Моя биография - Чарльз Чаплин

— Должно быть, лучше, — сказал Хэнк.

Мы приближались к цели их путешествия, и Хэнк начал почти с любовью говорить о Сент-Луисской тюрьме. Он уже предвкушал, как станет центром всеобщего внимания.

— Интересно, что эти бандиты со мной сделают, когда они устроят мне суд в камере! Наверно, отберут у меня весь табак и сигареты.

Отношения шерифа и прокурора к Хэнку напоминали мне нежность матадора к быку, которого он должен сейчас убить. Наша встреча произошла 31 декабря, и при расставании шериф и прокурор поздравили нас с наступающим Новым годом. Хэнк тоже пожал нам руки, уныло добавив, что всему хорошему в жизни бывает конец. Я никак не мог придумать, что бы сказать ему на прощанье. Преступление, которое он совершил, было подлое и жестокое, но все-таки, когда он, сильно прихрамывая из-за своей «железки», выходил из вагона, я пожелал ему счастья. Впоследствии я слышал, что его повесили.

В Чикаго нас встретил директор студии, но мистера Спура там не оказалось — он уехал по делам и должен был вернуться только после рождественских каникул. Я не придал особого значения отсутствию мистера Спура, так как до Нового года жизнь студии все равно замерла. Новый год я встретил с Андерсоном и его женой, а 1 января Андерсон уехал в Калифорнию, заверив меня, что, как только Спур вернется, он сразу займется моими делами и, конечно, чеком на десять тысяч. Студия находилась в фабричном районе, в помещении бывшего склада. Когда я снова явился туда, оказалось, что Спур еще не приехал, а контора не получила никаких распоряжений относительно моего контракта. Я уже почувствовал, что дело нечисто, — люди, с которыми я беседовал, несомненно знали больше, чем говорили мне. Впрочем, меня это не встревожило — я был уверен, что хорошая картина сразу разрешит все вопросы. Поэтому я спросил у директора, известно ли ему, что сотрудники студии должны оказывать мне полное содействие и что я могу использовать всю аппаратуру студии по своему усмотрению.

— Разумеется, мистер Андерсон именно так и распорядился, — подтвердил он.

— В таком случае я хотел бы немедленно приступить к работе.

— Прекрасно, — ответил он, — на втором этаже вы найдете заведующую сценарным отделом, мисс Луэллу Парсонс, и получите у нее сценарий.

— Я не работаю по чужим сценариям, а пишу их для себя сам, — отрезал я.

Я уже был настроен воинственно. Эти недомолвки и непонятное отсутствие Спура меня раздражали. Кроме того, сотрудники студии держались уж очень официально и были обложены бумагами, словно банковские клерки. Деловая обстановка студии производила впечатление, чего нельзя было сказать о ее фильмах. Контора на верхнем этаже была разгорожена на множество клетушек, напоминавших кассы. Все это мало способствовало творческой атмосфере. Ровно в шесть, невзирая на то, что режиссер мог в эту минуту снимать эпизод, свет выключался, и все расходились по домам.

На следующее утро я пошел в отдел распределения актеров.

— Мне нужна группа, — сказал я сухо. — Будьте добры, прислать ко мне незанятых актеров.

Они послали актеров, которые, по их мнению, могли бы мне подойти. Среди них был косоглазый Бен Тюрпин [44]. По-видимому, он знал свое дело, но в то время почти не был занят на студии. Бен мне сразу понравился, и я его взял к себе. Но у меня не было еще актрисы на роли героинь. Правда, одна из предложенных мне кандидатур вроде была подходящей — довольно хорошенькая молодая девушка, недавно пришедшая в студию. Однако тут же выяснилось, что она совсем не умеет играть. Девушка оказалась настолько тупа, что я в конце концов ее прогнал. Много лет спустя Глория Свенсон [45] призналась мне, что это была она. Мечтая стать драматической актрисой, Глория терпеть не могла «комедии пощечин» и нарочно притворилась бездарностью.

Почувствовав мое недовольство, Френсис Бушмен, бывший в то время звездой «Эссенея», сказал:

— Знайте, что наша студия — полная антитеза тому, что вы о ней думаете.

К сожалению, это было не так. Мне не нравилась студия, не нравилось и слово «антитеза». Дела шли из рук вон плохо. Если я хотел посмотреть отснятый материал, мне показывали лишь негатив, стремясь избежать расходов по напечатанию позитива. Это меня приводило в ужас. А когда я все-таки требовал, чтобы мне давали позитив для просмотра, руководители студии держались так, словно я решил пустить их по миру. Это были ограниченные и самодовольные люди. Войдя в кинопромышленность одними из первых, защищенные своими патентами [46], предоставлявшими им монополию, они меньше всего заботились о том, чтобы делать хорошие картины. И хотя другие фирмы, оспаривая их патенты, делали лучшие фильмы, «Эссеней» самоуверенно продолжал действовать по-своему, «сдавая» по понедельникам сценарии режиссерам, будто карты в игре.

Прошло уже две недели. Я почти закончил съемки своей первой картины «Его новая работа», а мистер Спур все еще не показывался в студии. Не получая ни чека на десять тысяч, ни жалованья, я начал понимать цену этим людям.

— Куда он подевался, ваш мистер Спур? — спрашивал я в конторе. Сотрудники были смущены и не могли ничего толком ответить. Я не пытался скрывать своего негодования и спросил, всегда ли Спур ведет свои дела подобным образом.

Несколько лет спустя Спур сам мне рассказал, что произошло. Оказывается, он ничего обо мне не слышал до этого времени, и когда узнал, что Андерсон подписал со мной контракт на год по тысяче двести долларов в неделю да еще пообещал дать мне чек на десять тысяч долларов, он послал ему яростную телеграмму, спрашивая, не спятил ли Андерсон с ума? А когда еще выяснилось, что Андерсон пошел тут на риск и заключил со мной контракт лишь по рекомендации Джесса Роббинса, Спур совсем озверел. Своим лучшим комикам он платил по семьдесят пять долларов в неделю, и то их комедии едва оправдывали расходы. Этим и объяснялось отсутствие Спура в Чикаго.

Когда же он все-таки вернулся и пошел позавтракать в один из самых больших чикагских отелей, то, к его великому удивлению, друзья стали поздравлять его с тем, что ему удалось меня заполучить для «Эссенея». К тому же и в студии пошли разговоры о Чарли Чаплине, непохожие на обычную рекламу. Тогда Спур решил произвести опыт. Он дал посыльному двадцать пять центов и велел ему пробежать по всему отелю, громко вызывая меня по имени: «Мистер Чарли Чаплин!» Немедленно начали собираться люди, и вскоре вестибюль отеля был забит народом. Сенсация, вызванная моим именем, явилась первым доказательством моей популярности. Вторым было известие о том, что произошло за время отсутствия Спура в отделе проката. Оказалось, что еще до того, как я начал снимать картину, они продали авансом шестьдесят пять копий — цифра для них неслыханная, — а ко времени окончания фильма было продано сто тридцать копий, и заказы все еще продолжали поступать. Фирма, не теряя времени, повысила расценки с сорока центов до семидесяти пяти за метр.