Ответные санкции (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Быть может, именно на фоне тоскливого состояния духа я в таком восторге, увидев миниатюрную женскую фигурку в пятнистом комбинезоне НАТО, но без М4 на ремне, как у американок. Сгрёб её у всех на виду. Впрочем, здесь обнимашки — дело обычное. Правда, среди равных. Немыслимо, чтобы колонел запросто облапал саджента.

— Ты с грузовым рейсом?

— Да… Ужасно. Поверь — «Геркулес» не лайнер.

Зато ей не пришлось тащиться из Кабула в Баграм и заниматься гаданием, что следующее прилетит в машину — томат или граната. Вообще, женщине без никаба за ворота базы рекомендовано не выходить. Когда радикализм захлёстывает и льётся из ушей, даже обёрнутая хиджабом (лёгким платком) рискует услышать в свой адрес упрёк за распутство.

Они считают распутство грехом? Я — нет. Камалла не возражает.

Впервые у нас много времени. Вокруг кипит подготовка к войне, бурлят новостные ленты, постоянно приходят служебные сообщения с пометкой «конфиденциально»… Нам плевать. Мы — заложники большой политики, а работа заложника, пусть неприятная, но отнюдь не хлопотная, не требует телодвижений. Мы отправили себя в отпуск и только изображаем деятельность, лениво отвечая на мейлы и посещая брифинги. Зафар не беспокоит, он шныряет по Баграму в попытках что-то вынюхать у новых союзников в традициях старых шпионских боевиков. На здоровье, по крайней мере, не слышит звуков из моей опочивальни через тонкую стенку сборного казарменного домика.

Иногда шестьдесят сантиметров ширины походной армейской койки, жёсткой как тюремные нары, вполне достаточно. Не смущает, что от пакистанских ядерных ракет отделяют жалкие три сотни километров, а щит «Африканского ответа» отнюдь не даёт стопроцентную гарантию отражения. Камалла перестала прятать глаза, выходя из моей комнаты. Раньше её это сильно напрягало, старалась сдерживать охи: вдруг кто-то что-то услышит и предположит предосудительное… Мы отрываемся, как последний раз в жизни.

На фоне общей религиозной истерии очень осторожно её расспрашиваю. Всё же мусульманка, делит ложе с кефиром. Не замужем, стало быть — впадает в ужасный грех. По законам шариата ей полагается порка.

— Ну, в Центральной Африке шариатские телесные наказания не применяются, мы всё же светское государство. Считается, что худшее из наказаний в невозможности попасть в Рай. Только Аллах вправе судить за преступления против веры.

Её свободомыслие меня удивляет. Ни один шариатский судья не согласился бы со столь смелым высказыванием. Да и в официальных догматах Федерации нормы морали звучат куда строже.

Нежно тереблю пальцами непокорную прядь. Бесподобные ямочки на щёках дразнят и возбуждают, их хочется целовать непрерывно, в чём не могу себе отказывать. Не знаю, как в раю у христианского Бога или у Аллаха, мой рай — здесь и сейчас. Обычно понимаешь своё счастье потом, лишившись его. Редчайшее исключение, когда не надо ждать этого «потом». И не хочется никакого «потом».

Но въедливый инстинкт исследователя толкает задавать вопросы.

— Грешишь — не попадёшь в рай. Ты об этом думаешь?

В её глазах бесконечность. Или какая-то особенная женская мудрость, настоянная на опыте поколений.

— Неверный, ты упрекаешь меня в грехе перед лицом Всевышнего? Так слушай. Я с детства знала, что Аллах — это любовь. То есть любовь от Бога. Я тебя люблю. Я с тобой как женщина с мужчиной. Что в этом грешное и противоестественное?

У меня отнимается речь. Зачем доставал её дурацкими расспросами? Крепче сжимаю в объятиях, целую в губы, в глаза…

Если о чём-то жалею по-настоящему, то только о попытках освободиться от её чар в обществе Элеоноры и других. Но сейчас это не имеет значения. Все женщины, раньше вторгшиеся в мою жизнь, как Инка в комплекте с мамойдорогой — на давно перевёрнутых страницах.

Идиллию прерывают периодические вызовы. Хватаю трезвонящий смарт, всерьёз задумываясь выключить его дня на три, и вижу суровый генеральский лик Степаныча.

— Не вовремя, что ли?

Камалла не попадает в кадр, но моя мятая всклокоченная физия на фоне смятой постели да в разгар рабочего дня красноречивее порнофильма.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Не вовремя, не буду скрывать. Слушаю.

— Ты один? — генерал явно намекает на чужие уши.

— Делаю звук тише и прижимаю к уху. Говорите.

Он вздыхает. Пусть перекачивает через грудь хоть весь воздух Москвы. Секретные переговоры готовятся заранее. Значит — просто решил потрындеть на общие темы.

— Новости смотришь? В Иране гражданская война. В Сирии и Ираке — тоже.

— В двух последних она не затихала. Шииты режут суннитов, сунниты шиитов и тех, кто под руку попадётся.

— Но не в таком масштабе, Гена. Есть мнение, что начинается Третья Мировая. Как и те две, она вырастает из локальных. Так что опоздал ты корешиться с американцами.

О-очень хочу послать его подальше и без хлеба. Типа от меня одного зависело сохранение мира и человечества, остальные — зрители на генеральских зарплатах?

— Не вопрос. Командующий базой Баграм в сотне метров от меня. Сейчас штаны одену и схожу застрелю его.

— …твою мать, Мерзляевский! — Степаныч употребляет именно то слово, из-за которого вправе зарэзать даже горячий финский парень. — Какого чёрта фиглярничаешь? Надо спасать положение!

— Давеча вы говорили, что внешнюю политику определяют другие люди, а наше мнение не слишком ценно… Чо делать-то?

— Не знаю! — с непередаваемой последовательностью исторгает генерал. — Принимай решение по обстановке. Действуй! А не валяйся как…

Он отключается, избавив нас с Камаллой от финального аккорда матюгов. Пусть девушка с запахом сандала не понимает по-русски, матерные интонации не спутать ни с чем. А уж как они контрастируют с нежными признаниями последнего часа — не передать.

— Что-то случилось?

— Практически ничего, если не считать бойни в сопредельных странах, — я кратко пересказываю генеральскую политинформацию.

— И что ты намерен предпринять?

— Всё, что могу. То есть ничего. Впрочем, есть одна вещь, что нам по силам — использовать по полной оставшиеся дни и часы.

Романтическое настроение даже Степаныч не в состоянии испортить. Что там Служба Внешней Разведки России рядом с древнейшим, всепобеждающим инстинктом? И сравнивать глупо.

Глава десятая,

роковая

И у нас, ребята, будут наши победы.

Главное, чтобы они были не с оружием в руках.

Юрий Никулин

Да, в приличном обществе во время еды не разговаривают.

Если ешь ты. Но когда едят тебя, высказываться можно. И нужно.

Семён Альтов

«Блэк Хок» несёт нас над Пакистаном.

Если когда-то кто-то невзначай обмолвился, что незаконно нарушать воздушное пространство суверенного государства, то плакать поздно: в течение прошедших суток пакистанскую границу нарушили полсотни ракет «земля-земля».

Под брюхом вертолёта проплывают горы Спингар. Здесь, к югу от Пешавара, находится Зона племён. До государственного переворота местные пуштуны практически не подчинялись центральному правительству. Сейчас они с тем же успехом игнорируют новый Исламский меджлис Карачи. И, по данным спутниковой разведки, сюда уехали колесницы с баллистическими ракетами. То есть какая-то часть ядерного оружия попала в руки диких племенных вождей. Полный восторг!

Надо надеяться, наш обстрел уничтожил или, по крайней мере, сильно повредил пусковые установки в районе Исламабада. Туда заброшено тысяч пять морпехов, они разбираются что к чему. Мы с Камаллой попали на экскурсию в Зону племён, пребывая в том же условном статусе офицеров связи. В теории, мы должны проследить и убедиться, что найденные ядерные боеголовки благополучно вывезены из страны, часть радиоактивной добычи причитается Федерации для нужд энергетики… Но мне совершенно эта затея не нравится, невзирая на гарантии безопасности. Машины несутся выше зоны поражения ПЗРК, а крупнее у местных чингачгуков ничего не может быть, зона высадки прикрыта беспилотниками, морпехи благоухают крепким мужским потом и непоколебимой самоуверенностью. О чём беспокоиться?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})