Нопэрапон - Генри Олди

Отличная штука.

Шаолиньские монахи от зависти бы сдохли.

Вместо алебард-трезубцев в стойках имелись пожарные багры, вилы «сельскохозяйственные обыкновенные», бильярдные кии, бейсбольные биты, кувалды на длинной ручке… рядом с одной из кувалд висел на гвоздике телефонный шнур. Со штеккерами-розетками на концах провода.

Ниже, в ящике, грудой были свалены кастеты.

Пара стульев — складной и обычный, с мягкой спинкой — примостились рядом, всем своим видом намекая: «И мы!… И мы тоже!…»

Из— за края экрана вышел невысокий блондин, лет на десять старше меня, в спортивном костюме, и уселся на тот стул, что складной.

— Вы удивлены? — приветливо спросил блондин, улыбаясь. — Зря. Давайте поговорим.

Вернее, спросил-то он по-английски, а переводчик уже расстарался для наших осин. В отличие от обычных гундосых тружеников пиратских видеоканалов, этот «голос за кадром» был звонок, отчетлив, и сразу чувствовалось: он не станет традиционное «Fuck you!» переводить то как «Черт побери!», то как «О Господи!».

Как есть, так и скажет — звонко, отчетливо…

Молодец.

Блондин удовлетворенно кивнул, словно расслышав мои мысли. И развил свою идею насчет «Удивляетесь? Зря!». Я, в общем-то, и не удивлялся особо, потому и не вслушивался. Главная мысль тирады состояла в очень простеньком постулате: алебарды-мечи-саи — дело дрянь, на дурака-простака, ибо в реальной жизни мы встречаемся с таким оружием разве что в музее. А раз так — весь этот металлолом на свалку истории! Вот телефонным шнуром вас и впрямь задушить могут, в отличие от мифического платка-румала, коим, по слухам, пользовались душители-тхаги. Значит, шнур нам понадобится, а румал — нет.

Вывод?

Вывод был ясен.

Как и дальнейшие тезисы блондина: у среднего человека постоянный стресс, постоянный страх перед насилием, государство спит сном праведника, у органов правопорядка цирроз печени, значит, «спасение утопающих — дело рук самих утопающих!». Туш, все встают. Но (всем спасибо, можно сесть) вышеупомянутый средний гражданин страшно занят, обеспечивая семью материальным достатком, и нет у него сил-времени-возможностей ни светлым днем, ни темной ночью… но не падайте духом и не спешите покупать пистолет! Потому что «Технология взрывного метабоя»…

Я снова поймал взгляды моих друзей.

«Давай, не стесняйся!» — молили эти взгляды.

И я нажал на кнопку ускоренного просмотра.

Блондин беззвучно разевал рот, временами вставал и прохаживался по залу; потом к нему явился лысоватый партнер, голый по пояс, зато в джинсах и кроссовках. Я было притормозил, поглядел, как блондин вертит сказку про белого бычка — вот мы ломаем мил-дружку шею ручками, вот точно так же, теми же движеньицами, но телефонным шнурочком, вот занавесочкой, скрученной в жгутик, а вот и брючным ремешком, и все это не требует «большой физической силы, ловкости, длительных изнурительных тренировок»… За кадром бренчала музыка: вот и славно, трам-пам-пам!

Трам— лам-пам, согласился я и крутанул пленку дальше.

Да, блондин изображал членовредительство весьма профессионально, только зачем лапшу на уши вешать: он-то сам никак не три месяца учился, и даже не три года!

Монах, зачем ты подбросил нам эту чушь?

Поиздеваться решил?!

…Где— то с середины касеты возник титр: «Месяц первый».

Его сменил титр поменьше: «День первый» — и внизу, меленько, бегущей строкой: «График рассчитан на пять занятий в неделю по сорок минут каждое. При дефиците времени занимайтесь три раза в неделю. В таком случае срок полного освоения увеличится до пяти месяцев…»

Мы еще немножко посмотрели разминку: славная такая разминочка для среднего клерка.

В обеденный перерыв, не снимая галстука.

Потом еще немножко: оказывается, боевых стоек в наличии имеется одна штука, партийная кличка — «стойка естественная»; короче, стойте, как стоите, и все насильники-грабители со страху разбегутся.

Потом еще…

— Пошли чайку хряпнем, — неожиданно сказал Ленчик, вставая.

И мы пошли хряпать чаек.

Ленчик перезвонил мне поздно вечером.

Когда мы расставались, он прихватил с собой злополучную кассету («Да забирай ее ко всем монахам!» — отшутился я). Не знаю уж, что за блажь треснула ему в голову, но Ленчик вознамерился эту «Технологию…» переписать. На добрую память. Так вот, в телефонной трубке звучало еле сдерживаемое удивление: кассета переписываться отказалась.

Наотрез.

«Снег», полосы и череда звуков, «простая, как мычание».

Жена с дочкой уже легли спать, а я все сидел в комнате один на один с самим собой, все думал, что мистики в этой истории нет. Есть сюрреализм, будь он… Есть абракадабра, есть нелепая цепочка совпадений, есть все, что угодно, и чем скорее оная история закончится, тем лучше.

Ну пожалуйста, ну, я прошу тебя — заканчивайся!

Ладно?

Я даже не сразу понял, что уже с полчаса неотрывно пялюсь в одну точку. На книжную полку, туда, где стояла книга Андрея Столярова «Монахи под луной». Когда я это понял, то встал и переставил ни в чем не повинную книгу во второй ряд.

Ночью мне снился Володька Монахов с телефонным шнуром в руках.

Он танцевал гопак в сиянии оранжевой луны, залихватски вскрикивая, вертясь волчком и щелкая шнуром, как цирковым шамбарьером. А в черном небе, прямо в центре ослепительного диска скалилась тигриная пасть, беззвучно внушая мне:

«Ваша задача — выжить!… Выжить…»

Сравни вслух карате с литературой или с каким другим искусством — девять собеседников из десяти тебе в глаза рассмеются. И будут правы со своей колокольни. Высокая у них колокольня, гремит медь под ударами била, ни хрена не слышно, прости, Господи, за вежливость…

А мне все другое вспоминается.

В 1928 году Всеяпонская ассоциация боевых искусств пригласила для участия в фестивале окинавского мастера Мияги. Будучи очень занятым преподаванием, Мияги-сэнсей послал вместо себя своего лучшего ученика, некоего Синзато Дзинана — жить которому оставалось всего ничего, ибо в последний год Второй мировой пробьет его срок, в числе многих. Когда потрясенные его выступлением мэтры из ассоциации стали спрашивать, как называется стиль молодого бойца, Синзато на миг стушевался. Его учитель в свое время овладел местными стилями «Кулачный бой Рюкю» и «Руки города Наха», трижды посетив Китай, отдал дань «Белому Журавлю» и «Богомолу», «Кулаку Формы-Мысли» и «Ладони Восьми Триграмм»… Но свою собственную, индивидуальную манеру Мияги-сэнсей никогда не называл каким-то конкретным именем — видимо, не придавая терминологии особого значения. Но не зря учитель избрал для выступления именно Синзато — улыбнувшись, он назвал свой стиль «Ханко-рю», что означало «Школа Середины».