еще одному литовину, сыгравшему заметную роль в русской истории, — Витовту . Оба они не раз попробуют на зуб русские рубежи, будут то ратиться, то мириться с Москвой. Оба попытаются породниться, но свою дочь Софью Дмитрий не выдаст за сына Ягайло, а вот сын Василий женится на дочери Витовта, тоже Софье . И их внук Иван III Васильевич сбросит ордынское иго с Руси, а праправнук Иван IV Васильевич Грозный будет без конца воевать с Литвой. А потом наступит то самое Смутное время …

Это будет уже конец Великой Руси и начало не менее великой России.

Нестроение церковное

Константинопольский патриарх Филофей морщась слушал монаха, читавшего послание Великого литовского князя Ольгерда. Тот привычно уже жаловался на митрополита Алексия: «По твоему благословению митрополит и доныне благословляет их на пролитие крови. И при отцах наших не бывало таких митрополитов, каков сей митрополит! Благословляет москвитян на пролитие крови, — и ни к нам не приходит, ни в Киев не наезжает. И кто поцелует крест ко мне и убежит к ним, митрополит снимает с него крестное целование. Бывает ли такое дело на свете, чтобы снимать крестное целование?!»

Такое послание получил патриарх Филофей от литовского князя Ольгерда.

Как же не хотелось Филофею разбираться с этими русскими! Когда в предыдущее свое патриаршество ставил Алексия на митрополию по совету покойного Феогноста, ведь столько времени на него извел, столько бесед неспешных прошло, все выдержал Алексий. Сумел убедить, что станет единым блюстителем веры православной для всей Руси. Потому и держали его тогда почти год в Константинополе, что не верили, что боярский сын из Москвы будет радеть о тех же Киеве или Вильно!

Так и вышло, Алексий, будучи митрополитом, думал только о Московском и тех княжествах, которые были при нем. Тогда ему наперевес в Киеве и Литве поставили Романа, Алексий даже приезжал с Романом переговаривать, но князь Ольгерд посадил московского митрополита под замок, едва тому удалось бежать. Роман помер, и снова остался на Руси один митрополит — Алексий. И снова он не о единстве заботится, а о нужных ему княжествах, с Тверью все время враждует, на князя и епископа епитимью строгую наложил, самого князя и вовсе под замком держал, правда, не таким, как его самого в Киеве, но все равно…

Филофей вздохнул: теперь вон снова разбираться придется, потому как Ольгерд настаивает. А там тверской князь, небось, пожалуется…

Не успел подумать, как ему поднесли и вторую грамоту, присланную теперь архимандритом тверским Феодосием. Понятно, что Тверь с Ольгердом заодно, но негоже, чтобы на митрополита жалобы шли одна за другой! И ведь справедливо жалуются, так и не стал Алексий митрополитом для всех, его Русь — это то, что вокруг Москвы. Хитрый литовец предлагал поделить митрополию, оставив за Алексием те земли, в которых тот радеет. Это отрывало бы от Москвы многое.