Изгнание норманнов из русской истории. Выпуск 1 - Наталия Ильина

В XII в. север и юг страны все более обособляются друг от друга. С «варягами» теперь практически связаны только северо-западные города. В 1148 г. киевский князь Изяслав Мстиславич, прибыв в Смоленск к брату Ростиславу, привез ему дары «от Роускыи земле и от всих царьских земль», а Ростислав одаривал брата тем, «что от верьхних земль и от варяг»[79]. «Варяги» здесь уже не этническое, а неопределенное географическое понятие. Но мере того, как в Прибалтике утверждается христианство по латинскому обряду, «варяжская вера» становится синонимом католичества.

Однако в землях, поддерживавших постоянные отношения с Прибалтикой, и позднее сохранялось определенное представление о варягах как конкретном этносе, отличном от других народов региона. Любопытны глухие известия о варягах в относительно поздних текстах Новгородской 1 летописи. В 1188 г., по летописи, «рубоша новгородьце варязи на гътех, немьце в Хоружьку и в Новотържьце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни одного мужа за море, ни съла въдаше варягом, нъ пустиша я без мира». И затем под 1201 г.: «А варягы пустиша без мира за море.... А на осень придоша варязи горою на мир, и даша им мир на всей воли своей»[80].

Цитированные известия интересны тем, что они отражают положение, существовавшее в Прибалтике на протяжении длительного времени. В 1188 г. варяги пограбили («рубоша») новгородцев на Готланде и немцев «в Хоружьку и в Новотържьце». В итоге традиционные отношения были нарушены и не восстанавливались 13 лет, пока варяги не повинились. Речь идет, очевидно, о каком-то организованном сообществе, с которым новгородцы обменивались посольствами. Однако известия эти слишком лаконичны, чтобы на их основе представить ситуацию на Балтике. Естественно, что существуют значительные разногласия и в прочтении текста, и в раскрытии содержащихся в нем этнических и географических определений.

В свое время названные статьи явились объектом специального анализа И. П. Шаскольского. Он связывал их с заметным событием в жизни северного региона Европы: в августе 1187 г. шведская столица Сигтуна была разрушена язычниками. Автор пришел к выводу, что упоминаемые хрониками язычники - это карелы (входившие в это время в состав Новгородской земли) и, возможно, отдельные новгородские отряды. Именно в отместку за это нападение, полагал автор, новгородцы подверглись ответной акции на Готланде и в материковой Швеции[81]. По мнению И. П. Шаскольского, варяги - это готы. Он учитывает, что шведов новгородцы знали под именем «свеев», «немцами» же он считал в данном случае как раз шведов - «свейских немцев». Автор поправил летописный текст таким образом («немци» вместо «немце»), что новгородцы стали жертвами нападения со стороны немцев (по автору - шведов). Славянские названия городов представлены автором осмыслением шведских наименований: Нючепинг - Новоторжец, Торсхелл - Хоружек.

Несмотря на вроде бы основательность исследования, интерпретация источников автором не может быть принята. «Свеев», конечно, на Руси и в особенности в Новгороде знали хорошо. О борьбе с ними новгородский летописец сообщал под 1142 и 1164 гг.[82] Но Готланд новгородцы знали еще лучше. Через него шли более дальние маршруты (хотя, конечно, не только через Готланд). Под 1130 г. летописец сообщает, что «идуце из-замория с Гот потопи лодии 7, и сами истопоша и товар, а друзии вылезоша, нъ нази; а из Дони (первое упоминание Дании. - А.К.) придоша сторови»[83]. «Готский берег» и «готы» постоянно фигурируют в договорах Новгорода с заморскими странами. Весьма существенно, что первый известный договор, почему-то обойденный Шаскольским, относится как раз к рассматриваемому времени: по упоминаемым в тексте именам князя (Ярослав Владимирович) и посадника (Мирошка) договор может быть датирован периодом с 1189 по 1199 г. Это соглашение подтверждало «мир старый» «с всеми немецькыми сыны, и с гты, и с всемь латиньскымь языком»[84]. Готы, немцы и «латины» названы также в договоре 1229 г. Смоленска с Ригой и Готским берегом[85].

Договоры конца XII-XIII вв. фиксируют изменившуюся обстановку в Прибалтике. Во второй половине XII в. старые славянские поморские города становятся центром немецкой торговли, а местом общения немецких и русских купцов долгое время оставался Готланд. Один и тот же формуляр договора предназначался для представителей широкого круга стран. В источниках и под «немцами» часто скрывались разные народы. В узком же смысле «немцами» именовали выходцев из северогерманских, в том числе славянских, приморских областей. «Весь латинский язык» же предполагал подчиненное Риму католическое население.

Таким образом, «варяги», с которыми новгородцы разорвали в 1188 г. отношения, это не готы, не немцы и вообще не народ «латинского языка». Правда, в самом тексте договора однажды упомянуты «варяги». Основное его содержание - противопоставление: новгородцы и немцы. Одна статья сопоставляет «русь» и немцев. Далее следует статья, как будто выпадающая из контекста: «Оже емати скот варягу на русине или русину на варязе, а ся его заприть, то 12 мужь послухы, идеть роте, възметь свое»[86]. Не исключено, что это как раз осколок «мира старого», относящегося совсем к недавнему времени, когда варяги господствовали на южном берегу Балтики.

Весьма существенно, что вторично в 1201 г. варяги пришли искать мира у новгородцев «горою», т. е. сухим путем. И для готов, и для шведов такой путь был нецелесообразен и практически невозможен. Зато от Новгорода на восточное побережье Балтики и далее вплоть до Любека сухим путем постоянно ездили. (Вспомним хотя бы путь русской делегации на Флорентийский собор). Очевидно, ни власти Готланда, ни немцы не несли непосредственной ответственности за нападение варягов, и новгородцы договаривались с последними особо. «Варяги» этого периода (в тех случаях, когда этим названием не покрываются вообще пришельцы из Западной Европы) воспринимались еще как самостоятельная и довольно значительная сила, своего рода морское казачество. Не исключено, что и в страшном разгроме шведской столицы они сыграли не последнюю роль, поскольку именно у них язычество сохранялось до тех пор, пока сохранялись базы, с которых они могли совершать свои набеги. И если некоторые источники называют в числе язычников «русь» (Rutheni), то, как это будет показано ниже, необязательно отождествлять их с новгородцами.

С упрочением позиций немецких феодалов и церкви на балтийском побережье исчезает и само название «варяги», покрываясь более широким «немци». Это осознавалось на Руси. Летописец XV в. выводит легендарного Рюрика «из немець». «Немцами» называет варягов Иван Грозный, полемизируя со шведским королем Юханом III о природе варягов.

В XV в. бежавший из Литвы в Москву неудачливый митрополит (литовский) Спиридон-Савва выступил со своеобразным переосмыслением варяжской легенды в том смысле, что Рюрик происходил от брата Августа Пруса. Эта идея получила развитие в «Сказании о князьях владимирских». На западе она встречалась не без иронии, хотя европейские генеалогии были под стать московской. Однако нигде, в том числе в Польше и Литве, не оспаривалось утверждение, что Рюрик с варягами вышли с южного берега Балтики (в данном случае с территории между Вислой и Неманом). Именно этими данными оперировал, видимо, и Иван Грозный в споре со шведским королем. Шведские короли, как бы признавая ущербность своей генеалогии, усиленно искали «королевских» предков[87]. Юхан, в частности, был задет тем, что Иван Грозный именовал его «мужичьим родом». Из недошедшего его послания видно, что Юхан отсылал к какой-то генеалогии и упоминал варягов, которые служили Ярославу Мудрому. Грозный не соглашался с тем, что «за несколько сот лет в Свее короли бывали». «И мы того не слыхали, - замечает он, - опричь Магнуша, который под Орешком был, и то был князь, а не король». Возражал он и против того, что наемные варяги Ярослава - это шведы. «В прежних хрониках и летописцах писано, - уверял царь, - что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги - немцы, и коли его слушали, ино то его были»[88]. В свите Ингигерды, как говорилось выше, безусловно, должны были находиться и шведы. Были они, очевидно, и в составе варяжских дружин. Однако о присутствии их в варяжских дружинах до Ярослава и Юхану не было ничего известно. Это служит важным аргументом в пользу того, что и в летопись «варяги-свеи» попали после Ярослава.

Если в отрезанной от Балтики Московии в XVI в. уже довольно смутно представляли себе очертания этого моря, то на Западе Руси не могли его не знать, поскольку к морю выходило польско-литовское государство, куда входили эти земли. Так, западнорусский летописец, говоря об убийстве польского короля «Премышлява» (Пшемысл II был убит в 1296 г.), отмечает, что король таким образом был наказан за смерть своей первой жены Лукерии, которая «бе рода князей сербских, с кашуб, от помория Варязскаго, от Стараго града за Кгданском»[89]. Знакомая с западнорусскими источниками Никоновская летопись под 1380 г. сообщает, что литовский князь Ягайло «совокупил литвы много, и варяг, и жемоти»[90]. Согласно Хронографу Сергея Кубасова, мнимому предку Рюрика Прусу «дасть кесарь Август грады ляцкие по Висле реке... и варяжские грады Поморские, и преславный Гданеск, и ины многая грады по реке Немонь впадшую в море»[91]. Здесь воспроизводится довольно точная география: по Висле - польские города, города на запад от Гданьска - варяжские, устье Немана - прусские (автор само название Пруссии, согласно легенде, производит от Пруса). Аналогичное представление сохраняется практически во всех польских и западнорусских хрониках XVI-XVII вв., включая знаменитый «Синопсис». И нет никаких оснований считать все эти суждения досужим вымыслом поздних авторов. Скорее можно говорить о сохранении преемственности от представлений, характерных еще для X-XI вв., поскольку на протяжении всех этих столетий Поморье оставалось в поле зрения как польских, так и западнорусских хронистов.