По следам кочевников. Монголия глазами этнографа - Андрас Рона-Таш

В 1921 году для осуществления культурной революции в Монголии был создан Ученый комитет, предшественник Комитета наук и высшего образования, и в 1924 году в стране уже открылись 23 новые светские школы.

Все это привело к значительным изменениям в жизни аратов. Небольшие скотоводческие хозяйства, освобожденные от феодальных повинностей, стали крепнуть. Влияние ламаизма значительно ослабело. Вот что пишет об этом Овен Гедин:

«На стенах городских домов то там, то здесь виднеются сатирические плакаты, карикатуры, высмеивающие лам. Эти плакаты свидетельствуют о том, что ламаизм приходит в упадок. На одном рисунке изображен лама с широко открытым ртом, в который входит целый караваи груженных товарами верблюдов. Карикатура правдива. Ламы ничего другого и не делают, как только пьют народную кровь и наживаются на предрассудках. Здесь думают, что карикатуры нарисованы русскими. Одно несомненно: красные монголы отворачиваются от монахов и основательно расшатывают престиж ламаизма. Я провел в Урге всего пять дней, но совершенно ясно почувствовал закат ламаизма. Теперь совсем не то, что было раньше. Лама — самый обычный человек. В храме я не видел ни одного светского лица, ни одного богомольца, который преклонил бы колени перед кротким ликом Будды, чтобы обрести душевный покой».

Мне хочется добавить к словам шведского путешественника только одно. Значительная часть плакатов, о которых рассказывает Свен Гедин, была написана самым выдающимся монгольским художником — Марзан-Шарабом. Безудержный шутник сохранил свой старый сатирический стиль, но вложил в картины иное содержание. Используя другую технику, он создал новый вид монгольского искусства — плакаты. По рисунку Шараба были отпечатаны и первые монгольские бумажные деньги — тугрики.

В 1931 году Шараб побывал в Советском Союзе, где познакомился со старой русской и советской живописью. Вернувшись на родину, он продолжал плодотворно работать до самой смерти, последовавшей в 1939 году, когда художнику было 73 года.

Наше трехмесячное пребывание в Монголии подходит к концу. В последние дни мы присутствуем на национальных спортивных состязаниях, традиционном надоме[83] в честь самого торжественного праздника — годовщины Монгольской народной революции. Празднества начинаются 11 июля военным парадом. Во второй половине дня посещаем несколько выставок, посвященных развитию хозяйства и культуры Монгольской Народной Республики. В отдельном павильоне представлены достижения молодой монгольской промышленности: особенно хороши изделия из кожи и дерева, а также продукты пищекомбината.

В другом павильоне показано развитие сельского хозяйства.

Три выдающихся номера спортивного состязания — народная борьба, соревнование в стрельбе из лука и скачки, Борьба происходит с соблюдением традиционных монгольских обрядов. Спортсмены появляются на арене большого стадиона в особых праздничных одеждах, они не имеют права выходить с непокрытой головой. Несколько молодых борцов, у которых нет традиционного головного убора, предусмотренного для таких случаев, выходят в солдатских шапках. Танцующим шагом, движениями рук подражая взмахам орлиных крыльев, проходят они мимо судей. У каждого борца есть свой судья, который тоже в праздничном наряде следит за соблюдением правил. Правила монгольской борьбы основаны на строгом соблюдении взаимной вежливости. За малейшую грубость борца удаляют с арены; достаточно одному из борцов на мгновение коснуться земли рукой, как его объявляют побежденным.

Особенное волнение зрителей вызывает борьба двух богатырей. Взоры всех присутствующих устремлены на эту пару, некоторые срываются с места и подбегают к самому парапету, не обращая никакого внимания на других участников состязания. Побеждает молодой борец. Победитель снова танцующим шагом, взмахивая руками, как крыльями, обходит вокруг судьи, потом вокруг побежденного, который внезапно обнимает и целует его, что вызывает гром аплодисментов. Мне говорят, что боролись между собой отец и сын, оба из известной семьи чемпионов. Побежденный сыном отец когда-то считался одним из самых прославленных борцов.

За трибунами стадиона идут соревнования по стрельбе из лука. В ожидании выступления участники соревнования стоят у доски с целью, приветствуя каждое попадание своих соперников громким пением. Наблюдая, как стрелки натягивают тетиву и зорко всматриваются в цель, вспоминаю о том, как при виде монгольских луков дрожали когда-то народы от Японии до Австрии, от Сибири до далекой Явы.

Программа спортивных состязаний включает, кроме национальных видов спорта, и европейские. Лучшие монгольские команды соревнуются с приезжими гостями. Но у всех у нас мало времени, пора готовиться к отъезду.

Кёхалми еще съездила на несколько дней в Северо-Восточную Монголию познакомиться с очень интересной этнической группой — хамнигамами[84]. С ее возвращением кончается срок нашего пребывания в Монголии.

Прощальный ужин проходит очень торжественно, собираются все наши монгольские друзья. Тостам нет конца. Мы передаем Комитету наук привезенный в подарок фотоаппарат «Экзакта». В полночь нас провожают в номера, где находим приготовленные нам подарки.

Вскоре шаги в коридоре затихают, и мы остаемся одни. Молча сидим и размышляем об увиденном и пережитом за эти три месяца. Нам не о чем говорить, отчасти потому, что надо сначала привести в порядок огромное количество новых сведений и материалов, но главная причина молчания — в том, что мы тесно сжились и сработались за эти три месяца и понимаем друг друга без слов.

Пришло время распрощаться не только с Монголией и монголами, которых мы искренне полюбили, но, и друг с другом. Моя командировка продолжается, я еду в Пекин, а Кёхалми и Кара возвращаются в Венгрию. Поздно ночью находим мы наконец слова, подытоживающие все впечатления. Не помню, кто из нас их высказал:

— Теперь-то мы хоть знаем, какие еще не решенные исследователями проблемы ждут нашего пристального внимания в будущем.

Но мы тут же отбрасываем эту мысль: слишком еще далеко до ее осуществления. Одно несомненно: мертвые буквы и абстрактные научные законы наполнились живым содержанием. Теперь, читая о всаднике пасущем скот в степи, мы увидим лицо одного из своих друзей, мчащегося вскачь нам навстречу по необозримым просторам. Вот всадник спешивается, входит в юрту и приглашает нас к своему очагу, знакомя с семьей. Улан-Батор перестал быть для нас пунсоном на географической карте. Мы видим перед собой площадь имени Сухэ-Батора, Музыкально-драматический театр, вершину Богдо-Улы и фабричные трубы внизу. Сон бежит наших глаз. Еще раз повторяем взаимные поручения, просим передать приветы знакомым, письма семье. Но вот забит последний гвоздь в последний ящик — а ящиков с собранным материалом набралось достаточно, — и мы укладываемся спать.

На следующее утро целый караван машин провожает нас на аэродром. Последние рукопожатия, и я поднимаюсь в пекинский самолет, вылетающий на несколько минут раньше иркутского.

Двойной барабан из черепа, свистелка из берцовой кости и колокольчикМаски цамСапог для танцев цамВход во дворец богдо-гэгэнаКаменный лев у входаКровельные балкиЗолотой трон богдо-гэгэнаДетали дворца богдо-гэгэнаКартина Марзан-Шараба, на которой изображен старый дворецДеталь одной из картин Марзан-ШарабаЛамы идут в храмКумирня с ручной молитвенной мельницейВслед за отцомТриумфальные воротаДемонстрация на площади имени Сухэ-БатораПарад будущих борцовСоревнование по стрельбе из лукаЛинотип в типографии имени Сухэ-Батора

13. В Пекине