Целомудрие и соблазн - Патриция Кэбот

— Кстати, о чем это вы там толковали, если уж на то пошло? — поинтересовалась Жаклин, прервав поток его размышлений. — Ты и Кэролайн Линфорд, одни в темном саду у Дейлримплей? И не пытайся отрицать, что ты был с ней, Брейден! Я видела вас обоих!

— Ружья, — пробормотал он. — Мы говорили о ружьях.

— Ружья. — Она умолкла, пока возилась с мелкими пуговками из слоновой кости на тугом белом лифе. — Ты с Кэролайн Линфорд торчал в саду — в темном пустом саду! — и говорил о ружьях?

— Это правда.

Жаклин перестала одеваться и посмотрела на него. Теперь в ее взгляде не осталось и следа недавней ненависти. Ее темные глаза снова стали спокойными и пустыми.

— Кэролайн Линфорд, — вкрадчиво заметила она, — на дух не выносит любое оружие. Она вообще чуть не помешалась на идее избавить мир от оружия после того, что случилось с ее братом.

— Да, — вяло ответил Брейден. — Я знаю.

Но он почти не обращал внимания на то, что говорит ему Жаклин. Потому что он снова думал о Кэролайн.

Под конец ему стало так тошно там, на балу, смотреть на то, как ею вертит этот мерзавец Слейтер, что он счел за благо убраться восвояси, пока не поздно. Он говорил правду, когда признался, что испытывает к ней интерес. Но еще более полной правдой было то, что с той самой минуты, как Кэролайн явилась к нему в контору со своим скандальным предложением, он хочет ее как женщину. Он хочет овладеть ею. Он хочет, чтобы она согревала его постель. И освещала его жизнь. Он хотел ее так, как никогда не хотел никакую другую женщину в мире.

А почему бы и нет? Ведь впервые с тех пор, как Брейден распрощался с трущобами, ему встретилась такая необычная женщина. Она не делала вид, будто ее волнуют светские условности, не боялась высказывать вслух свои мысли (кстати, она делала это почти всегда) и уж если хотела чего-то добиться, то шла к своей цели напролом, послав к чертям все сомнения и страхи. А ее тонкое чувство юмора и зажигательный темперамент способны были обезоружить любого. Все это, вместе взятое, в совокупности с тем фактом, что ее юное тело легко возбуждалось в ответ на его ласки, окончательно убедило Брейдена в том, что игра стоит свеч. Он решил идти до конца, а там будь что будет.

Только, конечно, нельзя было забывать и о том, что в конце месяца у него была назначена свадьба с другой женщиной.

Той самой женщиной, которая в данный момент сверлила его отнюдь не радостным взором, путаясь в застежках своего пышного кринолина.

— Думаю, тебе не помешает знать, Брейден, — процедила Жаклин, с трудом протискивая между пластинами из китового уса свои пышные бедра, — что у меня возникло сильное искушение подать на тебя в суд. В том случае, если ты разорвешь помолвку.

Рассеченная бровь угрожающе поднялась — всего на десятую долю дюйма.

— И что же заставило тебя подумать, — небрежно спросил он, — будто я способен на такую неоправданную глупость, как расторжение помолвки?

— Может быть, то, — ответила Жаклин, привычно встряхнув копной темных шелковистых волос, соблазнительно рассыпавшихся по ее плечам, — что ты не прикасался ко мне в течение целого месяца.

— Всего лишь ради соблюдения внешних приличий, — проворчал он, — с которыми так носишься ты и твои друзья.

— Я не шучу, Брейден. — Пустые глаза прищурились. — Это не сойдет тебе с рук. Я имею в виду все, начиная с самого начала. Например, с того человека, которому я отказала, когда появился ты. А мои страдания, мои чувства…

— Не беспокойся, дорогая, — вкрадчиво, почти ласково пообещал Брейден. — Если и правда дойдет до этого — я имею в виду расторжение помолвки, — ты можешь не сомневаться: у меня будет весьма веский повод так поступить. Настолько веский, что его примет во внимание даже самый строгий суд.

Жаклин испуганно посмотрела на него и опустила глаза.

— Одевайся, дорогая. — Теперь в его голосе не было и тени ласки. — Я прикажу кому-нибудь отвезти тебя домой. Думаю, Меченый будет рад оказать тебе услугу.

Конечно, он будет рад, потому что Брейден даст ему за это пять фунтов. С леди Жаклин всегда так — сплошные непредвиденные траты!

Глава 17

Что правда, то правда, девятый маркиз Уинчилси оставил своих детей практически нищими. К концу жизни бедняга только и мог похвастаться, что громким титулом да небольшим поместьем в Озерном крае, давно пришедшим в упадок.

Правда, Херсту все-таки посчастливилось унаследовать от отца одну незаменимую вещь, а именно место в аристократическом клубе. Это был один из самых престижных закрытых мужских клубов в Лондоне. По правде говоря, Херст уже забыл, когда в последний раз платил членские взносы, но клуб был настолько престижным, что здесь считалось признаком дурного тона заводить разговор о долгах. Тем более что в последнее время у него появилась надежда заплатить эти долги, как только он вступит в законный брак с богатой дочкой графа Бартлетта.

Однако вовсе не сумма долга, числившегося за молодым маркизом, послужила причиной тайной неприязни, питаемой к этому блестящему джентльмену обслуживающим персоналом клуба. Скорее в том были повинны его наследственная спесь и скупость. А еще молодой маркиз был чрезвычайно капризен и закатывал настоящую истерику, если обнаруживал в прозрачном бульоне лавровый лист. К тому же он не желал ждать своих заказов дольше пяти минут.

А потому не было ничего удивительного, когда швейцар у входа без колебаний сказал о маркизе «он здесь», нарушив железное правило этого заведения, согласно которому все его члены «отсутствовали» для любого, кто пожелал бы их разыскать (кроме, конечно, самого принца Уэльского). Человек, интересовавшийся маркизом, назвался Сэмюэлем Дженкинсом, хотя на самом деле прозвище его было Герцог.

И то, что такого типа, как этот Герцог, без задержки проводили прямо к креслу, в котором расслабленно полулежал Уинчилси, тупо пялившийся на пламя в камине, откровенно говорило о крайней непопулярности маркиза среди прислуги.

— Здравствуй, здравствуй, мой мальчик! — приветствовал его Герцог с напускным добродушием, втискивая свое объемистое туловище в кресло напротив. — Сколько лет, сколько зим, верно?

Прошла почти целая минута, в течение которой Херст лишь молча смотрел на сидевшего перед ним человека, пребывая в состоянии полной прострации и не имея сил выдавить из себя ни звука. Итак, это все-таки случилось. Случилось то, чего он опасался больше всего на свете. Все это время Херст старался заглушить свой черный страх, убеждая себя, что его опасения смешны и напрасны. Что Герцог не сможет ничего пронюхать. Откуда ему знать, что сделал Херст? Кто ему расскажет? Ведь они вращаются в совершенно разных слоях общества, разве не так?