Ларчик для ведуньи - Яна Тарьянова

тоже. Отец, мягко говоря, не одобрял мою связь с Бертой. Против того, что я заберу себе Брайко, он не сказал ни слова, врать не буду. И к роддому поехал, и всегда его нянчил и баловал. Но отношения к Берте это не изменило. И я не хочу, чтобы сейчас, снова…

– Не хочешь – не надо, – успокоила его Альма. – Пойдем спать.

«Спать» по-прежнему означало, что они будут ласкать друг друга, доводя до рычания и искр перед глазами, потом проверят кровать на прочность и утомленно заснут, не размыкая объятий.

Переписка с Фестом растянулась на два дня – в свободные минуты на смене и после смены. Брат сначала присылал язвительные сообщения типа «опять длинным хвостом поманили?», а после ответа на вопрос «кто она и чем занимается?» резко сменил тон. Пожаловался, что вежа, которую они с женой заказывали у мастерицы-рыси за большие деньги, быстро рассохлась и распадается на куски.

«Я боюсь, что это предвестие развода. Паулина злится, и если раньше мы просто хотели котенка, то теперь это превратилось в навязчивую идею. Мы ложимся в постель только ради зачатия, она сверяется с лунным календарем, пьет какие-то настойки, которые покупает у шаманов. А толку нет. В общем, все плохо».

Илларион посочувствовал, но ничего не пообещал – он и без просьб о веже для родственников чувствовал себя неуютно. Когда вспоминал о миллионах Альмы.

До следующей смены он успел собрать еще одну секцию «Крепости» – половину уже одолел – и свозил Альму и детей к минеральному источнику. Не пить воду, а прогуляться по парку, прилегающему к бюветам, поглазеть на скульптуры и покормить лебедей в пруду. Там-то, во время кормежки птиц, и выяснилась тайна кареты из Логача. Альма не пожелала в ней кататься, потому опасалась, что она будет вонять беглой игуаной.

– До следующего нашего приезда карета точно выветрится, – морща нос, сообщила Альма. – Я хочу покататься и целоваться. Дарина мне сказала, что они с Гвидоном иногда в карете целуются. Но я не хотела целоваться там, где воняет игуаной.

Илларион рассмеялся, вызвав недовольство лебедей, и покрепче обнял свою красавицу-дарсу. Спорить и доказывать, что игуана не воняет, а слегка попахивает, он не собирался. Главное, что Альма согласна гулять вместе. На ногах и не только вокруг дупла.

На дежурство он уехал, даже не заговаривая о том, чтобы отправить Брайко в садик – дети прилипли к «Крепости», кормить приходилось силком. Смена обошлась без серьезных происшествий, Илларион даже три часа поспал под утро. После пересмены он поехал домой, планируя купить хлеб в кафетерии, а если там опять не будет, то в магазине у Марины. В кафетерии Ханны хлеб был вкуснее, но, видимо, выпечка не приносила дохода или продавалась без разрешения. Илларион туда регулярно заглядывал, а Снежка отвечала, что хлеба сейчас нет, может быть, будет поступление на следующий день. Только пару раз удавалось купить булку у Ёжи, и тот продавал, как будто из-под полы. Загадочная ситуация. Хорошо, что магазин рядом.

Он припарковался на углу Полевой и Насыпного, но зайти в кафетерий не успел. Мимо, завывая сиреной, проехала машина охранной фирмы «Щит», остановилась перед воротами Альмы. Одновременно с этим у Иллариона зазвонил телефон.

– Шаман вышел из аэропорта и сел в такси, – сообщил Семен Семеныч. – Мы узнали о его прилете минут пятнадцать назад, информатор подвел, не позвонил. Директор еле-еле успел попросить о помощи знакомых охранников, они за ним проследили. Дошел до стоянки такси и назвал адрес Альмы. Откуда-то знает. Начальство выслало к вашему дому машину с сотрудниками. Будьте осторожны. Помните о ментальном воздействии.

Илларион взвесил риски. Подавил первый порыв – побежать к дому – и набрал номер Гвидона. Услышав ответ, кратко доложил обстановку, добавил:

– Я останусь возле кафетерия. Остановлю такси, не позволю ему подъехать к воротам. Попробую его задержать. А что делать дальше – не знаю. Рассчитываю на тебя.

– Минут через пятнадцать примчимся, – пообещал Гвидон. – Сейчас командира извещу и своих волков свистну, мы как раз сменились. Они плац уже подмели, карася купаться в фонтан понесли. В машину погрузимся и прибудем.

Илларион убрал телефон в карман. Сказал выглянувшей из кафетерия Снежке: «Зайди внутрь и не высовывайся» и вышел на середину дороги. Он надеялся, что такси задержат пробки, и Гвидон с волками подъедет первым, но, похоже, Карой благоволил своему шаману. Такси свернуло в переулок и Иллариону пришлось заступить ему дорогу, широко раскинув руки.

– Движение закрыто, – сказал он водителю. – Обнаружено задымление на территории госпиталя. Высаживайте пассажира и разворачивайтесь, не занимайте пожарный проезд, я ожидаю спецтехнику.

Уверенный тон и форма с нашивками сделали свое дело. Водитель не стал пререкаться, указал отцу Альмы направление, дождался, пока тот выйдет из машины, и быстро уехал.

Шаман не расстался с традиционной высокой шапкой, обшитой беличьими хвостами. Ритуальное одеяние, похожее на домашний халат, изобилующий вышивкой и лоскутными аппликациями, держал перекинутым через руку. А лицо прятал, закрывался хвостами, плетенками и болтающимися низками бусин. Илларион почувствовал, как от мельтешения плетенок и хвостов начала кружиться голова и перевел взгляд на столики кафетерия.

– С какой целью прибыли в город? – спросил он.

А вдруг даст слабину, клюнет на погоны, начнет отвечать на вопросы?

Не клюнул.

– Уже купила себе защитничка, – проскрипел шаман. – Или под хвост заманила? Точно, под хвост. От твоей рубашки дарсой прет, даже гарь не перебивает. Что же… так проще. Посмотри на меня.

Илларион зацепился взглядом за стул: синий пластик, гнутая спинка, ножки, подлокотники…

– Посмотри на меня.

Скрипучие нотки исчезли. Голос обрел властность, приправленную далеким рыком Кароя. Илларион повернулся – нехотя, как во сне, когда невозможно избежать подступающего кошмара. Хвосты и низки заплясали, утягивая в водоворот воспоминаний: Берта улыбается, распахивает дверь, приглашая войти в дом, целует – жарко, страстно – тут же вырывается из кольца рук, бьет по лицу открытой ладонью. Картинка зарябила. Двуногая превратилась в дарсу, недовольно зарычала. Еще одна волна ряби, и шерсть с болотным отливом посветлела, силуэт уменьшился в размерах. Альма подняла морду и посмотрела на него, пугая злыми алыми искрами в глазах. Пляска низок и хвостов ускорилась.

– Смотри, – приказал властный голос. – Смотри, что она с тобой сделает. С тобой и твоим сыном.

Альма, раскладывавшая молочную кашу по тарелкам, протянула первую Здравке, а во вторую, предназначенную для Братислава, кинула щепотку какой-то черной травы. Илларион хотел крикнуть сыну: «Не ешь!», но губы свела судорога. Он увидел, как Брайко упал на пол. Как равнодушно пожал плечами врач в больнице: «Нет, не спасли. Мы не умеем лечить котов». Услышал свой собственный крик: «Почему? За что?» и ответ Альмы: «Вы мне надоели». Он не успел ударить – Альма воткнула ему нож в грудь,