Скорлупы. Кубики - Михаил Юрьевич Елизаров

вам раньше Ларису Доброгаеву, о которой мы узнали, кто она, когда Серёга Богачёв уже на территории завода полез ей в сумку и прочёл в её паспорте. Эта Доброгаева возвращалась с работы. Витька Сарма остановил Доброгаеву и предложил ей пойти с вами прогуляться на брошенный завод. А в это время, когда он с ней разговаривал, тут я к вам и подошёл и всё начал видеть. Богачёв мне сказал, что Сарма снимает тёлку. И она мне издалека понравилась, и я сказал, что надо обязательно вести её на завод. И мы перешли к Витьке Сарме, и он сказал нам, что познакомился, что девушку зовут Лариса. Она хотела уйти, но мы не пускали, после чего Богачёв и Витька Сарма подняли Доброгаеву на руки и понесли на территорию завода, а я и Шумаков за вами следом, и мы шутили и немного пугали эту Доброгаеву, чтобы потом на месте не тратить много времени на уговоры. То есть словами нагнетали обстановку страха, а Витька Сарма даже несильно ударил её по лицу, когда она стала вырываться. Мы долго водили её по территории завода и искали место, где поудобнее. Богачёв и Сарма повели Доброгаеву к карьеру, который был наполнен водой. Потом Богачёв отвёл Доброгаеву в сторону. А скажи нам, Серёга, о чём ты говорил?

Я сказал:

– Я попросил Доброгаеву взять в рот, но она отказалась. Я решил, не надо её пока бить, чтобы она не стала нас бояться. Вот для этого я с ней говорил.

Мокрыш рассказывал дальше:

– Ты, Богачёв, вернулся к нам, и к ней пошёл Витька Сарма. Что ты ей говорил, Витька Сарма?

Сарма сказал:

– Я предложил ей самой раздеться, чтобы мы не рвали на ней одежду. Она отказалась.

Мокрыш продолжал:

– Тогда мы насильно расстегнули пиджак, блузку и лифчик, но полностью не снимали, потому что было холодно и мы не хотели, чтобы она замёрзла. Я пошёл к ней первый, так как никто вперёд меня не захотел идти. Но когда я подошёл к ней, у меня упал и больше не стоял. Я полежал на ней, потом поднялся и вернулся к вам. Витька Сарма спросил меня: “Как?” – и я сказал: “Нормально”.

– Ты соврал нам? – спросили мы.

– Да, – сказал Мокрыш, – я вам соврал, чтобы не портить настроения. Я только сам в себе расстроился, но решил: пойду по второму разу и наверстаю. Потом к Доброгаевой пошёл Шумаков и вернулся, а потом пошёл Сарма и вернулся, потом пошёл Богачёв и вернулся. И вы все сказали, надо сбегать за выпивкой и сигаретами. И мы с Богачёвым остались сторожить Доброгаеву. Пока не было Сармы и Шумакова, я пошёл второй раз к Доброгаевой и лёг на неё, и у меня снова не встал, и я вернулся. А Богачёв не пошёл. А в это время Сарма и Шумаков принесли бутылку водки, и мы выпили, и к Доброгаевой пошёл Сарма и вернулся, а потом Шумаков, а потом пошёл Богачёв и вернулся и начал весь этот разговор. И это всё правда, и я ничего не утаил от вас, хоть мне и совестно и страшно, что у меня не получилось с Доброгаевой.

– Спасибо, Мокрыш, – сказали мы, – а теперь пусть расскажет Витька Сарма.

И Витька Сарма сказал:

– Всё как есть и было, а было примерно часов семь вечера. Мы чуть выпили: я, Богачёв и Шумаков, поехали на Краснозаводскую, что возле брошенного завода, и думали, куда пойти, наверное, к общежитиям. И стали возле ворот, где раньше автобусная остановка была. В это время я увидел девушку симпатичную, которая проходила мимо нас. Я позвал её, она подошла, я сказал: “Давай поговорим”, – она спросила: “Зачем?” – я говорю: “От нечего делать поговорим”. Она назвалась Лариса, но близко не знакомилась. Всё это продолжалось минут пятнадцать, в это время Богачёв и Шумаков были на другой стороне улицы. И я увидел, к вам подошёл Мокрыш, и подумал: лучше бы я вообще один был, потому что она мне понравилась, я хотел увести эту девушку, чтобы остаться вдвоём и уговорить и самому склонить добровольно. И пока я так думал, вы трое подбежали. Лариса отказывалась, что ей нужно домой, тогда Богачёв схватил её на руки и понёс на бывшую “Стройкерамику”, а я начал помогать Богачёву нести её, а Шумаков и Мокрыш шли за нами сзади. В это время мы обсуждали, куда её нести. Я предложил где-нибудь в заросли, тут Доброгаева подняла крик, и я её чуть ударил, а Богачёв пригрозил и отобрал сумку, нашёл в ней паспорт и прочёл, и мы узнали, что она Лариса Доброгаева, и сказали ей: “Не кричи, мы своё получим и тебя отпустим”, – а она плакала и вырывалась, но уже не кричала. Мы опустили её и повели под руки, Богачёв и я свернули к зарослям, но там было плохое место с битыми стёклами, и мы спустились к берегу карьера. И Богачёв сказал: “Подождите”, – и остался с Доброгаевой, а потом я пошёл с ней поговорить, чтобы она сама разделась, а вы в это время сидели на ящиках. Я общался с ней минут десять, и Андрюха Шумаков сказал, что ему надоело ждать. И тогда мы все вместе раздели Доброгаеву. И на неё лёг Мокрыш. Поскольку мы не уходили, Мокрыш сказал нам, что он не может, если на него смотрят, и мы все отвернулись. И он к нам возвратился через несколько минут, и к Доброгаевой пошёл Андрюха Шумаков и через несколько минут вернулся. А потом пошёл я, и, когда я на неё лёг, я странно себя почувствовал, и что я ни делал – и тёрся, и пальцы совал, – но никак не вставал у меня, и мне было стыдно. Я подумал, что если выпить, то поможет, и, когда вернулся от Доброгаевой Серёга Богачёв, я предложил нам по-быстрому за водкой. И мы пошли с Шумаковым за водкой, я всю дорогу думал ему рассказать, но постеснялся. И мы возвратились с водкой и выпили, и мне вроде захотелось Доброгаеву, я к ней пошёл и, уже когда приблизился, понял, что точно не встанет, но я всё равно раздвинул ей ноги и лёг между, но всё без толку. Полежал, на вас оглянулся – вы не смотрите, и то хорошо. Я поднялся с Доброгаевой и к вам на ящики сел курить.

А к Доброгаевой пошёл Шумаков, а за ним Богачёв, и только он вернулся, мы