Русская поэзия XVIII века - Александр Радищев

1769

Вид Большого бассейна в Верхнем саду в Петергофе.

Гравюра А. Ухтомского с оригинала С Щедрина. 1800-е годы.

Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

НРАВОУЧИТЕЛЬНЫЕ БАСНИ

Повар и Портной

Удобней повару и жарить, и варить,Как о поваренном портному говорить.Не знаю было где, в Литве ли, или в Польше,Тот ведает про то, кто ведает побольше;Я знаю только то, что ехал Пан,А ехал из гостей, так ехал пьян.Навстречу вдруг прохожей,И сшелся с Паном — рожа с рожей.Пан спесью и вином надут.Под паном двое слуг коня его ведут.Конь гордо выступает,Пан в спеси утопает,Подобно как петух.За паном много едет слуг.А встретившийся с ним в одежде и́дет скудной.Пан спрашивал его, как человек рассудной:«Какое ремесло имеешь за собой?»«Приспешник, государь, стоит перед тобой».«Коль так, ответствуй мне, доколь не плюну в рожу:Когда Приспешник ты, так знаешь ли ты вкус,Что почитаешь ты за лучший кус?»«У жареного поросенка кожу», —Ответствовал Приспешник так.«Ты — повар не дурак,—Пан говорил ему, — и дал ответ мне смело;Поэтому свое ты прямо знаешь дело».И по словах его Пан щедро наградил,Подобно как отец, хотя и не родил.Приспешник с радости мой, поднимая ноги,Помчался вдоль дороги.Навстречу Повару дорогой шел одной —А кто? Портной.Знакомцы оба.Притом же и друзья, хотя и не до гроба,Однако же друзья.«Куда ты, брат Илья,Бежишь поспешно?»Другой ответствует: «Теперь уж я   Скажу смеленько, брат, что мастерство приспешноПолучше твоего;Не знаешь ничегоТы, пьяница Петрушка,Что будет у Ильи великая пирушка!Взгляни на мой карман.Довольны мы с женою оба,И не прожить нам с ней до гроба,Что дал нам Пан,Который лишь теперь проехал пьян».И вытянул мешок со златом он с лисенка:«Вот что от пана я достал за поросенка!»—И денежки в мешечке показал,Притом всё бытие приятелю сказал.Портной, на деньги глядя, тает,Из зависти он много их считаетИ помышляет так:«Конечно, Пан — дурак,Что дал за поросенкаМешок он золота с лисенка;И сам я побегуИ господина настигу;И если мудрость вся лишь в коже поросячей,Так я его обрею, как подьячий».Сказав сии слова,Пустилась в путь безумна голова.Пан ехал тихо,Портной бежал мой лихоИ вмигБоярина настиг.Кричит: «Постой, боярин!Я не татаринИ не срублю;Я не имею сабли,Не погублю.Все члены у меня в бежании ослабли.Приспешник я, не вор».Пан слышал разговорИ, видя за спиноюБегущего не вора с дубино́ю,Коня сдержал.Портняжка прибежал,Пыхтит, и, как собака, рьяет,И чуть зевает,Лишася бегом сил.Тогда его боярин вопросил:«Зачем ты, скот, за мноюБез памяти бежал?Лишь только ты меня, безумец, испужал;Я думал, что бежит разбойник с дубино́ю».Портняжка говорит: «Не вор я, государь!»А Пан ему на то: «Какая же ты тварь?»— «Я мастерство, — сказал, — приспешное имеюИ хорошо варить и жарить я умею».Пан тотчас вопросил: «Что слаще у быка?»Сказал безумец: «Кожа».Тотчас раздулися у повара бока и рожа,И брюхо, и спина,Плетьми ободрана.Пошел портняжка прочь неспешноИ плачет неутешно —Клянет боярина и мастерство приспешно.

Между 1763 и 1767

Вор и Подьячий

Поиман Вор в разбое,Имел поличное, колечко золотое,Которое пред тем с Подьячего склевалВ ту ночь, как Вор сего воришка разбивал;Хотя Подьячего так звать неосторожно,Однако ж взятки их почесть разбоем можно, —Затем я назвал так.Подьячий не дурак,Да только что бездельник;Он Вора обличал,Что точно у него кольцо свое узнал,И с тем еще других пожитков он искал.На то в ответ сказал Подьячему мошенник:«Когда меня за то достоит бить кнутом,Так должно и тебя пытать, Подьячий, в том:Когда родитель твой жил очень небогато,Откуда ж у тебя сие взялося злато?Разбойник я ночной,А ты дневной;Скажу я и без пытки,Что я пожиткиУ вора крал,Который всех людей безвинных обирал.С тобою мы равны, хоть на весах нас взвесить;И если должно нас, так обои́х повесить».

Между 1763 и 1767

Суеверие

Когда кокушечки кукуют,То к худу и к добру толкуют.Старухи говорят: «Кому вскричит сто раз,Тому сто лет и жить на свете;А если для кого однажды пустит глас,Тому и умереть в том лете».

А к этому теперь я басенку сварю,И вас, читатели, я ею подарю.Ходила Девка в лес, услышала Кокушку,И стала Девушка о жизни ворожить:«Скажи, Кокушечка, долгонько ли мне жить?Не выпущу ли я сего же лета душку?»Кокушка после слов сих стала куковать,А Девушка моя, разиня рот, зевать.Подкралася змея и Девку укусила,Подобно как цветок средь лета подкосила;Хотя Кокушка ей лет со ста наврала,Но Девка от змеи в то ж лето умерла.

Между 1763 и 1767

Господин с слугами в опасности жизни

Корабль, свирепыми носим волнами в море,Лишася всех снастей, уж мнит погибнуть вскоре.В нем едет Господин, при коем много слуг;А этот Господин имел великий дух,Спросил бумаги в гореИ, взяв ее, слугам отпу́скную писал,А написав ее, сказал:«Рабы мои, прощайте,Беды не ощущайте,Оплакивайте вы лишь только смерть мою,А вам я всем отпу́скную даю».Один из них сказал боярину в ответ:«Велик нам дар такой, да время грозно;Пожаловал ты нам свободу, только поздно,С которой вскорости мы все оставим свет».

В награде таковой немного барыша,Когда она даетсяВ то время, как душаУж с телом расстается.

Между 1763 и 1767

Крестьянин, Медведь, Сорока и Слепень [590]

Мужик пахал в лесу на пегом на коне;Случился близко быть берлог на стороне.В берлоге том Медведь лежал в часы тогдашни,Увидел мужика, трудящася вкруг пашни;Покиня зверь берлог,Хотя и не легок,Да из берлога скок;Мужик, зря зверя, стонет,В поту от страха тонет,А иногда его составы все дрожат;Хотел бы тягу дать, да ноги не бежат,Что делать, сам не знает,И пашню, и коня с собою проклинает.Меж тем Медведь на пашню шасть.Пришла напасть;Мужик хлопочет:«Медведь, знать, скушать хочетМеняИ моего коня;Уж о коне ни слова,Была бы лишь моя головушка здорова».Ан — нет:Медведь был сыт, не надобен обед,Медведю пежины[591] крестьянския кобылыПонравились и стали милы;МедведьЖелает на себе такую ж шерсть иметь.За тем крестьянину он делает поклоныИ говорит: «Мужик,Не устрашись, услыша мой медвежий крик;Не драться я иду, не делай обороны,А я пришел просить,Чтоб мог такую ж шерсть носить,Какая у твоей кобылы;Мне пятна черные по белой шерсти милы».Крестьянин, слыша те слова,Сказал: «Теперь цел конь, цела и голова,Полезны эти вести.Медведю нуждица пришла, знать, в пегой шерсти».Вещает с радости: «Медведь,Коль хочешь на себе шерсть пегую иметь,Так должен ты теперь немножко потерпеть;Не будь лишь злобен,Связаться дай и стань коню подобен,А именно ты будешь пег, как конь».Медведь связаться дал, мужик расклал огоньИ, головеньку взяв, ей стал Медведя жарить,Подобно как палач в застенке вора парить,И, наконец, лишь головенькой где прижмет,Тут шерсти нетИ пежина явилась.Медведю пегая уж шерсть не полюбилась;Он, вырвавшись из рук мужичьих, побежалИ, рынувшись в берлог, под деревом лежал,Лижа дымящи раны.«Охти, — он говорил, — крестьяне все тираныИ хуже всех людей,Когда они так жгут всех пегих лошадей;Когда б я знал то прежде,Не думал бы вовек о пегой я одежде».Лишь речь Медведь скончал,Сороку бес к крестьянину примчал,А эти птицыОхочи до пшеницы,И только что она на пашню прыг,Поймал ее мужик,Поймал, как вора.Худая с мужиком у бедной птицы ссора:Он скоро воровство Сороке отомстил, —Ей ноги изломав, на волю отпустил.Сорока полетелаИ кое-как на то же древо села,Подле которого Медведь берлог имел.Потом ко мужику Слепнишка прилетелИ сел лошадушке на спину;Не стоит мужику для мух искать дубину,Рукой Слепня поймалИ ног уж не ломал,Но наказание другое обретает:В Слепня соломинку втыкаетИ с нею он его на волю ж отпускает.Слепень взвился и полетел,С Сорокой вместе сел.Меж тем уж солнушко катилося не низко,Обед был близко,Конец был ремесла;Хозяйка к мужичку обедать принесла.Так оба селиНа травке да поели.Тогда в крестьянине от сладкой пищи кровьПочувствовала — что? К хозяюшке любовь;«Мы время, — говорит, — свободное имеем,Мы ляжем почивать;Трава для нас — кровать».Тогда — и где взялись? — Амур со Гименеем,Летали вкруг,Где отдыхал тогда с супругою супруг.О, нежна простота! о, милые утехи!Взирают из-за древ, таясь, игры и смехиИ тщатся нежные их речи все внимать,Была тут и сама любви прекрасна мать[592],Свидетель их утех, которые вкушали;Зефиры сладкие тихохонько дышалиИ слышать все слова богине не мешали…Медведь под деревом в болезни злой лежал,Увидя действие, от страха весь дрожал,И говорит: «Мужик недаром так трудится:Знать, баба пегою желает нарядиться».Сорока вопиет:«Нет,Он ноги ей ломает».Слепень с соломиной бурчит и им пеняет:«Никто, — кричит, — из вас о деле сем не знает,Я точно ведаю сей женщины беду:Она, как я, умчит соломину в заду».

Читатель, баснь сия ту мысль тебе рождает,Что всякий по себе о прочих рассуждает.

Между 1763 и 1767