Тропа каравана - Юлиана Суренова

— Ступай. Вокруг все спокойно. Мы с Лисом справимся.

Атен проводил его взглядом, а затем, повернувшись, направился к последней повозке.

Два всадника — дозорных, неотступными тенями маячившие за ней, были чем-то похожи на стражей границ — такие же мрачные, настороженные бородачи. Если для тех, кто скакал впереди каравана, выбирая дорогу и стремясь обойти все беды и преграды, особое значение имело зрение, то эти последние всецело уходили в слух, заостривший ощущения и предчувствия приближения беды.

Забравшись рядом с возницей, Атен повернулся назад и долго поверх повозки смотрел на снежную пустыню, которая, казалось, медленно, шаг за шагом, отступала, оставаясь позади, словно порыв ветра — налетевший, ударивший в грудь, сжавший в объятиях, а затем, выпустив, унесшийся дальше.

Убедившись, что с этой стороны каравану ничто не угрожает, что богиня снегов не разозлилась на караван за внезапную остановку, Атен повернулся лицом вперед.

Караван как раз спускался со склона снежного холма в ложбинку, позволяя хозяину осмотреть свою собственность.

Он глядел на повозки, не считая их, не стремясь выискать видные только на расстоянии поломки и огрехи — где что-то покосилось, накренилось, какая стала идти вихляя, словно опьянев от холодного терпкого воздуха, — а вспоминал… У всего здесь было свое прошлое… Ведь каждую повозку тогда, много лет назад, он не просто покупал, выкладывая накопленные не одним поколением рода деньги. Атен сам выбирал их, вкладывал в них часть души, надеясь, что это поможет в дороге, свяжет его со всем караваном… Некоторые даже делал на заказ, платя втридорога, лишь бы все было устроено наилучшим образом и не подвело в пути… Сколько было суеты тогда, ожидания бесконечности дорог, щемящего чувства в груди, которое заглушало даже горечь расставания и страх перед неизвестностью снежной пустыни…

Он жалел, что ничего из произошедшего тогда не было записано и нельзя взять свиток, развернуть его и прочесть обо всем, что произошло, не просто вспомнить, а окунуться в дух тех лет, пережить все заново… Ему стало обидно за детей, которые никогда не узнают, не прочувствуют того, каким было начало дороги, ибо как бы родители ни старались сберечь свою память, она тускнела день ото дня. А летопись… Пусть пожелтеют листы бумаги, станут блеклыми чернила, но написанное сохранится, переживет нынешнее поколение и останется бесценным наследством тем, кто еще даже не вступил в этот мир…

Уже начало вечереть. Небо и землю покрыл своим алым плащом закат, смешав все краски небес и земли, на время сшив их воедино тонкими черно-красными нитями… И тут… Он скорее почувствовал, чем увидел приближение опасности.

Быстро соскочив с облучка, он бросился вперед, торопясь, отталкивая попадавшихся на дороге караванщиков. Те же заметили в глазах, ощутили в движении своего предводителя нечто такое, что заставило их, затолкнув жен в повозки и поручив присматривать за детьми, строго настрого запрещая выбираться наружу, взяться за мечи и копья.

А от первой повозки испуганным, взволнованным шепотком уже неслось, как будто на крыльях ветра: "Волки! Священные снежные волки богини снегов!"

Караван остановился. Выхваченные из ножен мечи опустилось. Решимость защищать свои семьи до последней капли крови сменилась оцепенением. Дозорные, спешившись, покрепче привязали испуганных, нервно трясших головами оленей к повозкам. Люди замерли рядом, готовые смиренно принять любую волю госпожи Айи, потому что…

Потому что ни один смертный не смел поднять руку на священных волков, даже защищая собственного ребенка. Если они пришли — значит, караванщики чем-то прогневали их грозную хозяйку и должны за это заплатить сполна.

— Великая богиня, повелительница снежной пустыни, не сердись на нас, — застыв на месте как ледяные изваяния, караванщики раз за разом повторяли слова молитвы, — покарай, если считаешь нас виновными, но не оставляй в милости своей…

Они не спускали пристального взгляда лихорадочно блестевших глаз с покровов снегов, по которым, все приближаясь и приближаясь, накатываясь огненными волнами, неслась к каравану стая огромных рыжих волков. Их глаза горели в опускавшейся на землю полутьме, вбирая в себя весь свет и всю сила заката. Краткий миг, еще один — на этот раз мучительно долгий, полный ожидания боли и страха — и они достигли каравана. Но не для того, чтобы напасть.

Волки чего-то ждали. Они обходили людей стороной, кружили на месте, поскуливая, поднимая вверх длинные острые морды, внимательно нюхали воздух, словно ища кого-то…

— Почему они медлят? Почему не нападают? — не понимая происходившего, спрашивали караванщики друг у друга, не надеясь получить ответ, ведь не им, простым смертным, было знать помыслы богов.

— Лис, — запыхавшийся Атен подбежал к командной повозке. — Мы давно не оставляли им жертвенной пищи. Будем надеяться, что они пришли за ней. Пусть достанут кости, мясо… И не скупитесь!

— Кто же станет думать об экономии в такой миг!… - "Видя их, чувствуя на себе цепкие взгляды огненных глаз", — хотел добавить помощник, но не стал — ведь и так все ясно.

Лис был не в силах отвести взгляда от зверей, он не мог не восхищаться силой и мощью, ощущавшихся в движениях этих могучих и, вместе с тем, таких грациозных созданий. Густая шерсть сверкала в последних лучах солнца красноватым золотом, снег, падая на нее, отливал серебром.

Красота волков прямо-таки завораживала. Великие боги, нет, как можно было раньше, не видя этих зверей, сравнивать их с мелкими, похожими скорее на собак, серыми волками пограничья, как вообще можно было искать схожесть с кем-либо тех, кто служил самой повелительнице пустыни!

За все эти долгие годы дороги никому из людей их каравана ни разу не приходилось видеть снежных волков. Они оставались лишь рассказами других караванщиков, легендами, в которые не всегда было возможно поверить, да — очень редко — следами когтистых лап на снегу. И вот…

Караванщики поспешно открыли хозяйственные повозки, вытащили куски мороженного и вяленного мяса, огромные мослы, жирные бока, осторожно положили все это перед волками. Но звери не приняли столь щедрых даров. Сипло проворчав что-то себе под нос, они отбежали чуть в сторону, однако продолжали кружить рядом с караваном, не уходя назад в пустыню, в то время, как один из волков — матерый вожак, выделявшийся громадным ростом и широкой медвежьей головой, продолжая поиски того, о ком было ведомо лишь ему, старательно обходил повозки, принюхиваясь к замершим возле них людей, ища среди тысяч запахов единственно нужный.