Игра Нептуна - Фред Варгас

— Жозетта, он на пятнадцать лет моложе.

XLIX

Адамберг бродил по узким улицам Коллери, спиной чувствуя, что из-за занавесок за ним наблюдают. Убийство произошло пятьдесят девять лет назад, а ему требовалось найти живую память. Маленький городок пропах мокрой листвой, ветер разносил по окрестностям затхлый запах зеленых прудов Солони. Ничего общего с величавым порядком, царящим в Ришелье. Небольшое местечко с разномастными теснящимися в ряд домами.

Какой-то малыш показал ему дом мэра на площади. Адамберг предъявил удостоверение на имя Дени Лампруа и сказал, что приехал по поводу семьи Гийомон. Глава города был еще не стар и лично Гийомонов не знал, но все жители Коллери помнили ту трагедию.

В Солони, как и в любом другом маленьком местечке, невозможно добыть информацию быстро, задав пару вопросов на пороге двери. Парижская стремительность и раскованность были здесь не к месту. В пять вечера Адамберг сидел за покрытым клеенкой столиком и пил водку. Здесь никого не волновало, что он не снимает шапку. Мэр тоже остался в кепке, а его жена — в платочке.

— Обычно, — объяснял полнощекий, снедаемый любопытством мэр, — мы раньше семи пить не начинаем. Но визит комиссара из Парижа — это исключительный повод. Я прав, Жислен? — Он обратился за поддержкой к жене.

Жислен, чистившая на краешке стола картошку, устало кивнула, поправив пальцем огромные очки с замотанной пластырем дужкой. В Коллери люди живут небогато. Адамберг взглянул на женщину, проверяя, вычищает ли она ножом глазки, как Клементина, или нет. Она вычищала. Удаляла яд.

— О деле Гийомонов, — продолжил мэр, прихлопнув пробку ладонью, — у нас всегда говорили. Мне было пять, когда я впервые о нем услышал.

— Детям не следует знать о таких вещах, — сказала Жислен.

— Дом с тех пор стоял пустым. Никто не хотел его покупать. Люди боялись привидений. Глупости, конечно.

— Само собой, — пробормотал Адамберг.

— В конце концов его снесли. Поговаривали, что у этого Ролана Гийомона всегда была беда с головой. Не знаю, так это или нет, но нужно быть законченным психом, чтобы насадить мать на вилы.

— На вилы?

— Если кого-то убивают вилами, я называю это «насадить на вилы». Я не прав, Жислен? Всадить заряд дроби, прибить соседа лопатой — это я понимаю. Не одобряю, конечно, но такое случается — в приступе гнева. Но вилы… Простите, комиссар, это дикость.

— К тому же он убил родную мать, — добавила Жислен. — А что вы пытаетесь раскопать в той старой истории?

— Ролана Гийомона.

— Логично, — согласился мэр. — А как же срок давности?

— Один из моих людей приходится каким-то родственником папаше Гийомону. Его это мучит. Так что дело, в некотором роде, личное.

— Ну, тогда конечно. — Мэр (совсем как Трабельман, подумал комиссар) выставил вперед ладони, давая понять, что детские воспоминания — уважительная причина. — Думаю, не очень-то приятно иметь родственника-убийцу. Но вы не найдете Ролана. Он погиб в маки, все так говорят. В войну здесь было жарко.

— Вы знаете, чем занимался его отец?

— Он работал по металлу. Хороший человек. Удачно женился на достойной девушке из Ферте-Сент-Обен. А кончилась ее жизнь — подумать только! — кровавой баней. Я прав, Жислен?

— В Коллери остались люди, знавшие семью? Кто-нибудь, кто мог бы рассказать мне о Гийомонах?

— Наверное, Андре, — сказал мэр, немного подумав. — Ему скоро стукнет восемьдесят четыре. В молодости он работал с Гийомоном-старшим.

Мэр взглянул на ходики.

— Поторопитесь, пока он не сел ужинать.

Водка, выпитая у мэра, все еще жгла желудок Адамберга, когда он постучал в дверь Андре Барлю. Старик в толстом вельветовом пиджаке и серой кепке с неприязнью взглянул на удостоверение, потом взял его загрубевшими пальцами и с любопытством оглядел с обеих сторон. Трехдневная щетина, черные глазки, острый взгляд.

— Это очень личное дело, господин Барлю.

Через несколько минут он сидел перед рюмкой водки и задавал те же вопросы.

— Вообще-то, я не раскупориваю бутылку, пока не зазвонит колокол, — сказал старик, игнорируя вопросы комиссара. — Но когда в доме гость…

— Говорят, вы — живая память этих мест, господин Барлю.

Андре подмигнул.

— Расскажи я все, что там хранится, — сказал он, погладив ладонью кепку, — вышла бы целая книга. Книга о человечестве, комиссар. Что скажете о моем пойле? Не слишком фруктовое? Но мозги прочищает, уж вы мне поверьте.

— Отличный напиток, — похвалил Адамберг.

— Сам делаю, — гордо объявил Андре. — Вреда от него точно не будет.

Градусов шестьдесят, подумал Адамберг. У него заломило зубы.

— Он был, пожалуй, слишком порядочным, папаша Гийомон. Взял меня в ученики, и мы славно работали на пару. Можете звать меня Андре.

— Вы тоже работали с металлом?

— Нет-нет, я говорю о том времени, когда Жерар был садовником. С металлом ему пришлось расстаться после несчастного случая. Чик — и два пальца в шлифовальном станке. — Андре похлопал себя по руке.

— Да что вы?

— Точно вам говорю. Он лишился двух пальцев — большого и мизинца. На правой руке у него осталось три пальца, вот так. — Андре протянул ладонь к Адамбергу. — Вот он и стал садовником, и очень даже ловким, получше многих управлялся с лопатой.

Адамберг заворожено смотрел на морщинистую ладонь Андре. Изуродованная рука отца. В форме вил, трезубца. Три пальца, три когтя.

— Почему вы называете его «слишком порядочным», Андре?

— Потому что так оно и было. Мягкий, как белый хлеб, всегда готовый помочь, пошутить. Про его жену я такого сказать не могу, у меня вообще на этот счет было свое мнение.

— Насчет чего?

— Да насчет того, как он утонул. Она извела мужика. Подточила его силы. В конце концов он или не заметил, что лодка за зиму дала трещину, или сам ее продырявил. Если уж говорить начистоту, он утонул в пруду по ее вине.

— Вы не любили жену Гийомона?

— Ее никто не любил. Она была из семьи аптекарей, из Ла-Ферте-Сент-Обен. Приличные люди. Захотела выйти замуж за Жерара, потому что он тогда был здорово красивый. Но у них почти сразу все пошло не так. Она строила из себя знатную даму, обращалась с ним кое-как. Жить в Коллери и быть женой работяги — это ее не устраивало. Она все повторяла, что вышла замуж за человека не своего круга. После несчастного случая с рукой стало еще хуже. Она стыдилась Жерара и даже не скрывала этого. Дурная женщина, вот и весь сказ.

Андре очень хорошо знал семью Гийомон. В детстве он играл с Роланом, тот тоже был единственным сыном и жил в доме напротив. Андре проводил у них много времени. Каждый вечер после ужина там обязательно играли в маджонг. Такова была традиция семьи аптекаря, и мамаша Гийомон ее поддерживала. Она не упускала случая унизить Жерара. В маджонге запрещено смешение. То есть? — спросил Адамберг, ничего не понимавший в этой игре. Нельзя смешивать масти, чтобы побыстрее выиграть, это как в картах — никто не мешает трефы с бубнами. Так не играют, это неизящно. Мешает только деревенщина. Андре и Ролан не смели ослушаться, лучше было проиграть, чем смешать. А Жерар плевать на это хотел. Он хватал костяшки трехпалой рукой и отпускал шуточки. А Мари Гийомон все повторяла и повторяла: «Мой бедный Жерар, в тот день, когда ты соберешь руку онёров, у кур вырастут зубы». Хотела унизить. Рука онёров — это все равно что четверка тузов в покере. Сколько раз Жерар слышал эту проклятую фразу, и каким тоном произнесенную! Но он только смеялся и плевал на эту самую руку. Она, кстати, тоже ни разу ее не выложила. Мари Гийомон всегда носила только белое, чтобы любое пятнышко можно было сразу заметить. Как будто в Коллери кому-то было до этого дело. За спиной ее звали «белым драконом». Точно вам говорю — это баба иссушила Жерара.

— А Ролан? — спросил Адамберг.

— Она долбала ему мозги, по-другому не скажешь. Хотела, чтобы он сделал карьеру в городе, чтобы стал кем-нибудь. «Ты, мой Ролан, не будешь неудачником, как твой отец». «Не проживешь жизнь никчемным человеком». Он быстро задрал нос, изображал из себя невесть кого. На самом деле, белая драконша не хотела, чтобы он с нами знался. Считала, мы недостаточно хороши для него. Вот Ролан и стал не таким, как отец, а молчуном и гордецом, к нему было не подступиться. Агрессивный и злой, как гусак.

— Он дрался?

— Грозился. Когда нам не было еще и пятнадцати, мы развлекались тем, что ловили лягушек у пруда и взрывали их сигаретой. Не хочу сказать, что это милое занятие, но в Коллери с развлечениями было жидко.

— Вы взрывали лягушек или жаб?

— Лягушек. Зеленых древесных лягушек. Если им в пасть вставить сигарету, они начинают затягиваться и — пуф! — лопаются. Чтобы в такое поверить, нужно это увидеть.