Неровный край ночи - Оливия Хоукер

Бремя печали опускается на сердце Антона. Это кража; его сыновья крадут. Даже если урожай собран и эти картофелины пропустили, это все равно кража. Без разрешения Коппов, то, чем сейчас заняты его сыновья, – грех.

Он ждет в тени придорожного дуба, стараясь не шевелиться. Он не хочет привлекать внимание мальчиков. Он остается там до тех пор, пока Пол и Альберт не поднимаются, стряхивая пыль с коленок, как только что стряхивали с картофелин. Они скрываются через голые ветки изгороди, направляясь к своей крепости в лесу, как Антон и предполагал. На этот раз, следуя за мальчиками, он старается делать это с большим достоинством, чем у него получалось тогда, на Пасху. Октябрьский лес теплый, насыщенный ароматами опавшей листвы. Его хрупкая исчезающая красота отзывается в нем приступом меланхолии. В самом сердце этого сезона – смерть, летнее тепло уходит, все молодое и зеленое начинает блекнуть. Длинная холодная полоса тьмы простирается перед ним.

Когда Антон ступает на секретную опушку, мальчики поднимают на него взгляды от костра. Это момент сухого безмолвного напряжения, пока они сидят, сбившись в кучку, на сыром бревне и ждут, что он заговорит. Их глаза ясные и круглые на торжественных лицах. Огонь трещит, выпуская стаю искр, но никто не подскакивает от звука, никто не шевелится. Затем, будто придя к неприятному решению, Ал медленно поднимается. Каким высоким стал мальчик, скоро будет совсем мужчиной. В его лице мало что есть от Элизабет, но Ал унаследовал от матери дотошность и ее манеру тихо наблюдать. Сейчас, однако, Антон видит в нем его биологического отца. Альберт смотрит на Антона по-мужски сурово и с пониманием. В его взгляде безошибочно читается решимость, вокруг веснушек расползается мрачная бледность. Его высокий рост, его поза – он уже силен и становится сильнее с каждым днем.

Антон думает: «Герр Гертер, вы и я, мы могли бы быть друзьями, в другой жизни. Ваши дети – хорошие люди, даже маленькая Мария; и через них я получил дар отцовства, благословение, которое никогда и не помышлял приобрести».

Он не хочет злить тень герра Гертера, не хочет оскорбить его. Но так уж случилось, что он, Антон, должен учить этих детей тому, чему война их еще не научила.

– Я видел, как вы брали картофелины, – говорит он.

Он чувствует присутствие духа Пола Гертера подле себя, опечаленного, как он сам.

Мальчики вешают головы – даже Ал; его твердый взгляд на миг вспыхивает, кратко, лишь раз, чтобы оценить или поставить под сомнение суровость Антона. В этот миг, впервые, Антон ощущает, что вся работа, которую он проделал – поездки в другие города, передача закодированных посланий – все, чем он поступался и рисковал ради того, чтобы свергнуть этот проклятый режим – все тщетно. К чему Сопротивление, если мы в любом случае поддаемся злу?

Пол отзывается:

– Они остались после сбора урожая.

– Но они вам не принадлежали, и не вам было их брать.

– Мы знаем, – вступается Ал. – Мы это обсуждали. Так ведь, Пол? Нам самим это никогда не было по душе – мы же знали, что это неправильно – но мы посчитали, в конце концов, что в таком решении больше любви и доброты. Даже при том, что красть неправильно. И мы подумали, что если брать только те картофелины, которые остались после сбора урожая, это не будет так плохо. Тогда мы не навредим братьям Копп. Красть неправильно, но если мы этим никому не вредим… и если в этом действии больше любви…

Ал замолкает, кусая грязный ноготь. Его взгляд перемещается на ноги Антона и там и остается.

– Больше любви? Что ты имеешь в виду?

Затем Антон замечает маленькие белые косточки, разложенные вокруг костровища, откинутые на самый край, где птицам-падальщикам было бы удобнее их схватить. Кроличьи кости. Пока Ал беспокойно переминается с ноги на ногу, Антон замечает торчащую из кармана его брюк рогатку. Это самодельный предмет, смастеренный из обрезков мягкой кожи. Он думает: «Я так и не ходил к Мебельщику за кожей. Стало быть, они сами это сделали. Я не помогал им делать рогатки. Я так и не научил сыновей охотиться. Что я за отец?»

– Мы запомнили то, что ты сказал в тот день – ну знаешь, тогда, с гранатой – про охоту и рыбалку. – Ал тяжело сглатывает, но теперь смотрит Антону прямо в глаза. – Мы были бы рады, если бы ты научил нас, но у тебя не было времени.

– Это правда, – отвечает Антон хрипло, – я не нашел времени.

– Мы подумали, что если сможем сами добывать себе еду охотой и брать картошку, которая уже никому не нужна, то дома останется больше еды для мамы и Марии.

Что ж, все-таки его мальчики не солдаты. Так мог бы мыслить, скорее, учитель и отец. Их щедрость – и его горькое чувство облегчения – трогают его почти до слез.

– Я лишь сожалею, что не я научил вас охотиться. Но по правде, это было так давно… из меня вышел бы плохой инструктор. Боюсь, что вам бы не понравилось у меня учиться. Кто научил вас?

– Никто, – отзывается Пол. – Мы сами сообразили, что к чему. Ну, был еще журнал, который мы нашли в школе, журнал для мальчиков. Мы прочитали, как это делается, и попробовали.

– Мы неделями над этим работали, – продолжает Ал. – Мы строили маленькие домики из палок и учились сбивать их.

Пол достает рогатку из кармана и протягивает Антону, чтобы тот разглядел. История подогрела энтузиазм мальчика, тягу рассказывать.

– Каждый раз, как мы попадали по домику из палочек, мы делали шаг назад. Такое было правило. Скоро мы могли сбивать их уже с пятидесяти шагов!

– Это впечатляет, – признает Антон. – Но кролики бегают; они не стоят на месте и не дожидаются, пока придет охотник.

– Это была самая сложная часть, – соглашается Ал. – Пришлось учиться, как целиться снова и снова. Но мы справились. Так что каждый из нас может теперь подстрелить любого кролика в лесу.

Пол вертит своей рогаткой, демонстрируя ее.

– Зимой буду охотиться на куропаток.

– Смотри, – неожиданно упрямо говорит Ал, как будто сомневается, что Антон им поверил. Как будто Антон мог не увидеть костей у корней дерева. Мальчики отходят в сторону, открывая вид на костер. Кролик, розово-коричневый и растянутый на обгоревшей палке жарится над огнем.

Смягчаясь, Ал говорит:

– Хочешь немного мяса? Картошка еще готовится – мы ее закопали в угли – но кролика уже можно