В водовороте - Алексей Писемский

Миклаков прошел от княгини не домой, а в Московский трактир, выпил там целое море разной хмельной дряни, поссорился с одним господином, нашумел, набуянил, так что по дружественному только расположению к нему трактирных служителей он не отправлен был в часть, и один из половых бережно даже отвез его домой. Здесь он сначала спал, как мертвый, потом часу в девятом утра проснулся с совершенно почти обезумевшей головой. Мысли, одна другой несбыточнее, бессвязно проходили в уме его: то ему думалось ехать за княгиней в Петербург, преследовать ее год, два, лишь бы добиться ее любви, то похитить ее здесь и увезти куда-нибудь с собой далеко. Наконец, он вдруг вскочил со своей постели, схватил бумагу и написал княгине письмо: "Я страшно заболел и, вероятно, невдолге опять помешаюсь... Молю об одном: пришлите мне ваш большой портрет, который висит у вас в угольной комнате; я поставлю его вместо образа в головах, когда буду умирать!"

Отправив записку эту, он снова послал за водкой, напился ею до бесчувственности и опять заснул.

Княгиня, получив записку, окончательно перепугалась. Портрет она, разумеется, сейчас же послала и приложила к нему еще записочку: "Посылаю вам мою фотографию, но вы спрячьте ее, потому что я сегодня непременно упрошу мужа заехать к вам и сказать мне, что такое с вами?"

За обедом она действительно сказала князю:

- Миклаков прислал ко мне записку, что он очень болен.

- Это чем и отчего? - спросил тот.

- Не знаю, - проговорила княгиня, потупляясь. - Ты не заедешь ли его проведать?

- Непременно, сегодня же!

- Пожалуйста, съезди и мне скажешь, что такое с ним, - повторила княгиня.

- Хорошо! - отвечал князь и, встав из-за стола, сейчас же велел подать себе карету и поехал к Миклакову.

Тот в это время успел уже опять проснуться и, мрачный, истерзанный, сидел перед полученным портретом княгини и смотрел на него. Вдруг раздались шаги. Миклаков сообразил, что это может быть князь, и спрятал портрет в ящик.

В нумер действительно вошел князь.

- Что такое с вами? - воскликнул он, пораженный наружным видом Миклакова.

- Да так что-то... не совсем хорошо! - отвечал тот, по преимуществу стараясь, как бы не дохнуть на князя вином.

- Но что же именно? - расспрашивал его тот.

- Опять, кажется, сумасшествие начинается, - отвечал Миклаков, держась за голову, которая от боли треснуть была готова.

- Не может быть! - возразил князь искренно встревоженным голосом. - Но что же это, от любви, что ли, опять какой-нибудь? - присовокупил он, смотря, по преимуществу, с удивлением на воспаленные глаза Миклакова и на его перепачканные в пуху волосы.

- А черт его знает от чего! - отвечал тот.

- Не хотите ли, я вам медика пришлю?

- Не нужно-с! - произнес с досадой Миклаков и при этом встал со стула, подошел к постели своей и лег на нее, а потом начал растирать рукою грудь, как бы затрудняясь, чем дышать.

Князь продолжал смотреть на него с участием.

- Не мешаю ли я вам? Вы заснуть, кажется, хотите, - присовокупил он, видя, что Миклаков закрыл глаза и несколько времени лежит в таком виде.

- Да, лучше оставьте меня; я один как-нибудь тут пролежу-с, отозвался, не открывая глаз, Миклаков.

- А медика решительно не хотите? - переспросил его князь.

- Решительно не хочу.

Князь, делать нечего, уехал и завернул сначала домой, чтобы рассказать о своем посещении княгине.

- Он чуть ли опять с ума не сходит, - проговорил он, входя к ней.

Княгиня побледнела.

- Как с ума сходит? - почти воскликнула она. - Что же, он лежит в постели?

- Не лежит, а весь вид имеет сумасшедшего человека; я предлагал было прислать ему доктора, - не хочет.

- Но если он сумасшедший, что же его слушать? Просто послать к нему доктора!

- Посылай, пожалуй, - не примет, или даже прогонит.

При этом разговоре князю в первый раз еще запало в голову некоторое подозрение, что не влюблена ли жена в Миклакова, и он решился расспросить об этом Елену, которая, как припомнил он теперь, кое-что, в шутку, конечно, и намекала ему на это.

* * *

По отъезде мужа снова из дому, княгиня осталась в совершенном отчаянии: из-за нее человек с ума сходил, мог умереть, наконец! По своей доброте, она готова была пожертвовать собою, чтобы только спасти его; но как это сделать, она решительно не могла понять. К счастию, к ней явилась на помощь г-жа Петицкая, которая сейчас же заметила ее смущенный и расстроенный вид и приступила к ней с расспросами: что это значит? Княгиня решилась на этот раз с ней быть совершенно откровенною. Она рассказала ей, как Миклаков прислал ей с объяснением в любви записку, как он у нее был потом, и она сказала ему, что уезжает в Петербург к отцу и матери.

- Но разве вы в самом деле уезжаете? - воскликнула г-жа Петицкая, тоже испугавшись. Она сама очень многое теряла в княгине, не говоря уже о дружбе ее, даже в материальном отношении: та беспрестанно делала ей подарки, давала часто денег взаймы.

- Да, то есть я хотела уехать, - отвечала княгиня сконфуженным голосом.

- Зачем?.. Для чего?..

- Для того... Что же мне остается делать?

- Как что?.. Я не понимаю вашего вопроса.

- Не отвечать же мне на его чувство, - пояснила, наконец, княгиня, краснея в лице.

- Стало быть, он вам не нравится!

- Тут дело не в том, нравится ли он мне или нет; но мне никто не должен нравиться.

- Это почему? - спросила г-жа Петицкая с удивлением.

- Потому что я - замужняя женщина.

- Нет, вы не замужняя женщина, вы - разводка, даже больше того: вы вдова, потому что муж ваш для вас невозвратим; и что бы вы теперь ни делали, вас извинят не только что люди, но и бог!

- Да я-то себя не извиню, - отвечала княгиня.

Г-жа Петицкая пожала при этом плечами.

- Тут дело не во мне, - продолжала княгиня, - если бы одной меня касалось, я бы сумела совладеть со всяким моим чувством; но тут другой человек замешан! Он, говорят, с ума сходит и умрет.

- Очень не мудрено... Это не барон, который поухаживал, его прогнали, он и утешился сейчас: Миклаков - человек с чувством, с душой.

Г-жа Петицкая готова была бог знает как хвалить Миклакова, чтобы только полюбила его княгиня и не уехала в Петербург.

- А теперь я и поправить решительно не знаю как, - присовокупила та.

- Ах, боже мой, как трудно, скажите, пожалуйста! - воскликнула Петицкая. - Напишите ему, что отвечаете на его чувство - вот и все!

- Ни за что!.. Никогда!.. - воскликнула княгиня почти с ужасом. - Если бы как-нибудь при свидании успокоить и утешить его каким-нибудь словом, - я готова.

- Ну, утешьте его при свидании.

- Но где ж я его увижу?

- У вас... Пошлите к нему, чтобы он пришел к вам.

- Не могу я послать к нему, потому что это значило бы прямо признаться ему в любви.

Петицкая только усмехнулась при этом и опять пожала плечами: княгиня начала становиться для нее совершенно непонятною.

- Ну, хотите, я к нему напишу, чтобы он пришел ко мне?

- Что ж из того, что он к вам придет?

- То, что и вы ко мне приезжайте: у меня и увидитесь, - больше ничего!

Княгиня некоторое время думала.

- Пожалуй... Хорошо!.. - ответила, наконец, она.

* * *

Г-жа Петицкая после этого сейчас же побежала домой и написала Миклакову записку на французском языке, в которой приглашала его прийти к ней, поясняя, что у нее будет "une personne, qui desire lui dire quelques paroles consolatrices"[148], и что настанет даже время, "il sera completement heureux"[149]. В конце же записки было прибавлено: "У меня также будет и княгиня Григорова". К счастью Миклакова, он после посещения князя удержался и не пил целый вечер, на другой день поутру отправился даже на службу, по возвращению с которой он и получил благодатную весточку от г-жи Петицкой. Радость его с полною ясностью я описать даже не могу, а скажу только, что Миклаков начал по своему нумеру танцевать, припрыгивать, прищелкивать. Затем, не выпивши ни рюмки вина или водки, пообедал только, и так как всю предыдущую ночь не спал, то заснул мертвым сном и часов в восемь проснулся поздоровевший и совершенно счастливый. Расфрантившись, надушившись, он отправился к г-же Петицкой, которая в своей маленькой квартирке, очень мило убранной, приготовила все как следует для приема гостей. У ней готов был чай с бриошками[44], карточный столик был поставлен в небольшой гостиной, и даже заказан был легкий ужин. Когда Миклаков пришел к Петицкой, княгиня была уже у ней.

- Вы были больны? - спросила его Петицкая.

- Да, и порядочно! - отвечал ей Миклаков немного смущенным голосом от тайной мысли, чем собственно он был болен.

Княгиня вся пылала в лице.

Г-жа Петицкая, только что перед тем убеждавшая ее как можно скорее ободрить Миклакова, поспешила будто бы зачем-то по хозяйству выйти.

- Кто это позволил вам быть больным? - проговорила княгиня, когда они остались вдвоем, видимо, употребляя над собой страшное усилие.