Русская Мата Хари. Тайны петербургского двора - Александр Широкорад

Забавно, что Одри решила принять православие. По сему поводу Мария Павловна писала: «Я даже не представляла, насколько это окажется трудным делом. Наши батюшки не знали английского языка, только некоторые кое-как говорили по-французски, и Одри не могла их понять. Наконец отыскался юный выученик Парижской православной семинарии, который, сказали мне, немного знал поанглийски. Времени оставалось совсем мало, и я поручила ему наставлять Одри, даже не повидав его и не переговорив. Разумеется, я тоже должна была присутствовать на уроках, которые имели место у меня в конторе. Никогда не забуду первое занятие. Юный семинарист пришел в сопровождении священника. Оба сели рядышком против Одри, а она заняла мое место за столом. И оба заговорили одновременно – священник на плохоньком французском, а семинарист не очень внятно по-английски. Настроение было самое истовое. Посерьезневшая Одри озадаченно переводила взгляд с одного на другого, пытаясь понять смысл сказанного. Понять что-либо было трудно даже мне, а уж она, конечно, не поняла ни слова. Поверх их голов я порою ловила ее растерянный взгляд. Я недолго терпела эту пытку. Давясь от смеха, я поспешила уйти, пока она не успела этого заметить».

Ну так или иначе, а Одри получила православное имя Анна. Император Кирилл расщедрился и дал ей титул светлейшей княгини Ильинской. Ильинское – деревня под Москвой, где в имении родителей родился великий князь Дмитрий Павлович.

Кшесинская писала: «Мы познакомились с ней [Одри. – А.Ш. ] вскоре после их свадьбы, состоявшейся в Монте-Карло, в «Отель де Пари», где они в то время жили. На следующий сезон они сняли виллу в Каннах, и мы часто бывали у них на обедах. Они представляли собой такую красивую и гармоничную пару, что смотреть на них было одно удовольствие».

28 января 1928 года у Дмитрия и Одри родился сын Павел, но, увы, после этого супруги фактически расстались. Формальный развод состоялся 6 декабря 1937 года, а через три месяца Эмери вышла замуж за князя Дмитрия Георгадзе. Что поделать, богатые янки так любили титулы, отсутствовавшие в «цитадели демократии».

Как видим, с момента прибытия в Италию ни Матильда, ни Андрей не работали. Кшесинская писала: «Поначалу, заложив мою виллу, мы кое-как сводили концы с концами. После смерти великой княгини Марии Павловны Андрей получил свою долю драгоценностей, но с большой задержкой из-за каких-то формальностей, поэтому подходящий момент для того, чтобы обратить драгоценности в деньги, был упущен, а полученная сумма была гораздо меньше оценочной стоимости. Кроме того, нужно было еще заплатить налог на наследство.

Андрей надеялся продать свою недвижимость, находящуюся в Польше, но после установления новой границы та часть польской территории отошла к СССР, и его надежды рухнули».

Стоп! Тут-то и проявился во всей красе русский патриотизм православной княжны Марии, жены брата самого императора Кирилла. Ведь на дворе не осень 1939 года! Согласно Рижскому договору 1921 года, унизительному для РСФСР, к Польше отошли западные части Белоруссии и Украины, граница проходила в 30 километрах от Минска. Так какая же «часть польской территории отошла к СССР»? Может быть, панна Матильда считала, что граница Польши должна совпадать с границей Великого княжества Литовского времен князя Витовта – со Смоленском, Киевом и Одессой?

В конце концов Кшесинская решила открыть в Париже балетную студию. Осенью 1928 года Матильда с Андреем поехали в Париж, чтобы подыскать себе жилье и подходящее место для студии. «Для себя я искала дом с садом, так как у меня были фокстерьеры, которым нужно было гдето бегать. Да и для всех нас сад был очень удобен. Найти квартиру, где можно жить самим и разместить балетную студию, было очень трудно. Для этого требовалась либо очень большая квартира, что дорого стоило, либо две, расположенные поблизости.

После долгих и мучительных поисков я, наконец, выбрала квартиру для балетной студии в еще недостроенном доме и подписала контракт…

Устроив все дела в Париже, мы вернулись в Кап-д’Эль, чтобы упаковать вещи и отослать их в Париж. Я собиралась уехать в Париж в конце года и открыть балетную студию уже зимой, но мне не хватало денег на переезд и ремонт дома. После нескончаемых хлопот и суеты нам, в конце концов, удалось покинуть Кап-д’Эль 22 января (4 февраля) 1929 года, а на следующий день мы уже были в Париже и поселились в доме № 10 на вилле «Молитор», округ XVI. Телефон 34–38 был уже установлен.

В связи с моим переездом в Париж злые языки стали распускать слухи, что я проиграла все свое состояние в Монте-Карло. А правда заключается в том (и я никогда этого не отрицала), что я всю жизнь любила играть, но никогда не делала высоких ставок, особенно в казино, даже в те времена, когда имела достаточные средства и могла себе это позволить. Как и все игроки, я иногда проигрывала, но это были небольшие суммы, а вовсе не те миллионы, о которых так много говорили и которых у меня не было». Увы, ряд современников утверждают, что вилла «Ялам» была проиграна именно в рулетку.

Устройство студии заняло свыше двух месяцев. К концу марта 1929 года она была закончена и даже освящена митрополитом Евлогием. 6 апреля начались занятия. Первой ученицей стала Татьяна Липковская, сестра знаменитой оперной певицы Лидии Липковской. Кшесинская оказалась талантливым педагогом и открыла дорогу в балет многим знаменитостям, таким как Марго Фонтейн, Иветт Шовери, Памела, Мей и другие. Богатые русские эмигранты охотно отправляли своих дочек и внучек в студию Кшесинской. Так, среди ее воспитанниц оказались Татьяна Рябушинская, Мария Шаляпина, Ангелина Цетлин-Доминик и многие другие.

Сама Матильда лишь эпизодически участвовала в спектаклях. Последний раз 64-летняя Кшесинская выступала на сцене в 1936 году в лондонском Ковент-Гардене на благотворительном концерте. Она с большим успехом станцевала свой «Русский танец». Мастерство балерины и, разумеется, громкое имя сделали свое дело – публика вызывала ее 18 раз!

В 1923 году Кшесинская впервые познакомилась с Сергеем Лифарем. В конце 1920-х годов он часто заходил к Матильде, и она «его искренне полюбила за доброе сердце, ум и несомненный талант танцовщика и балетмейстера. Я стала относиться к нему как к члену семьи. Казалось, и он ко мне привязался и все время называл «своим золотком». После пасхального ужина в 1926 году я стала каждый год приглашать его к себе на Пасху. Если же Лифарь в этот момент отсутствовал, он обязательно звонил и поздравлял с праздником, где бы в это время ни находился, даже когда летел самолетом из Австралии. Лифарь часто повторял, что мы с великим князем заменили ему родных, и именно так и представлял нас своим знакомым».