Гость из будущего. Том 1 (СИ) - Порошин Влад

— Здесь не курят! — рявкнул я на трёх авторов сценария, пока Костик заряжал первую плёнку. — А то в угол поставлю.

— Н-да, — крякнул кто-то из сценаристов, — развёл ты, Лёня, у себя либерализм.

— Феллини правильно говорит, нечего здесь курить, — поддержала меня художница Маневич-Каплан. — И так дышать нечем.

— Хватит ругаться, — шикнул на всех Леонид Быков, — давайте смотреть кино.

Костик нажал кнопку, затрещал механизм монтажного агрегата и на экране наш главный герой Зайчик в замедленном темпе в полный рост пошагал по аллее слева на право. Мы эту сцену специально сняли в режиме — 32 кадра в секунду, а теперь прокручивали в 24 кадра, из-за чего движения были медленными и плавными. Камера катилась по рельсам параллельно главному герою, и поэтому по переднему плану мелькали цветочки, заботливо высаженные вдоль аллеи сотрудниками киностудии. И это был первый кадроплан вчерашней героической съёмки.

Затем Зайчик появился уже фронтально. Он так же медленно наступал на камеру, которая от него постепенно отъезжала. Здесь крупность была средняя, главного героя снимали примерно по колено, и на лице Леонида Быкова играла немного ненормальная и сумасшедшая улыбка. Ведь по сюжету наш Зайчик узнал, что ему осталось жить гораздо больше двух дней. А после, собравшийся в монтажке народ, увидел, как главный герой так же идёт на камеру, но снят он крупно — по грудь. Такую крупность в Голливуде ещё называют «два си», что в простонародье значит две сиси.

И всё это действие было запечатлено без звука. По моей задумке, когда этот эпизод будет смонтирован, здесь зазвучит закадровая чарующая инструментальная мелодия «Любовь настала». И вдруг на следующем кадроплане появилась фигура Нонны Новосядловой, которая играла актрису Наташу. Нонна стояла неподвижно, камера на тележке на неё наезжала, а ветер из-за рапидной съёмки медленно и кинематографично колыхал светло-русые волосы девушки.

В этом месте три автора сценария дружно заёрзали на стульях. Мужчины, наверное, ожидали, что сейчас должна начать бегать по рельсам маленькая весёлая девочка, а тут взрослая девушка в модных белых брючках. Но то, что произошло дальше, сценаристов потрясло ещё сильнее. Зайчик и Наташа на общем плане встретились, взялись за руки, и когда камера сняла главных героев крупным планом, два профиля друг напротив друга, то Нонна неожиданно запела. И сценаристы разом вздрогнули.

Дальнейшая съёмка велась не в рапиде, а со стандартной скоростью в 24 кадра, и на этих кадрах уже присутствовал звук, записанный с площадки, на которой в реальности надрывался магнитофон. А Нонна, стараясь попасть в свою же фонограмму, скорее открывала рот, чем пела:

В самый жаркий день,

В самый сильный дождь,

В самый белый снег,

Рядом идешь.

На этих словах камера, установленная на кинокране, медленно отъехала вверх. И на открывшейся панораме не было ни девочки, ни рельсов, ни несущегося безжалостного поезда. Вместо сбежавшей электрички, на алле танцевали твист все главные актёры кинокомедии, а так же актёры второго плана из массовки, а вокруг прыгали дети из танцевального кружка. На детей, кстати, орала их руководительница, которая осталась за кадром. Она требовала, чтобы её подопечные улыбались и прыгали, словно танцуют в последний раз. «Симонова, ты куда смотришь? Кто за тебя будет улыбаться? Петров, кто так танцует? Я тебе уши оборву! Семёнова, кто так прыгает?» — все эти ободряющие слова долетали до нас сквозь фонограмму.

Ты со мной дели

Каждый день земли,

Потому что я —

Песенка твоя.

Ла-ла-ла…

— Ну, с меня хватит! — рявкнул один из сценаристов. — Остановите это безобразие!

— Где девочка⁈ — заголосил второй автор сценария, когда монтажёр Костик остановил плёнку. — Где локомотив? Что за ерунду вы наснимали?

— И где моя песня? — не так громко возмутился автор песни «Гаснут на песке волны без следа». — В финале должна звучать музыка из моей песни.

— А мне, б… нравится! — громко сматерился главный оператор Василич. — Там дальше радуга попадёт в кадр над танцующим народом. Что не говорите, а я — гений.

— Спокойно, товарищи творцы, — сказал я спокойным голосом и встал с места. — Отвечаю строго по пунктам: «Локомотив» играет против ЦСКА в хоккей, девочек в кадре целых шесть человек, а песни довольно одной, чтоб только о счастье в ней пелось. Извини, старик, в следующий раз вставим про волны без следа.

— Мы будем жаловаться! — продолжил возмущаться первый сценарист. — Мы так этого дела не оставим! Пошли к Илье Николаевичу!

— А я жаловаться не советую, — пробурчал я, перекрыв своим телом дверь из монтажной комнаты.

— Драться будешь? — уже не так уверено произнёс главный сценарист «Зайчика». — Только тут тебе не улица. Знаем, как ты хулиганов поломал, наслышаны. Но сейчас этот номер не пройдёт.

— Спокойно, ломать никого не собираюсь, — я криво усмехнулся, представив какие слухи обо мне гуляют по студии. — Я предлагаю взять в руки калькулятор и посчитать денежки. Вы, как авторы сценария, кроме гонорара получите роялти с проката. А с новыми песнями, с новой рекламной компанией, 40 миллионов зрителей — это минимум, что соберёт в кинотеатрах наш фильм. Неплохо получить по 4 тысячи на брата, когда средняя зарплата по стране 150 рублей?

На этих словах тяжело вздохнули две гримёрши, костюмерша и ассистентка Любочка. Недовольно засопели и авторы сценария.

— Знаете, а что-то такое в новом финале есть, — пошёл на попятную Ким Рыжов, автор слов песни «Гаснут на песке волны без следа». — И кстати, песня ничего, бодренькая, такие мотивчики нашему народу нравятся.

— Ладно, делайте что хотите, — поддакнул второй сценарист кинокомедии.

— Приятно иметь дело с умными людьми, — улыбнулся я, открыв перед сценаристами дверь в коридор.

После обеда боевой азарт отсматривать рабочий материал резко пошёл на убыль. И хоть кадры сделанные оператором Ивановым радовали своим художественным наполнением и артистическим содержанием, но почти у всех зрителей нашлись свои неотложные дела. Поэтому в монтажной комнате кроме монтажёра Костика остались лишь я и главный режиссёр Леонид Фёдорович Быков. На экране мелькали сцены из эпизода, который был снят без моего участия. Шёл большой видеоряд, где главный герой Зайчик выходит на сцену, переодевшись в барина-охотника, и после поцелуя с Наташей забывает слова пьесы. Он начинает читать «Евгения Онегина», вспоминает стихи Сергея Есенина, мелит отсебятину.

— Как тебе, смешно? — улыбнулся Быков.

— Смешно, — кивнул я, — но эпизод должен быть в два раза сокращён.

— Не понял? — удивился главный режиссёр. — Ведь смешно же?

— Для меня — да, для человека, который служит в театре, которому эта тема близка, тоже будет смешно, — сказал я и, встав с места, прошёлся по продолговатому помещению, так как от долго сидения на месте затекли ноги. — А вот для тракториста, для швеи-мотористки, для рабочего-сталевара всё это не очень весело. И потом эпизод с этим спектаклем идёт ближе к концу кинокомедии, где темпоритм провисать категорически не имеет права. А здесь почти пять минут экранного времени. Кошмар!

— То есть ты предлагаешь заполнить «Зайчика» твоими песнями? — разозлился Леонид Фёдорович.

— Обязательно! — произнёс я по слогам. — Как вы считаете, что наш народ будет смотреть через тридцать лет перед подготовкой к Новому году и последующим праздникам?

— И что же? — подозрительно покосился на меня Быков.

— Старые проверенные фильмы, в которых много шуток и песен, чтобы вспомнить своё детство и молодость. Вот представьте: люди сидят на кухне, режут салат оливье, а боковым зрением они наслаждаются нашим «Зайчиком», или вообще слушают одни песни, которые поднимают праздничное настроение. Поэтому кино непременно должно быть с первоклассным песенным материалом, как «Карнавальная ночь»: «Пять минут, пять минут, выпил и тебе зер гут».