Тихий сон смерти - Кит Маккарти

В общем, руководство «ПЭФ» проявило к персоне Жан-Жака Ренвьера необычайное внимание. По правде говоря, именно это его и тревожило.

Первое, что он подумал, — не в Протее ли дело…

Но результат анализа крови оказался отрицательным, а беспокойство компании о его, Жан-Жака, судьбе было вызвано тем, что он, принимая участие в секретном проекте, стал обладателем информации, составляющей коммерческую тайну. По крайней мере, так ему тогда объяснили.

Вот почему он счел за лучшее все-таки уйти из «ПЭФ» и теперь пытался завязать неофициальные контакты с одним из конкурентов компании — «Ли-Фромини».

Но где же Дафна? По телефону она сказала, что едет с Монмартра от бабушки — старуха неплохо устроилась, в очередной раз подумал Жан-Жак. Дафне приходилось ублажать старую перечницу, поскольку всеми материальными благами в своей жизни она была обязана ей. Что ж, он, Жан-Жак, подождет, времени у него хоть отбавляй, а потому еще одна рюмка пастиса не помешает, подумал он. Он повернулся, чтобы обратить на себя внимание официанта, и, когда снова повернулся к столу, с удивлением обнаружил, что напротив него сидит человек.

— Мсье Ренвьер?

И сидит, стало быть, не просто так. Человек был невысокого роста, чуть полноватый. Незнакомец обладал добрыми глазами неопределенного цвета и небритыми щеками.

— Я из «Ли-Фромини», — представился незнакомец.

Жан-Жак удивился, но радость быстро затмила в нем все остальные чувства.

— Я не думал, что вы свяжетесь со мной так быстро.

Ответом ему стала приветливая улыбка.

— Поверьте, мсье, ваш звонок весьма заинтересовал нас. Очень, очень заинтересовал. Мы можем поговорить?

Жан-Жак замялся:

— Сейчас должна прийти моя девушка. А мы могли бы встретиться в другой раз? Ну, скажем, завтра?

Еще одна очаровательная улыбка. Но, несмотря на кажущееся расположение к Жан-Жаку, незнакомец покачал головой. Он указал на автомобиль, стоявший вопреки всем правилам парковки перед самым кафе.

— Увы, завтра не получится. Мой босс вон в той машине, и он хочет говорить с вами немедленно.

Жан-Жак продолжал колебаться, но, покрутив головой и убедившись, что Дафны все еще не видно, согласился.

— Хорошо, только недолго.

Он поднялся из-за столика и направился к машине в сопровождении коротышки как раз в тот момент, когда официант принес пастис.

Выпить его, увы, Жан-Жаку не довелось. Минутой позже он был убит выстрелом в висок на заднем сиденье того самого автомобиля, а еще через два часа похоронен в специально выкопанной известковой яме где-то к северу от Орлеана.

Дела у Люка явно шли в гору — об этом можно было судить хотя бы по обстановке, царившей в его офисе. Тихий и просторный, он содержался в чистоте и порядке, коллеги Люка — по крайней мере те, которых успела заметить Беверли, — держались по-деловому строго, да и сам Люк выглядел весьма респектабельно. Впрочем, он всегда излучал обаяние, теперь же чувство собственного достоинства и безграничная уверенность в себе прямо-таки выпирали из него. Возможно, Люк еще не всего успел достичь в жизни, но он был уверен, что и это не за горами.

Беверли невольно подумала о себе, и где-то в глубине ее души шевельнулось чувство, похожее на чувство неполноценности. В голове у нее мелькнула непривычная и, во всяком случае, не успокаивающая мысль: правильно ли она поступает, когда даже теперь, понимая всю серьезность своего расследования, не идет к Ламберту и не выкладывает ему все? Если он предпочтет отмахнуться, тем хуже для него.

Но Беверли Уортон была не тем человеком, который предается сомнениям. Пока она лишь однажды испытала поражение, когда ее карьере, до того момента гладкой как лед, был нанесен серьезный удар. Серьезный, но не смертельный. Сейчас же у нее был шанс наверстать упущенное, и она этот шанс не упустит.

Люк принял ее прекрасно: усадил в удобное мягкое кресло и предложил кофе из настоящей фарфоровой чашки. Видно было, что ему очень хочется поболтать, но Беверли спешила.

— Расскажи мне об «Уискотт-Олдрич», Люк.

Он задумался, и Уортон почувствовала, что его что-то останавливает.

— Проблемы?

Люк вскинул голову и изобразил на лице некое подобие таинственности.

— Может, да, а может, и нет.

Услышав из уст старого друга столь странную сентенцию, Беверли коснулась его руки и тихо произнесла:

— Ну пожалуйста! Ради нашего милого прошлого, а?..

Он улыбнулся, выдвинул ящик стола, достал из него объемистую папку и положил ее перед Беверли.

— «Уискотт-Олдрич» — компания весьма и весьма интересная. Кто-то постарался хорошенько замаскировать ее, чтобы людям вроде меня было нелегко разобраться, кому она на самом деле принадлежит и кто и в каких целях ее использует.

— Ну и кто же там заправляет?

— «Пел-Эбштейн-Фармасьютикалс».

Беверли практически не сомневалась, что Люк скажет именно это. Но следующая его реплика заставила Уортон широко раскрыть глаза от удивления.

— Из собранного мною досье можно предположить, что ею пользуются призраки.

Уортон с опаской посмотрела на оранжевую папку, которую держала в руках. Призраки, то есть национальная безопасность. Люк что, смеется над ней?

— Конечно, это всего лишь предположение. Ничего конкретного.

Когда дело доходит до призраков, нет ничего конкретного. Тем не менее призраки эти вполне реальны, и навредить они могут весьма и весьма серьезно. Ставки возросли, но это только усилило охотничий азарт Уортон. Она сказала:

— В одной из лабораторий «Пел-Эбштейн» года полтора назад случился пожар. Произошло это на каком-то острове у берегов Шотландии. Мне нужно знать о той лаборатории все.

Люк вздохнул. Под маской беззаботности Беверли разглядела на его лице признаки тревоги — она слишком хорошо знала этого человека. Оглянувшись, чтобы убедиться, что их никто не может увидеть, она взяла Люка за руку:

— Я скучала по тебе.

Он посмотрел на ее тонкие пальцы, затем, отведя взгляд, расплылся в улыбке:

— Ну что ты за сучка, Бев? Просто бешеная сучка!

Люк рассмеялся громко и раскатисто. Она улыбнулась, видя, что у него поднялось настроение, но тут же опешила, когда Люк вдруг резко прервал смех, наклонился к ней и прошептал ей в самое ухо:

— Тебе, да и мне тоже, нужно держать ухо востро и быть поосторожнее с этим. Слышишь? — поосторожнее!

— Боже! Что ты здесь делаешь?

Своим криком Нерис могла бы поднять по тревоге роту солдат. Карлос же лишь приоткрыл глаза и осклабился:

— Что я здесь делаю? Живу, разве не так?

Она рассмеялась:

— Ха! Если ты здесь жрешь, срешь и спишь, это еще не значит, что ты здесь живешь!

Карлос хотел ответить ей в том же духе, но передумал. В общем-то, у Нерис были некоторые основания для недовольства.

— Послушай, Нерис, я знаю, что в последнее время тебе со мной было не очень-то весело…

— Нет, вы послушайте! Весело? Да за все эти десять лет я ни от кого не слышала более наглого вранья! Он говорит — весело!!! — В словах девушки было столько сарказма и желчи, что хватило бы на десяток разъяренных фурий.

— Но я старался наладить наши отношения.

Нерис уперлась кулаками в свои восхитительные бедра и все тем же саркастическим тоном произнесла:

— Да неужели? И что ты для этого сделал?

Карлос пожал плечами:

— Послушай, Нерис, ну прости меня. Я был просто дерьмом, но с сегодняшнего дня обещаю вести себя хорошо. Правда, Нерис. Я подумал, что было бы здорово устроить дома небольшой праздник. Приятный вечерок вдвоем, бутылка-другая вина… — Он взял девушку за подбородок и улыбнулся, глядя ей в глаза.

Устоять против такой его улыбки Нерис не могла. Она презрительно фыркнула, но что-то подсказывало Карлосу, что его победа уже не за горами.

— Очень хорошо! И чтобы устроить праздник, он выбрал вечер — тот единственный вечер за всю неделю, когда мне нужно уходить!

Он попытался сообразить, какой сегодня день недели, вспомнил, что вчера была среда, стало быть, сегодня четверг, а по четвергам Нерис занимается, как она это называет, гончарным искусством.

— О боже! Вечерний кружок. Прости, Нерис…

Но даже эта фраза вызвала у нее раздражение:

— Ну как ты мог забыть, Карл? Каждый четверг у меня кружок!

— Ну, забыл, забыл! А ты обязательно должна идти? Неужели ты хоть одну неделю не можешь обойтись без своей глины?

Он почти выиграл раунд. Нерис подобрела, гнев ее почти иссяк. Но любовь к гончарному искусству взяла верх.

— Я должна, — твердо сказала она.

Оставшись в одиночестве, Карлос достал из холодильника банку лагера, сел на диван и жадно выпил. Поговорить было не с кем, оставалось только думать. Он и думал — о своих бывших коллегах.

Сначала Тернер, потом Милли. Невероятно.

А как она умерла…