На свободное место (Инспектор Лосев - 3) - Аркадий Адамов

Да, на нашей необычной и тонкой работе можно, конечно, огрубеть. Но и Вырасти тоже можно. Нигде, мне кажется, нельзя пройти такую школу нравственного воспитания, как у вас, и стать такой цельной и чистой натурой, как, например, наш Кузьмич. Он этого не слышит, а то бы вполне искренне пожал плечами. И вот - чтобы Кузьмич выгнал женщину из кабинета! Такое у меня не укладывается в голове.

- Ну, прямо так не выгнал, конечно, - хмуро отвечает он на мой вопрос. - Это слово больше выражает желание, чем поступок, - Кузьмич усмехается. Видал, как начал выражаться, на тебя глядя?

- Ничего интересного она не сообщила? - спрашиваю я, пропуская мимо ушей его последнее замечание.

- И не могла, - пожимает плечами Кузьмич. - Ничего по делу не знает. И лютым зверем живет. Все кругом враги и гады. Мужа кроет, сестру его, даже покойного академика не забыла. Ну, и на работе все кругом тоже враги и гады. И, между прочим, воры. Все буквально. И ее, бедную, со света сживают. Тьфу! Это, я тебе скажу, редкий случай. Злость прямо в крови разлита и уйдет из нее только вместе с кровью, точно тебе говорю. Одним словом, я ее выпроводил. Что у тебя?

- Подтвердил, что знает обоих, дружат, что рассказывал им о квартире отца, что на даче с ними прошлой зимой был, выпивали там. Но к краже, как мы и предполагали, никакого отношения не имеет. Да и главная информация к ним, видимо, от Гвимара Ивановича пришла.

- А сам что из себя представляет?

- Неглупый, добрый, слабый человек. Спился и последние волевые качества потерял. Честно говоря, жалко его.

- Помочь нельзя?

- Трудно, - вздыхаю я. - Тем более при такой жене. Да и сам он на себя рукой махнул, вот что. Молодой парень...

- Сколько ему?

- Двадцать шесть всего.

- Ну, ну. Может, его лечиться послать?

- Сначала подготовить надо. Чтобы сам захотел. - И вдруг я вспоминаю: Он очень живопись любит. А отец непременно хотел медика из него сделать. Знаю я такие штучки. Ну, парень слабый, уступил и сломался. Одна тоска у него на душе, и все из рук валится.

- М-да... Надо парня лечить и на новые рельсы ставить, - подытоживает Кузьмич. Выбери время, съезди в институт к нему. Там же медики, должны понять. В партбюро зайди. В память отца пусть помогут. Нельзя же так.

На тумбочке звонит один из телефонов, вернее басовито шуршит: Кузьмич во всех своих аппаратах почти снял звук, чтобы не раздражал внезапный резкий звонок. Сейчас он берет одну из трубок.

- Цветков... А, это ты... Хорошо, жду... Он у меня как раз... Ладно.

Кузьмич вешает трубку и сообщает:

- Денисов. С вокзала звонит. Едет сюда. Новости какие-то есть. Просил тебя тоже его дождаться. Да, вот еще что, - добавляет он. - Поступил материал из Южноморска. Давай-ка пока им займемся.

Он поднимается, подходит к сейфу и с усилием оттягивает тяжелую дверцу, в которую, как всегда, вставлена связка ключей. Из сейфа Кузьмич вынимает толстую папку и возвращается к столу. Усевшись и надев очки, он начинает перебирать бесчисленные бумаги.

- Вот, - он достает несколько сколотых листков с обычным строгим грифом. - Ответ на наш запрос. Так... Ну, во-первых, никакого Льва Игнатьевича они вообще не нашли. То ли имя вымышленное, то ли в поле зрения к ним не попадал. Скорей, пожалуй, первое. Как считаешь?

- То ли искали плохо, - сердито говорю я.

- И это возможно, - соглашается Кузьмич. - Кстати, мы им на всякий случай фото Павла Алексеевича пошлем, после того как ты с ним встретишься. Он тебе сегодня должен звонить, так, что ли?

- Должен. В конце дня.

- Вот-вот. Назначай встречу, поддавайся, так сказать, соблазну.

- Даже не торговаться? - улыбаюсь я.

- Ты сначала попробуй встретиться с ним. Это главное. А вот потом... Потом лучше всего оставить вопрос открытым. Расположи к себе, условься о связи. И лови каждый Намек, каждую, ну, что ли, оговорку. Постарайся все понять и разгадать. Ведь все еще не ясно, где им хвост прищемили. А больше в эту игру вводить пока никого нельзя. Ты один. Тебя они сами нашли. Ну, дай ему понять, что от тебя многое зависит. Набивай цену.

- Ясно, Федор Кузьмич.

- Тогда пойдем дальше. Теперь второй наш запрос, насчет Ермакова, - он проглядывает уже другой листок и указывает пальцем на какое-то место там: Вот. Пишут, что обнаружено трое подходящих Ермаковых. Все по линии ОБХСС. С шайкой квартирных воров связь исключается. Так что Совко может только понаслышке о ком-нибудь из них знать. И вообще конкретных сигналов ни на одного из них нет. Теперь гляди, кто они такие. Один - директор плодоовощной базы, тут, я думаю, развернуться есть где. Второй Ермаков - палаточник, на рынке торгует, инвалид. Ну, а третий - директор магазина готового платья, передовое предприятие, пишут. Вот такая троица. Первый Ермаков, по их мнению, самый перспективный для разработки.

- Все они перспективные, - усмехаясь, говорю я. - Разве что инвалид далеко не ускачет. И то попадаются резвые.

- Ну, словом, все это требует специальной проверки. Улавливаешь?

- Улавливаю. Видно, придется ехать.

- Именно что. Конечно, в курортный сезон приятнее, я понимаю, усмехается Кузьмич. - Но не каждый раз получается, уж извини.

Это он намекает на то, как я однажды отправился, так сказать, лечиться в Тепловодск, в один санаторий, правда не в самый разгар сезона. Помню, даже курортную карту пришлось оформлять, анализы какие-то делать. И вообще удовольствие я получил от той поездки весьма относительное.

- На бархатный сезон не претендую, - говорю я.

В это время в дверь кабинета раздается деликатный стук, она приоткрывается, и на пороге возникает изящная фигура Вали Денисова. Он даже слегка как будто запыхался и вообще возбужден. Это на него не похоже.

- Ну, заходи скорей, - говорит нетерпеливо Кузьмич, снимая очки. Рассказывай, чего там у тебя стряслось.

- Весьма прискорбное событие, - с угрюмой насмешливостью говорит Валя Погиб Леха. Героически, на посту, можно сказать, погиб.

- Что-что?! - удивленно восклицаю я. - Как так - погиб?

- Очень даже просто, - отвечает Валя, подсаживаясь к столу. - Знал, подлец, что надо быстрее удирать куда подальше. Потому ведь в Орше и с поезда соскочил. Затем попуткой, видимо, машиной до Могилева добрался, это всего-то километров восемьдесят. И только там, оказывается, на поезд сел. Мурманск - Киев. В направлении на Киев. Видно, все же к дому тянулся. Ну, угодил в первый вагон, общий. И тут подлая его натура не выдержала. Ночью, в Чернигове уже, стянул чей-то чемодан и с поезда бежать. Кто-то заметил, и за ним, конечно, кинулись. Так вот, на площади уже, перед вокзалом, он под единственную в тот час грузовую машину угодил, которая там проезжала. Представляете? Тут же и скончался. Прямо в морг его уже отправили. Вот так карьера и кончилась раба божьего Леонида Красикова.

- Документы при нем какие-нибудь оказались? - спрашивает Кузьмич.

- Нет. Но приметы в точности совпали. Я с замнач по розыску линейного отдела в Чернигове сейчас говорил. Он сам в морг ездил.

- Да-а... - невольно вздыхаю я. - Кончился Леха. Даже не успел пожить по-человечески. Жалко все-таки.

- Как жил, так и подох, - брезгливо говорит Валя. - Видно, на роду ему было так написано. По Ламброзо. И вообще лучше уж он, чем от его руки кто другой.

- Другой уже, считай, от его руки погиб.

- Вот именно. Хоть и плакал, а через некий порог он уже переступил, все тем же враждебным тоном продолжает Валя. - Второй раз убить ему уже нипочем было. Еще опаснее, я считаю, он стал после этого убийства.

- И ты подумай, - добавляю я. - В такой момент он все же на воровство пошел. Это же совсем сдуреть надо. Денег у него больше при себе не было, что ли?

- Что у него вообще при себе было, ты узнал? - спрашивает Кузьмич.

- Пустяки, - машет рукой Валя. - Ключи какие-то, нож перочинный, расческа, платок, ну, и кошелек, а там всего три рубля с мелочью.

- Да не может быть! - решительно заявляю я. - Были у него деньги. Он мне сам три сотни показывал. В морге небось забрали.

Валя небрежно пожимает плечами.

- Кто его знает. - И добавляет с усмешкой: - Еще два пирожка при нем оказались с картофелем. В могилевском буфете куплены были.

- Никаких записок, писем? - спрашивает Кузьмич.

- Никаких.

- Пусть официальный протокол и заключение о смерти вышлют. И все вещи, до единой. Передай туда, в Чернигов, - приказывает Вале Кузьмич. - Мы тут сами все исследуем. Фото, кстати, тоже... - И вдруг вздыхает. - Досадно вообще-то. Глупо погиб, безобразно.

- Мать его ждет и Зина какая-то, - добавляю я. - И еще не могу забыть, что рука у него все-таки дрогнула, когда он меня сзади бил. И Чуму он теперь ни в чем не уличит. Чума теперь на него все повесит, увидите. Как только узнает, что его в живых нет. Да, ничего не скажешь, повезло Чуме.

- Его москвичи уличат, - говорит Валя и обращается к Кузьмичу: - Когда мы их брать будем, Федор Кузьмич?

- Они непременно должны на дачу заскочить, - рассеянно отвечает тот, думая, видно, о чем-то другом. - Там их и дождаться надо. Пусть сами достанут то, что спрятали там.