Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

— Я по-венгерски больше ничего не говорю. Мы с братом из Польши, путешествуем. Вам не нужно как-то помочь во дворе или по дому? А то мы так работать хотим, что нам даже заночевать негде.

Женщина легко смеётся и открывает калитку:

— Кажется, помыться вы хотите больше!

Женщину зовут Река. Она запускает нас по очереди в уличный душ и выносит старые растянутые майки, длинную юбку с подсолнухами по подолу и бриджи, чтобы мы могли переодеться. Джинсы Кристо немного великоваты, он затягивает ремень потуже. Мне же юбка пришлась впору, а что до самых щиколоток спускается, так у неё фасон такой, что её это не портит. Я выпрашиваю гребень и с удовольствием расчёсываю волосы — нет ничего противнее, чем когда голова не в порядке. Река постоянно болтает, то выспрашивая нас о пройденных городах, то рассказывая о себе. Через Бодву, оказывается, Мишкольц — ещё один город из списка Батори. Почему Леманн не высадил нас там? Боялся, что там нас догадаются искать? Ладно, ещё две недели мы можем тихонько сидеть в Фельшожольце.

— Что вы, тётя Река, так много болтаете? Вдруг мы грабители? — укоряю я.

— А я будто не вижу, какие вы!

— Какие?

— Хорошие дети, из хорошей семьи. У вас же всё на лице написано.

— Так ведь мошенники и маньяки как раз выглядят хорошими людьми, тётя Река.

— Нет-нет! Уж я сразу вижу, если человек плохой. Он и симпатичный, и улыбается приятно, а мне издалека уже грустно за него. Кушать-то хотите?

— Ага!

Река смеётся и исчезает в доме. Я передаю гребёнку Кристо и присаживаюсь на скамеечку под яблонькой. День солнечный, тёплый, и я позволяю себе расслабиться. Здесь и сейчас — можно.

Какой роскошью могут быть солнечные лучи, тёплый майский день, деревянная скамеечка и нежная молодая трава под босыми пятками!

По двору плывёт вкусный запах яичницы. Река выходит с двумя тарелками, на которых блестит и подрагивает глазунья, нежно и стыдливо белеют скобки хлеба.

— Ай, тётя, чудо какое! — я нетерпеливо перехватываю одну из тарелок и сразу принимаюсь за полужидкие тёплые желтки, одно из моих любимых лакомств. Река прислоняется к дереву, сложив руки на переднике, и с улыбкой смотрит то на меня, то на Кристо.

Мы насыщаемся, и она говорит:

— Задание номер раз. Ты, Госька, иди помой посуду, там её в кухне немало найдёшь. Ты, Стасек, пойди вон туда, возьми ведро и нанеси воды из колонки — она дальше по улице — вон в те две бочки. Договорились? Вот и замечательно.

Три недели пролетели одним солнечным мигом. Кажется, я была счастлива. Спали мы в сарае на груде старых пальто, еду нам Река выносила дважды в день; за это с нас требовалось не так уж много — помощь по огороду, стирка, мытьё посуды и полов, уборка во дворе. В остальное время можно было решительно ничего не делать. Как правило, мы с Кристо шли на пляж. Кузен с удовольствием плескался и плавал по два-три часа, а мне после памятной ночи не хотелось лезть во всё ещё прохладную воду. Я танцевала, мысленно напевая «Луну». Потом нам обоим одинаково требовался душ. Река всё боялась, что, расхаживая в липнущей к мокрому телу одежде, мы простудимся. Приходилось уверять её, что мы «ужасно закалённые», посмеиваясь про себя над мелкими человеческими тревогами и звеня от радости сильного, послушного тела.

Но колбаса закончилось, и в третье воскресенье мы прощаемся с весёлой Рекой, чтобы отправиться в Мишкольц. На прощанье она дарит нам по паре сношенных шлёпанцев, чтобы мы не так отчаянно привлекали внимание в городе.

Достаточно перейти большой мост, чтобы оказаться словно в другом мире. Суетливые автомобили, многолюдье, высокие здания, чахлые и редкие деревья. В юбке с подсолнухами я чувствую себя пришельцем из другого мира. Я волнуюсь, что мы слишком приметная пара; но Кристо не соглашается ждать меня у моста, а я не соглашаюсь отпускать его одного.

Подарив букетик полевых цветов полицейскому, я спрашиваю, где в Мишкольце самая-самая главная площадь. Он улыбается:

— Пожалуй, что вам на Ратушную. Вы из Франции, да?

Нам везёт: я обнаруживаю «нашего» вампира в первом же ресторане. Столь же щёгольски и тщательно одетый, как Батори и Леманн, на наши шлёпанцы и хипповской прикид он смотрит в неподдельном шоке. Тем более что и ресторан не из простых. Прежде, чем впустить нас, метрдотель даже принюхивается. Но мы пахнем вполне гигиенически-приемлемо, и он нехотя провожает нас к столику с упырём и удаляется, покачивая головой. Да, в Венской Империи молодёжные движения Франции, Германии и Штатов не очень распространены, кроме, разве, самых больших городов, вроде Вены и Будапешта.

— По крайней мере, вы живы, — отвечает на наши приветствия вампир. — Что-нибудь заказать вам?

— Мясные рулетики, — мечтательно говорю я. — Мясные рулетики по-пештски и стаканчик кьянти. Я хочу снова почувствовать вкус богемной жизни. Понимаете, годами я умилялась возможному отдыху в пасторальных деревеньках и простой, сермяжной, так сказать, пище пейзан. Но за прошедшие три недели мне этому умиляться немного надоело, и у меня ногти обломались от стирки и прополки.

— Поздравляю, — саркастически произносит упырь. — Вы наконец-то приобщились к той самой жизни, которой живут тысячи цыган Венской Империи. Прильнули, так сказать, к корням и напились из истоков.

Я гляжу на него с нежностью.

— Вы удивительно хороши. Вы напоминаете мне моего Батори.

— Вашего Батори? — упырь поднимает бровь, но от развития темы воздерживается.

Официант принимает заказ и удаляется. Он выглядит и двигается так, как положено отличному официанту из дорогого ресторана.

— Я так понимаю, вам нужны кровь и одежда?

— А вы гомосек?

Я пинаю Кристо под столом, и он отвечает мне своим фирменным упрямым взглядом. Кровосос улыбается:

— Нет. Я даже не гетеросексуал. Я из той породы вампиров, про которых говорят: он собой доволен. Я собой доволен абсолютно. Моя сфера интересов давно лежит в эмпиреях высшей эстетики.

Судя по лицу кузена, лучше бы упырь признался, что гомосечит, чем так вот издеваться. На всякий случай я пинаю Кристо ещё разок, и он взглядывает уже обиженно.

— Искусством человек интересуется, — объясняю я.

— Именно так, фройляйн.

Кристо немного расслабляется. Пока я ем свои мясные рулетики под кьянти, он с серьёзным видом внимает долгой и витиеватой лекции о пастелях и акварелях неизвестных мне художников. Вот уж не думала, что подобной ерунде можно посвятить своё бессмертие.

— Вам есть где переночевать? — справляется упырь. Я, наконец, вспоминаю его имя: Ладислав Тот.

— Ну, до ночёвки ещё сколько времени, — замечаю я. —