Городские легенды - де Линт Чарльз

Его возраст оставался загадкой – никто не знал, то ли ему пятьдесят лет, то ли семьдесят. Люди чаще всего принимали его за бездомного – не такого запущенного и, уж конечно, куда более жизнерадостного, чем остальные, но все же бродягу – и потому очень удивлялись, когда им доводилось, проходя мимо, вдохнуть аромат свежих яблок, который следовал за ним повсюду, или заглянуть в его ярко-голубые глаза, добродушные и проницательные одновременно. Его взгляд, стоило ему поднять голову и поглядеть на кого-нибудь из-под полей своей шляпы, действовал безотказно: человек сбивался с шага и застывал с открытым ртом, точно пачку долларов на асфальте увидел.

Звали его Джон Уиндл, из чего любители поискать скрытый смысл могли извлечь следующую информацию: «возлюбленный богом» – это имя, а вот с фамилией сложнее – здесь и «корзина», и «дрозд краснокрылый», и даже глагол «утратить бодрость, силу; завять». Не исключено, что правильно было и то, и другое, и третье, ибо жизнь он вел зачарованную; сокровищницу его памяти в равных количествах заполняли жизненный опыт, слухи и правдивые истории; его высокий чистый голос как нельзя лучше подходил для веселых песен, а небольшой рост – всего метр шестьдесят вместе с каблуками – нисколько его не огорчал, ведь он уже успел побывать высоким.

– Я был великаном, – любил говорить он, – когда мир был еще совсем молод. Но чародейство просто не дается. Вот почему Джон так устал и состарился. А с ним и весь мир. – Тут он обыкновенно вздыхал, качал головой, и привычная грусть туманила его пронзительный взор. – А с ним и весь мир.

Есть вещи, которые даже чародею исправить не под силу.

Живя в городе, привыкаешь даже к самым чудаковатым его обитателям настолько, что, встречая их, радуешься, будто родственникам: старушке голубятнице в полинявших платьях от Лоры Эшли, с тележкой для покупок, нагруженной мешочками с птичьим кормом и хлебными крошками. Бумажному Джеку, старику негру, который искусно мастерит китайские игрушки-предсказания и фигурки оригами. Немцу ковбою, который одевается, как статист из итальянского вестерна, и вечно произносит громогласные речи на своем родном языке, немало не смущаясь тем, что их никто не слушает.

И конечно, чародею.

Венди Сент-Джеймс встречала его раз сто – она жила и работала в центре, где он появлялся чаще всего, – но говорила с ним только однажды, ярким сентябрьским днем, когда деревья только начинали менять свои зеленые платья на маскарадные наряды осени.

Она сидела на скамейке в парке на берегу реки Кикаха, в Феррисайде, – маленькая, тоненькая женщина, почти ребенок, в джинсах и белой футболке, накинутой на плечи коричневой кожаной куртке и высоких ботинках. Рядом с ней лежал потрепанный рюкзачок, служивший ей вместо сумочки, на коленях – раскрытая тетрадь в твердом переплете, в которую она больше смотрела, чем записывала. Густые обесцвеченные волосы, подстриженные в каре, отросли и спускались на воротник, темные корни выступили вдоль пробора. Женщина грызла ручку, словно надеялась высосать немножко вдохновения из пластмассы.

Стихотворение – вот что заставило ее споткнуться на полушаге и упасть на эту скамью. Оно сверкало и переливалось в ее голове, но лишь до тех пор, пока она не достала ручку и бумагу. В ту же секунду оно исчезло, неуловимое, как сон поутру. И чем дольше она пыталась пробудить в себе тот первый импульс, от которого ее рука сама потянулась за ручкой, тем сильнее сомневалась, а был ли он на самом деле или ей только пригрезилось. А тут еще трое мальчишек-подростков на траве возню затеяли – попробуй сосредоточься.

Она как раз послала им самый мрачный взгляд, на какой была способна, когда один из них схватил палку и швырнул ее так, что она угодила прямо между спиц переднего колеса велосипеда, на котором чародей катил по дорожке вдоль реки. Собачонка успела выскочить из корзины, а вот волшебник, смешно взмахнув руками, полетел на землю, где его накрыл велосипед. Мальчишки, хохоча во все горло, помчались прочь, собачонка, захлебываясь визгливым лаем, погналась за ними, но скоро бросила эту затею и вернулась к упавшему хозяину.

Венди, которая уже давно отложила ручку и тетрадь, и собака подбежали к лежащему одновременно, только с разных сторон.

– Вы не ушиблись? – спросила Венди, помогая чародею выбраться из-под велосипеда.

Прошлым летом она тоже упала. Переднее колесо ее десятискоростного велика наехало на камень, руль повело в сторону, Венди схватилась за тормоза, но, как назло, пальцы сомкнулись сначала на тормозе переднего колеса, да еще и сжали его слишком сильно. Велосипед взбрыкнул и перекинул ее через руль, так что у нее еще неделю голова раскалывалась.

Чародей задержался с ответом. Он провожал взглядом убегающих мальчишек.

– То и пожнешь, – пробормотал он.

Проследив взгляд волшебника, Венди увидела, как мальчишка, который кинул палку, вдруг споткнулся и растянулся на траве во весь рост. Холодок змейкой скользнул у нее по спине. Подозрительно все это: не успел чародей договорить, а мальчишка уже лежит на земле, как будто тот и впрямь его сглазил.

Что посеешь, то и пожнешь.

Она снова взглянула на чародея, но тот уже сидел на земле, ощупывая новую дыру в штанах, которые и без того походили на старое лоскутное одеяло. Он улыбнулся ей, не только губами, но и глазами, и она вдруг вспомнила про Санта Клауса. Собачонка потыкалась мордочкой в руку хозяина, и он убрал ее с дыры. Но дыра исчезла.

«Наверное, это была просто складка материи, – подумала Венди. – Мне просто показалось».

Она помогла чародею дохромать до скамейки, усадила его и вернулась за велосипедом. Подняла его, подкатила к скамье и прислонила к спинке, и только потом уселась рядом с волшебником. Собачонка уже лежала у него на коленях.

– Какой милый песик, – сказала Венди и погладила собаку по спинке. – Как его зовут?

– Пряник, – ответил чародей таким тоном, как будто у собаки это было на лбу написано и он искренне недоумевал, зачем еще спрашивать.

Венди посмотрела на пса внимательнее. Он был такой же черно-серый, как борода его хозяина, без какого-либо намека на коричневый оттенок, который обычно ассоциируется с пряником.

– Но пряники же не такого цвета, – возразила Венди к собственному удивлению.

Чародей покачал головой:

– Он сам из пряника, поэтому я его так и зову. Пряничный пес. На, держи. – С этими словами он выдернул из спины песика шерстинку, отчего тот вздрогнул и недовольно покосился на хозяина, и протянул ее Венди. – Попробуй.

Венди скорчила гримаску:

– Что-то не хочется.

– Дело твое, – ответил чародей. Пожал плечами, закинул шерстинку в рот и стал с явным наслаждением жевать.

«Так, приехали, – подумала Венди. – Только сумасшедшего мне и не хватало».

– А как по-твоему, из чего делают пряники? – поинтересовался волшебник.

– Какие, настоящие или собак?

– Да нет, настоящие.

Венди пожала плечами:

– Не знаю. Из какой-нибудь муки особой, наверное.

– А вот и нет. Нужно взять собаку такую, как мой Пряник к примеру, подстричь ее и смолоть шерсть в порошок, мелкий-мелкий. Потом его надо рассыпать на солнцепеке и оставить дня на полтора-два, чтобы он стал золотисто-коричневым, – вот откуда у пряников такой цвет.

Венди с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Пора уже и честь знать, мелькнуло у нее в голове. Давно пора. В конце концов, свое дело она сделала, удостоверилась, что с ним все в порядке, хуже ему, кажется, не стало...

– Эй! – возмутилась она, когда он взял ее тетрадь и принялся бесцеремонно переворачивать листок за листком. – Это мое.

Он спокойно отвел в сторону руку, которую она протянула к тетради, и продолжал, как ни в чем не бывало, читать.

– Стихи, – сказал он. – И очень даже неплохие.

– Пожалуйста...

– Что-нибудь напечатали?

Венди опустила руку и со вздохом откинулась на спинку скамьи.

– Два сборника, – ответила она, потом добавила: – И еще в журналы кое-что продала.