Стальная Крыса идет в армию - Гаррисон Гарри "Феликс Бойд"

Как бы вы, читатель, поступили на моем месте?

Думаю, как бы ни поступили — не стали бы рассказывать посторонним…

Извините, но это частное дело двух взрослых людей, достигших определенного согласия. Очень тесного согласия. С вашего позволения, на остаток дня я наброшу покров и сделаю в тексте пробел, чтобы деликатно обозначить несколько часов.

Никогда еще солнце — полуденное солнце Стерен-Гвандры — не светило так ярко и не грело так ласково. Переполненный блаженством, я валялся на тахте, жуя какой-то фрукт и запивая вином.

— Я не ослышалась? — спросила Бибз. — Ты решил остаться?

— Ну что ты! Конечно, я улечу отсюда. Но сначала разыщу Гарта.

— Скорее он сам найдет тебя и прикончит.

— Еще посмотрим, кто кого прикончит.

Она помолчала, склонив набок очаровательную головку, затем кивнула.

— Пожалуй, я бы посмеялась, услышав это от кого-нибудь другого. Но ты слов на ветер не бросаешь. Однако я здесь не останусь, — добавила она со вздохом. — Хватит с меня. Благодаря Гарту я оказалась за решеткой, благодаря тебе — снова на воле. И все, дело закрыто. Правда, ужасно хочется знать, чем все кончится. Будь другом, если останешься жив, пошли мне весточку через профсоюз венианских космонавтов. — Она протянула листок бумаги. — Держи. Здесь все, что я знаю о Гарте.

— Генерал Зеннор, — прочитал я. — Или Зеннар.

— Не знаю, как пишется. Похоже, это его настоящие фамилия и звание — однажды при мне к нему так обратился младший офицер.

— А что такое Мортстерторо?

— Большая военная база. Наверное, самая крупная на острове. Там мы садились и забирали груз. Нас не выпускали из корабля, а за Гартом приезжал огромный, весь в звездах и флажках лимузин. И каждый начальник отдавал ему честь. Он большая шишка, островитяне его высоко ценят. Извини, но мне больше ничего не известно.

— Спасибо, этого достаточно. — Я сложил листок и спрятал в карман. — Что еще?

— К вечеру, наверное, у нас будут документы. Я скоро улечу. Мне удалось устроиться на корабль, который на несколько месяцев зафрахтован торговой делегацией. Я подкупила матроса, и он сказался больным.

— Когда старт?

— В полночь… — Голос Бибз дрогнул.

— Боже! Как скоро…

— Да, Джимми. Я все вижу, потому и расстаюсь с тобой. Ни к чему нам крепкие узы.

— О чем ты? Какие узы? Не понимаю.

— Вот и хорошо. Когда поймешь, я уже буду далеко.

Разговор действовал на меня угнетающе. До минувшей ночи мои отношения со слабым полом были… скажем, не такими близкими. Бибз молча смотрела на меня, я же, подавленный и сбитый с толку, не находил слов. Оказывается, я совсем не знаю женщин.

— Ну, мои планы не столь конкретны… — промямлил я, но она прижала к моим губам теплый палец.

— Конкретны, я же вижу. И ради меня ты не станешь их менять. Утром ты твердо знал, чего хочешь.

— Я и сейчас знаю, — кивнул я, пытаясь придать голосу уверенность. — Ты уже поговорила с кем надо, чтобы меня переправили на Невенкеблу?

— Да, и пообещала двойную плату. Если на острове ты исчезнешь с корабля, у старого Грбонджи отберут лицензию. Но он давно мечтает осесть на берегу, и только нужда заставляет его ходить в море.

— Чем он занимается?

— Перевозит фрукты и овощи на остров. Он возьмет тебя матросом. Если в гавани ты сбежишь с судна, у него отберут лицензию на ввоз товара. Но Грбонджа готов пойти на это ради денег.

— Где мы с ним встретимся?

— Вечером отведу тебя к нему на склад.

— А потом?

— Потом уйду. Ты не голоден?

— Мы же только что позавтракали.

— Я не это имела в виду, — хриплым голосом произнесла Бибз.

Идти по темному городу, где фонари горели только на перекрестках, было довольно боязно. Мы молчали, — наверное, просто говорить было не о чем. На поясе у меня висел кинжал, а новая дубинка то и дело стучала по стенам, предупреждая ночных грабителей, что не стоит связываться с вооруженным Джимом ди Гризом. Наконец мы подошли к складу; на стук моей спутницы кто-то невидимый открыл небольшие ворота в высокой стене и впустил нас. В ноздри ударил сладковатый запах фруктов. В освещенном углу сидел в кресле седой старик с бородой, прикрывавшей чудовищных размеров пузо, которое уютно устроилось на ляжках. Один глаз старика скрывался под повязкой, второй — крошечный, как бусинка, — пытливо смотрел на меня.

— Это тот самый парень, — сказала ему Бибз.

— Он говорит на эсперанто?

— Не хуже любого местного, — буркнул я.

— Давай деньги. — Он протянул пятерню.

— Чтобы ты ушел без него? Ну уж нет. Отвезешь Пловечи — получишь деньги.

— Дай хотя бы взглянуть на них. — Глаз-бусинка снова уставился на меня, и я понял, что Пловечи — это я.

Зачерпнув пригоршню монет из сумки, я показал их Грбондже. Старик одобрительно хмыкнул. Сзади потянуло сквозняком, и я резко обернулся.

Ворота закрылись. Бибз ушла.

— Можешь спать здесь. — Грбонджа указал на груду мешков у стены. — Утром погрузимся — и в путь.

Он ушел, забрав с собой лампу. Я постоял в темноте, глядя на ворота, потом уселся на мешки, прислонясь к стене и положив дубинку на колени. Делать было нечего, и я задумался о том о сем, пытаясь разобраться в сумятице чувств и желаний. Наверное, слишком глубоко задумался, — когда проснулся, в ворота просачивался солнечный свет. Оказалось, что я лежу, уткнувшись носом в мешок, а дубинка валяется рядом на полу. Я принял сидячее положение, проверил, на месте ли деньги, потянулся и приготовился встретить наступающий день. С большой, надо признаться, неохотой.

Ворота распахнулись настежь. Снаружи шумел окутанный утренним туманом океан. У берега покачивался внушительных размеров парусник. По сходням с него спускался Грбонджа.

— Эй, Пловечи, подсоби-ка моим парням, — распорядился он, проходя мимо меня.

Вслед за ним на склад ввалилась разношерстная команда. Матросы расхватали мешки из ближайшей к выходу кучи. Ни слова из того, что они говорили, я не понимал, но в этом не было нужды. Работа была жаркая, скучная и физически утомительная и заключалась в следующем: я переносил мешок со склада на корабль и возвращался за следующим. В мешках были овощи, и от их едкого запаха у меня слезились глаза. Лишь переправив на судно весь груз, мы улеглись на землю в тени, возле кадки со слабым пивом. Схватив одну из грязных деревянных кружек, привязанных к ней бечевкой, я дважды наполнил и осушил ее.

Вскоре подошел Грбонджа и велел собираться. Моряки убрали сходни, отвязали швартовы и стали поднимать парус. Я старался не мешать им — стоял у борта, играя дубинкой. В конце концов Грбонджа осерчал и велел мне убираться в каюту. Но не успел я отворить дверь, а он — тут как тут.

— Ну, теперь давай деньги, — потребовал старик.

— Не спеши, дедуля. Заплачу, сходя на берег, как договаривались.

— Только не на глазах у моих ребят. Ни к чему им видеть это.

— Не бойся. Сделаем так: ты будешь стоять у трапа, а я натолкнусь на тебя, будто ненароком, и незаметно суну кошелек тебе за пояс. И все, хватит об этом. Лучше расскажи, что ждет меня на острове.

— Беда! — захныкал он, запуская в бороду пальцы. — Зря я с тобой связался. Тебя поймают и прикончат, да и мне…

— Ну-ну, успокойся. Взгляни-ка вот на это. — Я поднес мешочек с деньгами к лучу света, падающему сквозь иллюминатор, и встряхнул. — Здесь все: заслуженный отдых, домик в сельской местности, ежедневно — баррель пива, блюдо свиных отбивных и великое множество прочих радостей.

Звон денег обладает великолепным успокаивающим свойством. Когда у Грбонджи перестали дрожать руки, я вконец его осчастливил, дав ему пригоршню монет.

— Задаток в знак нашей дружбы. А сейчас подумай-ка вот о чем. Поймают меня на берегу или нет, зависит от того, много ли я буду знать. Поэтому чем основательнее ты подготовишь меня к тому, что я увижу на острове, тем больше шансов, что сам не пострадаешь. Ну, давай рассказывай.