Око Силы. Вторая трилогия. 1937–1938 годы - Андрей Валентинов

– Вы… прошу прощения, трупов не боитесь? Тогда пройдемте…

Трупов Пустельга не боялся, но в морге бывать не любил. Особенно в таком, огромном, мрачном и необыкновенно холодном. В большом пустом зале под светом мощных ламп стояли обитые светлым металлом столы. На некоторых виднелись покрытые простынями тела. Сергея невольно передернуло.

– Вот-с…

Нужный стол оказался вторым от входа. Врач привычным жестом отдернул простыню…

…Вера Лапина была мертва – и мертва давно. В электрическом свете кожа казалась желтой, на обезображенном гримасой лице застыло странное выражение – не ужаса, как можно было ожидать, а бешеной, нечеловеческой ненависти. Полуоткрытый рот кривился жуткой усмешкой, белели ровные, без единой щербинки, зубы. Она плохо умерла – та, что хотела сыграть Изольду.

– В общем, так, – врач явно вошел в привычную профессиональную колею и давал пояснения спокойно, даже с некоторой гордостью. – Смерть наступила дней шесть – семь назад. Но разложение незаметно, вероятно, труп держали в холодном месте…

Стоп! Но ведь еще этой ночью…

– Доктор, а вы допускаете, что ее убили совсем недавно?

Пожатие плеч, ироничный взгляд:

– Допустить можно все, что угодно, молодой человек… Простите – товарищ старший лейтенант…

– Сергей, – представился Пустельга.

– Арнольд Феодосиевич, очень приятно, – по лицу эксперта промелькнуло нечто вроде улыбки. – Нет, Сергей, шесть, а то и семь, дней, я вам гарантирую…

Но этого не могло быть! Может, близнецы, двойники… Однако Сергей понимал: вчера у него была именно она – та, что лежала сейчас под беспощадным светом ламп…

– Арнольд Феодосиевич, могли ли преступники сделать так, чтобы эксперты неправильно определили время смерти?

– Когда она, по-вашему, умерла?

– Сегодня утром…

Молчанье, вновь пожатье плеч:

– Невозможно! Ее закопали три дня назад, если верить показаниям сторожа. Есть и объективные данные, которые не подделаешь. В крайнем случае, ошибка – день, полтора…

Пустельга задумался. Получалось нечто невозможное. Ладно, он подумает потом…

– Как ее убили?

Вопрос мог показаться лишним – порез на горле был прекрасно виден. Он находился именно там, где его пальцы нащупали шрам. Совпадение? Вначале шрам, затем на том же месте открытая рана…

– Убили? – из-под очков мелькнул странный хитроватый взгляд. – Сергей, я вам уже намекнул, что дело очень непростое. Ее резанули по горлу – ножом или бритвой. Но порез неглубокий, ничего всерьез не задето…

– Истекла кровью?

Сергею стало муторно. Почему-то вспомнилось пятнышко крови на простыне. Его крови…

– Не похоже, не похоже. Кроме того… Вот!..

В руке эксперта появился скальпель. Острие легко коснулось кожи. Секунда, другая – и на месте ранки начала медленно набухать большая темная капля.

– Третий случай в моей практике! Кровь не свернулась. Такое бывает у утопленников, но она не тонула. Такое впечатление, что ей ввели какой-то особенный состав, причем еще при жизни. А причиной смерти стала остановка сердца. Может быть, инфаркт… Ну, как говорится, вскрытие покажет…

Пустельга отвернулся: смотреть на мертвое страшное лицо больше не было сил. Врач понял и набросил на труп пахнущую карболкой простыню.

– Доктор… Арнольд Феодосиевич… Вы человек опытный. Как вы можете это объяснить?

– Я не следователь, Сергей. У меня есть совершенно безумное предположение, что над этой девочкой ставили какой-то научный опыт. Во всяком случае, она жила еще долго после того, как ей разрезали горло…

И тут Сергей сообразил, что эксперт смотрит на него, точнее, на его шею. Правда, там шрам был совсем небольшим небольшой, с трехкопеечную монету.

– А мне… можно спросить?

Обкуренный палец осторожно указал на ранку. Пустельга покачал головой:

– Стоит ли об этом? Я-то жив.

– Это… связано с ее гибелью?..

– Наверное. Да!..

Костяшки пальцев застучали по цинку, покрывавшему стол. Затем – невеселая улыбка:

– Я буду исследовать ее кровь. Сергей, хотите, я возьму и вашу – для сравнения?

В горле пересохло. Пустельга молча кивнул. Научный опыт? Значит, и над ним – тоже?

– Доктор, дам вам совет… Ничего не пишите о крови. Пусть причиной смерти будет обыкновенный удар ножом. Вы меня поняли?

– Советы вашего учреждения обычно принято исполнять в точности, – вздохнул эксперт.

– Принято. Арнольд Феодосиевич, возможно, мой совет спасет вам жизнь.

Договорились, что Пустельга будет звонить эксперту домой. Арнольд Феодосиевич обещал сообщить первые результаты к завтрашнему вечеру.

Возвращаться в Большой Дом не хотелось. Впервые за все годы службы в органах Сергей не представлял, что делать дальше. Версия, и без того не слишком логичная, разлеталась в прах. Кто-то очень похожий, со шрамом на шее, выдал себя за Лапину? Нет, на столе в морге лежала та, что еще вчера прикасалась к нему ледяными губами… Бред, бред!..

Пустельга поднялся вверх по Горького, прошел мимо Главной Крепости и свернул на набережную. Погода вновь испортилась, то и дело срывался мелкий холодный дождь. Стало зябко, Сергей поднял повыше воротник и медленно двинулся вперед, морщась от сырого ветра.

Его все-таки взяли за горло. Вахтер и милиционер, дежуривший у подъезда, подтвердит, что девушка приходила к нему. Далее ключ и, конечно, отпечатки пальцев в квартире… Вера была у него шесть дней назад, значит, он мог быть последним, кто видел ее живой. Вчера она (она?) тоже заходила, но кто поверит?

А что было у него? Рассказ самой Лапиной, данные экспертизы… Кровь! В вампиров Сергей не верил, зато слыхал о лихих опытах, которые ставили некоторые врачи. В свое время, экспериментируя с кровью, погиб Александр Богданов, его земляк, о котором Сергей немало узнал еще в Харькове. Поговаривали, что во время гражданской тот работал в таинственной лаборатории Кедрова, где пытались чуть ли не оживлять погибших красноармейцев.

…В Ташкенте Сергей сам имел отношение к расследованию жуткого случая с безумным врачом-экспериментатором, пытавшимся воскресить тело умершего много лет назад сына. Врача, погибшего, как и Богданов, во время эксперимента, сочли сумасшедшим, но Пустельга лично допрашивал арестованного по этому делу знаменитого ученого Войно-Ясенецкого, хирурга и, одновременно, епископа Ташкентского. Врач-епископ хмурил густые брови, молчал, а затем неожиданно произнес: «Антихристы! Гражданин следователь, это антихристы…» Дать свое заключение по найденным у погибшего врача бумагам Войно-Ясенецкий отказался даже под угрозой ссылки.

Пустельга поежился. Выходит, его хотят убрать? Ведь убрали же Айзенберга! А что если он действительно вышел на «Вандею»? Что он знает о Волкове, об Иванове, о группе ОСНАЗа «Подольск»? И что делать? Наблюдать, как Прохор приклеивает пуговицы к карте? Его сомнут, уничтожат, раздавят!..

Сергей медленно шел, бездумно глядя на мокрый, покрытый опавшей листвой асфальт. Впереди негромко прозвучали шаги – кто-то двигался навстречу. Странно, кому еще понадобилось гулять по холодной осенней набережной?

…На женщине не было ни шляпы, ни косынки, воротник дорогого пальто поднят, как и у Сергея, но смотрела она не вниз, а в сторону – на мрачную, покрытую мелкой рябью воду. Пустельга и не узнал бы ее, если б не случайный поворот головы…

– Виктория Николаевна?

В темных глазах были лишь недоумение и усталость.

– Извините, не помню…

Сергею стало совсем плохо. Лучше бы он просто прошел мимо!

– Я Сергей… Сергей Пустельга. Мы с вами на спектакле…

– А, вы друг Михаила? Здравствуйте, Сергей… Простите, как полностью?

– Не надо полностью… Просто Сергей. Я вам помешал?

На лице промелькнула улыбка – слабая, неуверенная.

– Нет… Я рада встретить кого-нибудь в такой день. Странно лишь, что мы встретились именно здесь…

Следовало спросить «почему?», но Пустельга не решился.

– Я сегодня плохая собеседница, – Виктория Николаевна оглянулась назад, затем вновь перевела взгляд на темную воду:

– Как пусто!.. Извините, Сергей, я испорчу вам настроение…

– Ни в коем случае! – Пустельга почему-то обрадовался. – Честное слово, это невозможно!

– Вам так хорошо? – вздохнула она. – Впрочем, я говорю глупости, извините…

– Ерунда, Виктория Николаевна! Так, по службе всякое… Можно… я провожу вас?

Женщина пожала плечами. Это можно было принять за приглашение, и Сергей повернул обратно, стараясь идти так, чтобы хоть немного прикрыть ее от порывов ветра. Виктория Николаевна шла быстро, Сергею даже пришлось ускорить шаг.

– Вы говорите, по службе? – неожиданно спросила она. – В вашем учреждении служебные неприятности наверняка хуже личных!

Тон был настолько ясен, что Пустельга только вздохнул:

– Вы так не любите НКВД?

– Не люблю. Вас это удивляет? Или вам странно, что я говорю это вслух?