Джунгли - Эптон Синклер

— Что случилось? — воскликнул он.

Никто не ответил, все молча смотрели на него.

— Что случилось? — повторил Юргис.

И вдруг с чердака донеслись причитания Марии. Юргис бросился к лестнице, но Анеля схватила его за руку.

— Нет, нет! — вскрикнула она. — Не ходите туда!

— В чем дело? — вне себя закричал он.

И старуха дрожащим голосом ответила ему:

— Антанас… умер. Утонул на улице!

Глава XXII

На Юргиса это сообщение подействовало странным образом. Он смертельно побледнел, но сдержался и полминуты простоял неподвижно посреди комнаты, сжав кулаки и стиснув зубы. Потом он оттолкнул Анелю, вошел в соседнюю комнату и поднялся на чердак.

В углу под одеялом виднелось маленькое тельце. Рядом лежала Эльжбета, но Юргис не разобрал, плакала ли она, или была в обмороке. Мария металась по чердаку, рыдая и ломая руки. Юргис крепче сжал кулаки, и голос его прозвучал жестко:

— Как это случилось?

Охваченная горем, Мария не слышала его. Тогда он повторил вопрос еще громче и резче.

— Он упал с тротуара! — сквозь рыдания проговорила она.

Тротуар перед домом представлял собой мостки из полусгнивших досок, которые возвышались футов на пять над уровнем мостовой.

— Как он попал туда? — спросил Юргис.

— Он вышел… вышел поиграть, — всхлипывала Мария, захлебываясь от слез. — Мы не могли удержать его дома. Его, наверно, втянуло в грязь!

— Вы уверены, что он умер? — спросил он.

Мария снова зарыдала:

— Да, да, у нас был доктор.

Несколько секунд Юргис стоял в нерешительности. Глаза его были сухи. Взглянув еще раз на одеяло, прикрывавшее маленькое тельце, он вдруг повернулся к лестнице и спустился вниз. В кухне его снова встретило общее молчание. Он направился прямо к двери, толкнул ее и вышел на улицу.

Когда у Юргиса умерла жена, он пошел в ближайшую пивную, но теперь он этого не сделал, хотя в кармане у него лежала недельная получка. Он шел все вперед и вперед, по грязи и воде, не видя ничего вокруг. Потом он присел на какую-то ступеньку, закрыл лицо руками и долго не шевелился. Время от времени он бормотал про себя.

— Умер! Умер!

Наконец, он встал и пошел дальше. Солнце уже садилось, а он все шел и шел, пока не стемнело и пока он не увидел перед собой железнодорожный переезд. Шлагбаум был опущен, и длинный товарный поезд, громыхая; полз мимо. Юргис стоял и смотрел. И вдруг мысль, невысказанная, неосознанная, давно уже таившаяся в нем, ожила и овладела им. Он побежал вдоль полотна, миновал будку стрелочника и, прыгнув, прицепился к одному из вагонов. Вскоре поезд остановился, Юргис соскочил, пролез между колесами и спрятался в ящике под вагоном. Когда поезд тронулся снова, в душе Юргиса началась борьба. Он сжимал руки и стискивал зубы. Он не плакал и не хотел плакать! Что было, то прошло, с этим покончено. Он хотел сбросить с себя горе, освободиться от него, окончательно развязаться с ним в эту ночь. Оно рассеется, как черный, отвратительный кошмар, — утром он будет новым человеком. И каждый раз, когда им овладевали воспоминания, когда на глаза навертывались слезы, он разражался бешеными проклятиями, стараясь ругательствами заглушить душевную боль.

Он боролся за свою жизнь и в отчаянии скрежетал зубами. Как он был глуп, как глуп! Он погубил свою жизнь, он погубил себя своей проклятой слабостью. Но теперь с этим покончено — он с корнем вырвет прошлое из души! Теперь не будет больше ни слез, ни нежности. Довольно с него — эти чувства продали его в рабство! Теперь он будет свободен, сбросит свои кандалы, встанет и будет бороться. Он был рад, что настал конец. Это было неизбежно; так не все ли равно когда? Этот мир не для женщин и детей, и чем раньше они уходят из него, тем лучше для них. Где бы Антанас ни был теперь, он страдает меньше, чем если бы остался жить на земле. А пока его отец больше не станет думать о нем, он будет думать только о себе, будет бороться за себя, против мира, который обманывал и мучил его! Так Юргис вырывал все цветы из сада своей души и топтал их. Поезд оглушительно гремел, колючая пыль била ему в лицо. За ночь было несколько остановок. Юргис не покидал своего ящика, из которого его можно было вытащить только силой, так как с каждой милей, ложившейся между ним и Мясным городком, ему становилось легче.

Когда вагоны останавливались, его лицо овевал теплый ветер, напоенный ароматом свежих полей, жимолости и клевера. Он вдыхал этот запах, и сердце его бешено стучало — он снова был в деревне! Он будет жить в деревне! Когда забрезжил рассвет, Юргис жадно прильнул к щели, а мимо мелькали луга, леса и реки. Наконец, он почувствовал, что не может больше выдержать, и, когда поезд снова остановился, выполз на насыпь. Сидевший на крыше вагона тормозной кондуктор показал Юргису кулак и выругался; но Юргис насмешливо помахал ему рукой и зашагал в сторону.

Подумать только, что он, родившийся крестьянином, три долгих года не видел деревенского пейзажа, не слышал звуков деревни. Если не считать того раза, когда он шел из тюрьмы и был слишком удручен, чтобы глядеть по сторонам, и тех немногих случаев, когда зимою, будучи без работы, отдыхал в городских парках, он буквально не видал за это время ни единого деревца! А теперь он чувствовал себя, как птица, которую уносит вихрь. Он останавливался и дивился каждому новому чуду — стаду коров, лугу, усеянному маргаритками, живым изгородям из шиповника и птичкам, распевающим на деревьях.

Увидев ферму, Юргис направился к ней, на всякий случай вооружившись палкой. Перед сараем фермер мазал телегу. Юргис подошел к нему.

— Не можете ли вы дать мне поесть? — сказал Юргис.

— Тебе нужна работа? — спросил фермер.

— Нет, — сказал Юргис, — не нужна.

— Тогда ничего не получишь, — буркнул тот.

— Я заплачу, — настаивал Юргис.

— Ого, — отозвался фермер и насмешливо добавил: — Мы не обслуживаем посетителей после семи утра.

— Я очень голоден, — серьезно проговорил Юргис, — и хотел бы купить чего-нибудь съестного.

— Спроси у моей хозяйки, — сказал фермер, кивая через плечо. Жена фермера оказалась сговорчивее, и за десять центов Юргис получил два толстых бутерброда, кусок пирога и пару яблок. Он принялся есть пирог на ходу, потому что его неудобно было нести. Через несколько минут Юргис увидел ручей, перелез через плетень и направился к берегу по тенистой тропинке. Найдя укромное местечко, он напился и жадно принялся за еду. Потом несколько часов пролежал, глядя по сторонам и наслаждаясь жизнью. Наконец, его стало клонить ко сну, и он задремал в тени куста.

Когда Юргис проснулся, солнце припекало ему лицо. Он сел, потянулся и начал смотреть на бегущую воду. Он сидел у глубокой, закрытой кустами, молчаливой заводи, и вдруг у него блеснула чудесная мысль. Ведь можно выкупаться! Вода никому не принадлежит, он может войти в нее и окунуться с головой! В первый раз, с тех пор как он уехал из Литвы, все его тело погрузится в воду!

Когда Юргис впервые поступил на бойню, он был настолько опрятен, насколько это возможно для человека, исполняющего грязную работу. Но впоследствии, измученный болезнями, холодом и голодом, своим разочарованием, отвратительной обстановкой на работе и насекомыми дома, он перестал мыться зимой, да и летом мылся лишь кое-как в небольшой лохани. Правда, в тюрьме он вымылся под душем. А теперь он мог даже поплавать!

Вода была теплая, и Юргис с детской радостью плескался в ней, потом сел в воде, возле берега, и начал тереть себя добросовестно и методично, оттирая все свое тело песком. Раз уж он начал мыться, он вымоется как следует, чтобы вспомнить, каково это — чувствовать себя чистым! Он даже голову натер песком и выполоскал то, что рабочие называли «живыми опилками», из своих длинных черных волос. Он держал голову под водой, насколько хватало дыхания, надеясь таким образом освободить ее от насекомых. Заметив, что солнце греет еще сильно, он взял с берега свою одежду и выстирал ее. Когда грязь и жир поплыли по течению, он фыркнул от удовольствия и снова принялся прополаскивать свои вещи, мечтая отделаться, наконец, от запаха удобрения.

Потом он развесил одежду на берегу и, пока она сохла, прилег на солнышке и еще раз крепко заснул. Когда он встал, его рубашка и брюки были сверху горячими и жесткими, как доски, снизу же все еще оставались немного сырыми. Однако, чувствуя голод, он сразу надел их и снова двинулся в путь. У него не было ножа, но, попыхтев, он выломал себе крепкую дубинку и с этим оружием зашагал по дороге.

Вскоре Юргис увидел большую ферму и свернул к ней. Было как раз время ужина, и фермер мыл руки у кухонных дверей.

— Простите, сэр, — начал Юргис, — не дадите ли вы мне чего-нибудь поесть? Я могу заплатить.

На это фермер ответил, не задумываясь:

— Мы бродяг не кормим. Убирайся отсюда.