Пыточных дел мастер - Джин Вулф

– Этого еще не хватало, – буркнула Агия. – Идем-ка лучше своей дорогой.

Я спросил старика, не может ли он, ради экономии времени, переправить нас на тот берег. Он покачал головой.

– Слишком большой груз. Здесь и мы-то с Кае еле помещаемся. Великоваты вы для нашей лодочки…

Увидев нос его суденышка, я понял, что старик говорит сущую правду – крохотный ялик, казалось, не мог бы поднять даже своего хозяина, согбенного и истощенного старостью (а выглядел старик даже старше мастера Палаэмона) настолько, что он вряд ли был тяжелее десятилетнего ребенка. Кроме него, в ялике никого не было.

– Прощенья просим, сьер, – сказал старик, – но ближе мне не подойти. Оно, может, там и сыро, но для меня – все одно слишком сухо, а то б вы не могли там стоять. Изволь подойти сюда, к краю, и я покажу тебе карту.

Мне было любопытно, чего он хочет от нас, и потому я выполнил его просьбу. Агия неохотно последовала за мной.

– Вот. – Старик вынул из-за пазухи небольшой свиток. – Здесь оно все прописано. Взгляни, молодой сьер.

На свитке значилось какое-то имя, затем шли пояснения – где жила покойная, чьею была женой, чего добился в жизни ее муж – честно говоря, я не вчитывался в это все, а только сделал вид. Ниже была вычерчена примитивная карта с двумя цифрами.

– Вот видишь, сьер, вроде бы все просто. Первая цифра – количество шагов от Фульстрема. Вторая – количество шагов вниз, в глубину. Веришь ли, все-эти годы я ищу ее, но до сих пор не нашел!

Бросив взгляд на Агию, старик понемногу распрямил спину и расправил плечи.

– Я тебе верю, – сказал Агия. – И, если тебе это важно, сочувствую. Но – мы-то тут при чем?

Она повернулась, собираясь уходить, но меня старик удержал, дотянувшись шестом.

– Вот я и говорю: не верьте вы им! Да, кладут-то там, где обозначено, но покойнички не лежат на месте. Порой их даже в реке видят! Во-он там!

Я сказал, что такое вряд ли возможно. Старик бросил взгляд к горизонту.

– А как же вся эта вода? Откуда она берется, по-твоему? Течет под землей, по трубе, не то все это давно бы пересохло. И, если уж они на месте не лежат, почему бы кому-нибудь сквозь эту трубу не выплыть? Почему бы не выплыть сквозь нее и двадцати? О течении – и говорить нечего… Вот вы – вы ведь пришли за аверном, так? А знаешь, почему их посадили здесь?

Я покачал головой.

– Да из-за морских коров! Они водятся в реке и заплывают сюда через трубу. Каково это родственникам – если из воды такая морда вдруг высунется?! Вот Отец Инир и велел садовникам посадить аверны. Я сам здесь был, своими глазами видел его. Маленький такой человечек; кривоногий, шея этак согнута… Теперь, если морская корова приплывет, цветочки ее прикончат не позже вечера. Однажды с утра пришел я на озеро искать Кае – я каждый день ищу ее, если только нет других дел – и вижу: стоят на берегу двое кураторов с гарпуном. Говорят: дохлая морская корова в озере. Я выплыл на ялике, подцепил ее кошкой, а это – человек. То ли дробь из него высыпалась, то ли с самого начала ее мало положили… Выглядел не хуже вас обоих – и куда как лучше меня.

– Хотя был давно мертв?

– Этого сказать не могу – вода их держит свеженькими. Говорят, вроде как дубит человечью кожу. Выходит – не то, чтобы как голенище, но – вроде женской перчатки.

Агия ушла далеко вперед, и я пошел за ней. Старик погнал лодку следом, параллельно топкой тропинке среди осоки.

– Я им сказал, что – вот, для них-то сразу поймал, а Кае уж сорок лет не могу найти… Я обычно вот чем пользуюсь. – Он показал мне железную кошку на длинной веревке. – Вылавливателей разных полно, а вот Кае так и не нашел. Начал через год после ее смерти с того места, которое здесь обозначено. Ее там не было. Взялся я за дело всерьез, и через пять лет уже здорово забрал в сторону – так мне тогда казалось. Потом испугался – а вдруг ее здесь вовсе нет? И начал сначала. Так – десять лет. Все боюсь пропустить, и каждое утро первый заброс делаю в том месте, что обозначено на карте, потом плыву туда, «де остановился накануне, и обшариваю еще сколько-то… В обозначенном месте ее нет – я уже всех там знаю, некоторых раз по сто вытаскивал. А вот Кае моя гуляет где-то, не лежится ей на месте. Все думаю – может, вернется домой?

– Она была твоей женой?

Старик кивнул и, к удивлению моему, не сказал ничего.

– Зачем тебе вытаскивать из озера ее тело? Старик молчал. Шест его работал совсем беззвучно; ялик оставлял за собою разве что мелкую рябь, лизавшую берег, точно язычок котенка.

– А ты уверен, что узнаешь ее, когда найдешь? Ведь столько лет прошло…

– Да… Да! – Старик снова кивнул – вначале медленно, затем решительно и быстро. – Думаешь, я ее уже вылавливал, смотрел в лицо и бросал обратно? Нет, не может быть. Как же мне мою Кае не признать? Ты спросил, отчего я хочу ее выловить… Одна причина – память о том, как бурая вода смыкается над нею; глаза ее закрыты…Понимаешь?

– Нет. О чем ты?

– Они замазывают веки цементом. Вроде бы для того, чтобы глаза всегда оставались закрытыми. Но, стоит воде соприкоснуться с этим цементом, глаза открываются. Поди объясни… И это я вспоминаю всякий раз, когда ложусь спать: бурая вода смыкается над ее лицом, и глаза Кае открываются, синие-синие… Каждую ночь просыпаюсь раз пять-шесть. И я хочу, чтобы, прежде чем самому лечь здесь, была у меня в памяти еще одна картинка: как лицо ее поднимается к поверхности, пусть даже это я сам ее выловил… Понимаешь?

Я вспомнил Теклу, струйку крови, сочащуюся из-под двери ее камеры, и кивнул.

– И еще одно. Была у нас с нею крохотная лавчонка – большей частью клуазоне, безделушки из перегородчатой эмали. Ее отец с братом их делали, а нам устроили лавку посредине Сигнальной улицы, рядом с аукционным залом. Дом и до сих пор стоит на месте, только в нем никто не живет. Я ходил к тестю в мастерскую, приносил домой ящики, открывал их и расставлял товар по полкам, а Кае назначала цену, торговала и наводила чистоту. И знаешь, сколько времени мы владели этой лавочкой?

Я покачал головой.

– Месяца с неделей не дотянули до четырех лет! Потом она умерла, Кае-то моя… Недолго все это продолжалось, однако ж это была самая большая часть моей жизни. Теперь у меня есть угол на чердаке, где поспать до утра. Один человек – я с ним познакомился давным-давно, хотя Кае к тому времени уже много лет, как умерла – пускает меня ночевать. И нет у меня ни одной эмалевой безделушки или тряпки или даже гвоздика из бывшей нашей лавочки. Хранил я одно время медальон и гребенку Кае, да все это пропало куда-то. Вот ты теперь скажи: как я могу знать, что все это был не сон, а?

Казалось, со стариком происходит то же самое, что и с теми людьми в хижине из желтого дерева, и я сказал: