Знаю только я - Валерий Золотухин

Буду как Толстой. Всё, решил.

1 июля

Только что Кисель[118] сообщил — сняли Твардовского. Неужели?! Да неужто посмеют?! Вона куда дело-то идет. Господи! Да что же это такое? Долго целились и решились. А мы, интеллигенты, кричали — духу не хватит у них… За ним такие люди… Интеллигенция… лучшие писатели… передовая прогрессивная заграница. Твардовский — великий поэт, гражданин, авторитет. Нет, не захотят они ссориться с народом… Не будут давать печатать желаемое, будут мешать работать, зажимать, потрошить каждый номер… но снять… не посмеют, и вот — финита ля комедия…

А у меня «Дребезги» лежат в «Новом мире». И там про «усатого» борзо написано. Отыщут рукопись и заявятся с обыском. Проверить архив мой и образ мыслей из него составить.

24 июля

Вчера был в «Новом мире». Встретили как блестящего Кузькина. Зам. главного редактора Кондратович Алексей Иванович, человек, который крутит все колесо, пригласил к себе. Сказал: «Зря вы скрываетесь под «Шелеповым», я узнал вас — вы Золотухин. Надо было сразу принести ко мне… Прохождение у нас очень сложное… отбор строгий. Зная, что это написали вы, — мы по-другому бы отнеслись и т. д. «Дребезги» у кого-то на руках. Первые отзывы средние — для вас и для нас». Набрался наглости, оставил у Кондратовича все свои рассказы.

Поехал на «Мосфильм». Вчера впервые в жизни сел к телефону и стал звонить работодателям — согласен на любую работу.

На «Мосфильме» встретил Рязанова:

— Тов. Золотухин… Поздравляю вас… видел Кузькина… замечательная работа и режиссерская, и актерская… Просто очень здорово, от всей души… Это у меня самое сильное впечатление за последние многие годы.

26 июля

24 июля был у Высоцкого с Мариной. Володя два дня лежал в Склифосовского. Горлом кровь хлынула. Марина позвонила Бадаляну[119]. «Скорая» приехала через час и везти не хотела — боялись, умрет в дороге. Володя лежал без сознания на иглах, уколах. Думали — прободение желудка, тогда конец. Но, слава Богу, обошлось. Говорят, лопнул какой-то сосуд. Будто литр крови потерял и долили ему чужой. Когда я был у него, он чувствовал себя «прекрасно», по его словам, но говорил шепотом, чтоб не услыхала Марина, — дрисня вдруг черная пошла…

А по Москве снова слухи, слухи… Подвезли меня до Склифосовского. Пошел сдавать кровь на анализ: Володя худой, бледный… в белых штанах с широким поясом, в белой, под горло, водолазке и неимоверной замшевой куртке: «Марина на мне…», «Моя кожа на нем».

28 июля

Я давно не ездил на машине, в кузове на золотом зерне. Сколько бы дал я теперь, чтобы забраться в кузов, закопаться в это теплое золото пшеницы и тайком вернуться в детство, прокатиться по родимой стороне, подышать воздухом прошедшего, минувшего, взглянуть хоть одним глазком на то, что когда-то было рядом, пронеслось мимо и ушло, кануло навсегда. На золотом зерне по золотому следу, в золотое детство. Еще разок взглянуть на этот сон. Я не успел его рассмотреть. Верните мне мгновение этого сна — я чего-то не рассмотрел главного, золотого, или забыл… может быть. Я хочу вспомнить.

Одолжите мне на мгновение машину с золотым зерном, я скатаю на ней в мое детство.

30 июля

Сидели на лавочке перед павильоном Стржельчик, я, Костя[120] и, как потом узнал, Соломин[121].

— Что с Высоцким? Правда, говорят, он принял французское подданство? Как смотрит коллектив на этот альянс? По-моему, он (Высоцкий) ей не нужен.

«А кто ей тогда нужен и что ей от него?.. Любят они друг друга, и дай им Бог удачи в этом… И кому какое дело, куда брызги полетят».

А с Володечкой-то, говорят, опять плохо, подозревают рак крови. Не дай Господи! По Москве слухов, сплетен…

31 августа

Еще неизвестно, как повернутся дела у Полоки. Алексей Леонтьевич[122] сказал, будто я в списке кандидатур на главную роль, куда Пол ока усиленно тянет Высоцкого. Но этого не может быть, поскольку Полока никогда нас не столкнет с Володькой лбами, зачем это нужно?

25 сентября

Сегодня будет досъемка к пробе с Глузским. Колька[123]: «Я любил тебя вчера, как никогда. Ты кладешь Высоцкого как хочешь. Даже жалко его становится…» Но Полока хочет утвердить Володю… Моральные обязательства. Да, жалко, что я не сыграю Бирюкова[124]. Я вижу, как меня все хотят: группа, оператор, ассистенты, сценаристы и т. д. Я не могу откровенно поговорить с Полокой. Но у меня точное знание: Володе не надо играть Бирюкова, лезть в такие герои. Это народный тип, народный характер. У Володи нет качеств такого типа. Ему надо байеров играть. У него нет обаяния такого качества, он вообще-то не очень обаятелен на экране. По-моему, играть Бирюкова — окончательно скомпрометировать себя для Володи. Глаза нет. Глаза не те для такой роли. Текст написан так заштатно, кондово, по всем штампам а-ля рюсс. Это надо каким тонким артистом быть, чтобы он прозвучал в устах героя и не резал, не стрелял в ухо. Грубятина получится, хохма, и пошлость полезет. Вот что может получиться. И тогда все обвинения и опасения, которые сейчас несколько настороженно высказывают напуганные эксцентричностью, хохмачеством сценария деятели, могут вылезть с чудовищной силой. Бирюков должен стать современным Чапаевым, народ должен его полюбить, мальчишки должны заиграть в него. Иначе на кой хрен огород городить? Актера ванинского плана надо искать на эту роль, то есть брать Золотухина, и точка. Но, честно говоря, у меня и груз спал с головы, когда я понял, что мне не светит, что это была шутка Полоки…

27 сентября

Вчера играли «Галилея». Первый раз «выступал» в этом сезоне Высоцкий. В партере — Марина Влади и пр. Хорошо играли мы, молодцы.

Почему-то я вспомнил. Репетировали в начале сезона «Доброго», финал. На сцене все участники. И зашел разговор о Высоцком, очевидно, в какой-то связи с оставшимися, старыми пьяницами. Шеф говорит, что его (Высоцкого) положение катастрофическое, врачи отказываются, не могут понять причину кровотечений. «Не берите грех на душу, не давайте ему водки, как бы он ни умолял. Есть у нас охотники выпить за чужой счет». — «Среди артистов нет таких…» — «Да знаю я…» — «Свинья грязи найдет…» Васильич[125] и Таня заспорили. Танька говорит: «Я знаю, кто ему налил в автобусе с выездного коньяку». — «Таня, да брось ты. Ты первая ему и наливала. К чему вообще такие разговоры?» Шеф: «Нет, Анатолий, не могу с тобой согласиться. Пока мы ведем еще такие разговоры, это означает, что мы живем, что нам не безразлична судьба товарища».