Расколотое Я - Р Лэнг

Мы не живем в мире недвусмысленных тождеств и определений, потребностей и страхов, надежд и разочарований. Ужасные социальные реальности нашего времени - это призраки, привидения убитых богов и нашей собственной человеческой природы, возвратившиеся, чтобы преследовать и уничтожать нас. Негры, евреи, "красные". Они. Только вы и я одеты по-другому. Фактура ткани таких общественных галлюцинаций -это то, что мы называем реальностью, а наше условное безумие -то, что мы называем душевным здоровьем.

Нельзя предполагать, что это безумие существует лишь где-то в ночном или дневном небе, где в стратосфере парят наши птицы смерти. Оно существует в наши самые личные мгновения.

Нас всех обработали на прокрустовом ложе. По крайней мере, некоторые из нас сумели возненавидеть то, что из нас сделали. Неизбежно мы видим другого как отражение случая разделения нашего собственного "я".

Другие помещены в наши сердца, и мы называем их самими собой. Каждый человек, будучи самим собой по отношению или к себе, или к другому -так же как и другой,- это не он сам по отношению к себе и к нам:

будучи иным для иного, не узнает ни себя в другом, ни другого в себе. Следовательно, имеет место по крайней мере двойное отсутствие, одержимое призраком собственного убитого "я". Неудивительно, что современный человек привязан к другим личностям, и чем более привязан, тем менее удовлетворен, тем более одинок.

Еще один виток спирали, еще один цикл в порочном круге, еще один поворот турникета. Ибо сейчас любовь становится дополнительным отчуждением, дополнительным актом насилия. Моя нужда - это нужда быть нужным, моя тоска тоска, чтобы по мне тосковали. Я действую сейчас для того, чтобы поместить то, что я принимаю за самого себя, в то, что я принимаю за сердце другого. Марсель Пруст писал:

"Откуда у нас смелость, желание жить, как мы можем совершить движение, спасающее нас от смерти в мире, где любовь побуждается ложью и заключается единственно в необходимости утоления наших страданий тем, что заставило нас страдать?"

Но нас никто не заставляет страдать. Насилие, которое. мы совершаем и которому подверглись, обвинения, примирения, восторги и муки любви основаны на социально обусловленной иллюзии, что две действительные личности находятся во взаимосвязи. При некоторых обстоятельствах это опасное состояние галлюцинации и мании, мешанины фантазий, разбитых сердец, возмещения и возмездия.

Однако при всем этом я не отбрасываю случаев, когда любящие могут открыть друг друга, мгновений, когда происходит признание, когда ад превращается в Рай и нисходит на землю, когда это безумное увлечение становится радостью и праздником.

И по крайней мере, оно заставляет Детей Леса быть добрее друг к другу, выказывать некоторое сочувствие и сострадание, если остались хоть какие-нибудь чувства и страсти.

Но когда насилие маскируется под любовь, сразу же возникает расщепление на "я" и это, внутренее и внешнее, хорошее и плохое; все остальное--адский танец ложных дуальностей. Всегда признавалось, что если вы расщепляете Бытие посередине, если вы настаиваете на попытке ухватить это без того, если вы привязаны к хорошему без плохого, отрицая одно ради другого, случается так, что отдельный импульс зла, зла в двойном смысле слова, возвращается, чтобы завладеть добром и превратить его в самого себя.

Когда потеряно великое Дао, произрастают доброжелательность и праведность.

Когда появляются мудрость и прозорливость, существует великое лицемерие.

Когда отношения в семье не находятся более в согласии, у нас преданные дети и нежные родители.

Когда в народе - смятение и беспорядок, возникают патриоты.

Мы должны быть очень осторожны с нашей избирательной слепотой. Немцы учили детей рассматривать ее как их долг уничтожать евреев, обожать своего вождя, убивать и умирать за Отечество. Большая часть моего собственного поколения не рассматривало и не рассматривает как явное безумие чувство, что лучше быть мертвым, чем "красным". Ни один из нас, признаю это, не потерял слишком много часов сна из-за угрозы мгновенного уничтожения человечества и нашей ответственности за такое положение вещей.

За последние пятьдесят лет мы - человеческие существа -убили своими собственными руками примерно сто миллионов своих сородичей. Все мы живем под постоянной угрозой своего полного уничтожения. Мы, по-видимому, ищем смерти и разрушения так же сильно, как жизни и счастья. Мы принуждены убивать и быть убитыми настолько же, насколько -жить и давать жизнь. Лишь ужасающим насилием над самими собой достигли мы нашей способности жить, относительно приспособившись к цивилизации, явно стремящейся к собственному разрушению. Вероятно, в какой-то степени мы можем поправить то, что нам было сделано, и то, что мы сделали самим себе. Вероятно, мужчины и женщины рождаются, чтобы любить друг друга просто и искренне, а не для этой пародии, которую мы называем любовью. Если мы сможем приостановить разрушение самих себя, мы сможем остановить разрушение других. Мы должны начать с признания и даже с принятия нашего насилия, а не со слепого разрушения им самих себя, и с помощью этого мы должны осознать, что так же глубоко боимся жить и любить, как и умирать.

IV. МЫ И ОНИ

Лишь тогда, когда что-то становится проблематичным, мы начинаем задавать вопросы. Несходство во взглядах пробуждает нас и заставляет увидеть собственную точку зрения по контрасту с другой личностью, которая ее не разделяет. Но мы сопротивляемся подобным конфронтациям. История всевозможных ересей дает больше свидетельств, чем склонность к разрыву общения (отказу от общения) с теми, кто придерживается иных догм или мнений: она дает доказательства нашей нетерпимости к иным фундаментальным структурам переживания. По-видимому, нам нужно разделять с другими общее значение человеческого существования, придавать вместе с другими общий смысл миру, устанавливать консенсус.

По-видимому, как только определенные фундаментальные структуры переживания начинают разделяться с другими, они переживаются в качестве объективных сущностей. Затем такие овеществленные проекции нашей собственной свободы интроепируются. К тому времени, когда социологи начинают изучать такие проецированно-интроепированные овеществления, те уже принимают обличье вещей. Онтологически они не являются вещами. Но они становятся псевдовещами. Таким образом, Дюркгейм был совершенно прав, делая упор на том, что коллективные представления начинают переживаться как вещи, внешние по отношению к кому-либо. Они приобретают мощь и черты отдельных автономных реальностей со своим собственным образом жизни. Социальная норма может накладывать на всех тягостные обязательства, хотя некоторые люди ощущают ее как свою собственную.

В данный момент истории мы все пойманы адом маниакальной пассивности. Мы обнаруживаем себя напуганными истреблением, которое будет взаимным, которого никто не хочет, которого все боятся, но которое может произойти с нами просто "потому, что" никто не знает, как его приостановить. Есть одна возможность делать это -нужно понять структуру такого отчуждения себя от нашего переживания, нашего переживания от наших деяний, а наших деяний от авторства человека. Все выполняют приказы. Откуда они исходят? Вечно из какого-то другого места. Неужели уже невозможно вывести нашу судьбу из этой адской и бесчеловечной фатальности?

Внутри этого наиболее порочного круга мы повинуемся им и защищаем сущности, которые существуют лишь постольку, поскольку мы продолжаем изобретать и увековечивать их. Каким онтологическим статусом обладают эти групповые сущности?

Место действия человека полно миражей, демонических псевдореальностей, поскольку все верят, что все остальные в них верят.

Как нам найти путь обратно к самим себе? Давайте начнем с попытки подумать об этом.

Мы действуем на основе не только нашего собственного переживания, но и того, что, по нашему мнению, переживают они, и как, по нашему мнению, они оценивают наше переживание, и так далее по логически головокружительной спирали до бесконечности*.

Наш язык лишь отчасти адекватно выражает такое положение дел. На уровне 1 два человека или две группы могут сходиться во взглядах или не сходиться. Они, так сказать, смотрят одними глазами. Они разделяют общую точку зрения. Но на уровне 2 они могут считать, а могут и не считать, что они сходятся во взглядах или не сходятся, и в обоих случаях они могут быть правы и не правы. В то время как уровень 1 относится к сходству или несходству, уровень 2 относится к понимаю или непониманию. Уровень 3 относится к осознаванию третьего уровня: что я думаю, вы думаете, я думаю? То есть с осознаванием или неумением осознать понимание или непонимание второго уровня на основе сходства или несходства первого уровня. Теоретически этим уровням нет конца.