Блокада. Знаменитый роман-эпопея в одном томе - Александр Чаковский

Лицо Анатолия налилось кровью. Он сжал кулаки и громко сказал:

— Вы… глупости говорите!

— Толя, ну зачем ты так, — вмешалась Вера, хотя ей тоже стало не по себе от рассказа Кравцова, — с тобой просто шутят!..

— А я подобных шуток, да еще в такой момент, не признаю, — еще более распаляясь, воскликнул Анатолий, — я, к вашему сведению, комсомолец…

— Тю-тю-тю! — насмешливо произнес Кравцов. — А разве комсомольцам жить не хочется? Ею, жизнью-то, и партийные, говорят, не бросаются. Лишний день прожить — за это любой цепляется. Если он с головой, конечно.

— Ну, вот что, — решительно сказал Анатолий и встал, — я вас понял. Еще тогда, в Белокаменске, на перроне понял, когда вы нас от вагона отпихнули. А теперь мне все ясно. До конца! Люди, значит, будут на фронте кровь проливать, а вы в своей торговой сети шахер-махеры делать, а потом чемоданы в воду бросать? Так вот, я трусов презирал и презираю, я…

Анатолий уже не мог остановиться. Со все большей и большей горячностью выкрикивал он обидные слова, стремясь как можно больше уязвить лежащего у его ног человека. Он поносил его, испытывая чувство удовлетворения, как бы утверждая себя, вновь обретая почву под ногами. И то, что все это слышала и Вера, доставляло Анатолию еще большее удовлетворение.

— Да, да, — кричал он, — презираю трусов, которые вместе со всеми пели «Если завтра война», а когда война началась, то стали прятаться по углам! Да если бы я был председателем трибунала, то…

Он захлебнулся в потоке слов, умолк, тяжело перевел дыхание и решительно сказал, как бы подводя итог:

— Пойдем, Вера!

Кравцов все это время внимательно слушал Анатолия, не сводя с него своих узких, немигающих глаз. Он ни разу не прервал его ни словом, ни жестом.

И только теперь, после последних слов Анатолия, приподнялся и сказал с недоброй усмешкой:

— А меня, значит, бросите?

Анатолий молчал, отвернувшись в сторону.

— Раненых бросать комсомольцам тоже не полагается, — назидательно сказал Кравцов.

— Вы не раненый, — зло, не глядя на Кравцова, ответил Анатолий, — вы просто драпали, да вот ногу ненароком повредили.

— Верно, — согласился Кравцов, — но тем не менее мне одному не дойти. Неужели бросите?

— Нет, Толя, так нельзя, — сказала Вера, — мы должны довести… его. Хотя, — она повернулась к Кравцову, — скажу прямо, мне ваши рассуждения тоже… кажутся странными.

— Ну вот и договорились, — примирительно сказал Кравцов и снова лег на спину.

Наступило утро. Белесый сумрак постепенно рассеивался. Где-то всходило невидимое, прикрытое облаками солнце. Налетел порыв ветра, деревья зашумели, и мутная вода в пруде покрылась рябью. Кравцов по-прежнему лежал на спине. Анатолий отчужденно стоял в нескольких шагах поодаль, отвернувшись, всем своим видом подчеркивая, что Кравцов для него больше не существует. Вера растерянно переминалась с ноги на ногу, глядя то на Анатолия, то на лежащего в траве человека в порванном, залепленном грязью габардиновом плаще.

— Ну, вот что, — сказал наконец Анатолий, — надо идти. До ближайшего жилья мы вас доведем. А там, надеюсь, обойдетесь без нас.

Он произнес все это, по-прежнему не глядя на Кравцова, потом взял лежащую в стороне палку, бросил ее рядом с Кравцовым и угрюмо сказал Вере:

— Давай поможем ему подняться.

— Вот и спасибо, — по-прежнему миролюбиво сказал Кравцов и попытался приподняться. Лицо его снова исказилось от боли, но он тут же улыбнулся и сказал: — Тут и идти-то до людей метров пятьсот, не больше. Что ж, ребята, помогайте инвалиду.

Анатолий и Вера недоуменно переглянулись: откуда этому странному типу известно, где они находятся, а если известно, то почему он до сих пор об этом молчал?

Потом Вера сунула ему в руку палку. Вместе с Анатолием они помогли ему подняться. Так, медленно двигаясь, они вышли на знакомую опушку. И вдруг Анатолий увидел человека. Это был бородатый мужчина в сапогах, в широкой, выпущенной поверх брюк синей рубахе и с топором в руке. Он медленно приближался, шагая по траве. Анатолий увидел его первым и обрадованно закричал:

— Эй, товарищ!

Человек в синей рубахе поднял голову, увидел приближающихся людей и остановился, покачивая топором.

Анатолий побежал к нему, спрашивая еще на ходу:

— Скажите, товарищ, где это мы находимся?

Человек осмотрел Анатолия с головы до ног, потом перевел взгляд на остановившихся в некотором отдалении Веру и Кравцова и, снова глядя на Анатолия, ответил:

— На земле находитесь, юноша.

— Я понимаю, — нетерпеливо сказал Анатолий, — мы с поезда, на поезд самолеты налетели, мы в Ленинград ехали, а теперь вот не знаем, где находимся и далеко ли от Ленинграда…

— Так, так, — степенно сказал бородатый и пошел к все еще стоящему в стороне Кравцову и поддерживающей его под руку Вере.

Анатолий двинулся за ним следом, говоря на ходу:

— Вы что, разве не знаете, как эта местность называется? Вы ведь здешний колхозник, да?

Бородач молча подошел к Кравцову и Вере, все тем же пристальным взглядом оглядел их и потом, обращаясь к Кравцову, спросил:

— Пулей задело?

— Нет, — ответил Кравцов, — на железяку напоролся.

— У него рваная рана, — торопливо вмешалась Вера, — его надо срочно в медпункт доставить, здесь нет поблизости больницы или медпункта?

— Как не быть, — все тем же спокойно-рассудительным тоном ответил бородач, — все в колхозе есть. И медпункт тоже…

Говоря, он пристально глядел в лицо Кравцову и вдруг неожиданно сказал:

— Вот какая, значит, неприятность с вами приключилась, товарищ Кравцов.

Вора и Анатолий переглянулись.

— Откуда вы меня знаете? — спросил Кравцов, освобождаясь от поддерживавшей его Вериной руки и, тяжело опираясь на палку, делая шаг к бородатому человеку.

— Как не знать, — постукивая топором по твердому негнущемуся голенищу кирзового сапога, ответил тот. — Я вас знаю, и вы меня знать должны. Жогин моя фамилия. Жогин из Клепиков. Слыхали такую деревню?

Наступило минутное молчание.

— Ну вот и хорошо, Жогин, — сказал наконец Кравцов, обеими руками опираясь на палку. — Если тут Клепики, выходит, нам до сельсовета рукой подать. И до Ленинграда тоже недалеко. Верно?

— С одной стороны, товарищ Кравцов, оно верно. А с другой — как сказать, — медленно, с расстановкой ответил Жогин. — А я вот решил сучьев набрать. Тут, говорят, ночью такой бурелом прошел… Лес-то рубить нам советская власть запрещает. Ну, а если без нас нарубили…

— Сучья наберешь в другой раз, — оборвал его Кравцов, — а сейчас давай в сельсовет, скажи, чтобы подводу прислали.

— Торопитесь, значит, товарищ Кравцов? А надо ли?

Снова наступило молчание. Теперь Кравцов и Жогин пристально, неотрывно глядели друг на друга.

Первым опустил голову Кравцов. Несколько мгновений он смотрел себе под ноги, точно разглядывая что-то в густой траве, потом повернулся к Анатолию и сказал:

— Отойди в сторону, Толя. И ты, Вера, тоже. Нам надо с Жогиным немного поговорить.

Анатолий хотел было возразить, сказать, что для разговоров нет времени, и в конце концов, если у него, Кравцова, есть с этим Жогиным какие-то дела, то пусть ими и занимается, а они с Верой пойдут, пусть только Жогин укажет дорогу…

Но в это время он встретился взглядом с Кравцовым и увидел, скорее почувствовал, в выражении его лица, глаз что-то такое, что заставило его молча подчиниться.

Он и Вера сделали несколько шагов в сторону рощицы.

— Что все это значит? — тихо, но встревоженно спросила Вера.

— А черт его знает, — как можно беспечнее ответил Анатолий, — бред какой-то! Словом, мы ждем пять минут, не больше, и пойдем сами. В конце концов, теперь этого Кравцова есть кому проводить. А мы и без него дорогу найдем. Ты слышала, что он сказал? Отсюда до деревни полкилометра, не больше.

Вера молчала. По небу плыли черные, с чуть подсвеченными краями облака. Ветер прижимал к земле высокую траву. Шумели деревья. Где-то над ними пронзительно кричала птица.

— Как ты думаешь, о чем они там беседуют? — спросила Вера, стараясь, как и Анатолий, говорить бодро и беспечно. Но у нее это не получалось.

— Понятия не имею, — пожимая плечами, ответил Анатолий. — Странный какой-то этот… Жогин. И говорит как-то… по-епиходовски… Ну… — Он посмотрел на часы. — Все. Сейчас я им скажу.

Но в это время Жогин повернулся и пошел в сторону. А Кравцов остался стоять, ссутулившись и по-прежнему двумя руками опираясь на палку.