Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

Я складываю руки у рта рупором и кричу на голландском языке:

— Сдавайся! Я отпущу тебя, уедешь в Нидерланды!

Капитан вздрагивает, будто мои слова хлестнули его. После короткого осмысления услышанного, он разводит руки в стороны, давая понять, что решение о сдаче принимает другой человек.

Я машу рукой, чтобы он ушел с кормы, не подставлялся. Мои жесты доходят не сразу. Голландец кивает и спускается со шканцев.

— Огонь! — командую я комендорам кулеврин.

Орудия заряжены книппелями, изготовленными по моему заказу. Казаки о существовании такого боеприпаса не знали раньше. На суше книппеля были ни к чему, а на море казаки редко гонялись за парусными торговыми судами. Это будет их первое знакомство с поражающим действием двух половинок, соединенных цепочкой. Вырвавшиеся из стволов клубы черного дыма не дают нам увидеть полет книппелей и их попадание в цель. Мы замечаем только, как с бизань-мачты падает рю с латинским парусом, а в гроте появляется косая прореха, которая быстро расползается, став похожей на осьминога, поджавшего часть щупалец. Дистанция между судами начинает сокращаться быстрее.

На шканцы флейта выбегает турок в шлеме-мисюрке и кирасе, в верхней части которой нанесены золотом то ли узоры-завитушки, то ли, что скорее, надпись на арабском языке, что-нибудь из Корана. В правой руке у турка ятаган, хотя отлично знает, что до рукопашной еще далеко. Малоазиатский менталитет — перед сдачей надо как можно больше раздуть щеки. Что турок и проделывает: размахивая в воздухе ятаганом, кричит проклятия в адрес неверных собак и прочие приятные его сердцу сравнения.

Когда он выдыхается, я кричу на турецком языке:

— Сдавайся! Неверная собака отпустит тебя за выкуп!

— А какой ты хочешь выкуп? — сразу перейдя на деловой тон, интересуется турок.

— Не больше, чем ты сможешь заплатить! — отвечаю я, давая ему шанс на торг.

Для многих жителей Малой и Средней Азии сам процесс торга настолько увлекателен, что порой забывают, ради чего начали его. Хобби у них такое. Турку явно захотелось побыстрее заняться этим интересным процессом. Тем более, что между судами уже было меньше кабельтова и кулеврины вновь заряжены. Дальнейшая оттяжка решения могла закончиться печально. Турок развернулся и крикнул своим подчиненным, чтобы убрали паруса.

Глава 43

Находящаяся под моим командованием флотилия расположилась на рейде Гезлёва. Шхуна и флейты стоят на якорях, а чайки ошвартованы к их бортам. Большая часть казаков с чаек перебрались на парусники, где просторнее, не надо спать, сидя и скорчившись. Одна чайка ошвартована к правому борту шхуны, на которой заделали повреждения, нанесенные ядрами флейта. Ни одно ядро так и не сумело преодолеть все три слоя мореного дуба. Четыре застряли в первых двух слоях, напоминая нарывы, покрытые ржавчиной. Остальные отскочили, повредив только внешний слой. Казаки выковыряли вражеские ядра и из принципа утопили. Повреждения заделали кусками запасных досок, законопатили и щедро залили смолой.

— Крепкий ты дуб смастерил! — сделал вывод сотник Безухий.

Исходя из материала, пошедшего на постройку шхуны, казаки называли ее дубом или дубком. Незнакомое и непривычное слово шхуна пока не прижилось.

Гезлёв — довольно мощная крепость в виде неправильного пятиугольника, расположенная на мысе, превращенном в остров рвом шириной метров десять, вырубленном в скалах. Крепостные стены высотой метра четыре сложены их обтесанного, светло-коричневого камня. Двадцать четыре прямоугольные башни высотой метров десять, крытые красной черепицей, находятся на расстоянии метров сто друг от друга. Сегодня пятница, поэтому на стенах висят самые разные флаги. В той стороне крепости, что смотрит на нас, есть оббитые железом ворота Искеле-капу, сейчас закрытые до окончания пятничного намаза. Ворота ведут к причалу, возле которого ждут разгрузку две небольшие галеры из Каффы. Побывавшие в Гезлёве в разных ролях казаки говорят, что точно такие же ворота есть и на других сторонах: Одун-базар-капу, на площади возле которых продают бревна, доски, дрова; Топрак-капу, которые ведут в кварталы буза-хане и публичных домов; Ак-монла-капу, через которые в город завозится и заносится питьевая вода в бочках и других емкостях; Ал-капу, маленькие, предназначенные только для пешеходов и всадников, арба в них не протиснется. В городе двадцать четыре мечети (подозреваю, что по одной на башню). Высокие каменные минареты только у двенадцати соборных. У главной соборной мечети было два минарета, самые высокие в городе, на сто пять ступеней, но один рухнул несколько лет назад во время землетрясения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Рядом со мной на полуюте шхуны сидят в плетеных из ивовых прутьев, низких креслах бывшие капитаны флейтов — блондин с непокрытой головой Каспар Гигенгак, младший внук моего бывшего слуги, оставившего в наследство своим детям несколько судов, и обладатель шляпы со страусовым пером Николас Хоогенбозем. Первый командовал флейтом своего отца, а второй — флейтом моего сына Яна ван Баерле. Их корабли захватили тунисские пираты и продали турецким купцам. Капитанов купцы держали на судах не столько ради выкупа, сколько для обучения турецкого экипажа, потому что голландский, в виду его ненадежности, теперь прикован к банкам на разных галерах и осваивает технику гребли длинными и тяжелыми веслами. Мой потомок сам в моря не ходит, только барыши подсчитывает, заработанные для него другими. Ян ван Баерле — отец шестерых детей и одиннадцати внуков. Его мать Моник, бабушка Маргарита и дядя Ян умерли. Сестры замужем, уже сами бабушки. Его кузен, а на самом деле единокровный брат Александр ван Баерле — мэр Роттердама, отец четверых детей и полудюжины внуков. Про основателя богатого рода, мальтийского рыцаря, одного из вождей морских гезов и непобедимого адмирала на службе у Вильгельма Оранского, сложили красивую легенду, согласно которой я погиб, сражаясь с сарацинами за освобождение Святой Земли. Достойная смерть для атеиста.

Поскольку пара тысяч монет для меня теперь не актуальна, рассказывать голландцам о помощи раненому основателю рода я не счел нужным. Договорился, что помогут мне освоиться в Нидерландах, когда переберусь туда. Я объяснил казакам, что за голландских капитанов выкуп слишком трудно получить, зато они могут помочь нам при захвате других кораблей. Казаки собрались на раду и решили: если капитаны помогут, то не только свободу, но и долю от добычи получат. От голландцев я узнал, что флейт, в зависимости от комплектации, стоит от пятидесяти до ста тысяч гульденов. Плюс груз еще столько же. Плюс на обустройство на новом месте. Пока на все у меня не хватало, но если дела так удачно и дальше пойдут, то через год-два можно отправляться на новое место жительства.

В Гезлёве открылись ворота. На причал вышел купец Егия Навапян со своими людьми. Они погрузили в шестивесельную лодку два тяжелых сундука, поплыли к шхуне. Договорились мы с купцом еще в паланке, куда он привез соль и вино, которые обменял на меха, шкуры, шерсть, мед, воск, янтарь…

Повстречав его на Базавлуке, я вспомнил предложение продать тартану и поинтересовался:

— А большое судно с полным грузом купишь?

— Если в Гезлёв приведешь, купим. У нас там много богатых купцов и чиновников. Скинемся — и на два наберем, и даже на три, — хитро улыбаясь и морща длинный нос, ответил он.

— В Гезлёве татары могут собраться и напасть на нас, попробовать отобрать суда задаром, — предположил я.

— Кто ж им позволит?! — насмешливо произнес Егия Навапян.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Миром правят олигархи. Причем, не те, которых все знают.

На нас действительно никто не напал, даже потуг не было. Не дойдя до порта миль десять, мы легли в дрейф и послали к берегу баркас с деловым предложением Егии Навапяну. Ознакомившись с накладными на груз и выслушав описание предлагаемых на продажу судов, он подтвердил намерение и предложил нам подойти поближе, чтобы мог осмотреть товар. Мы так и сделали, тем более, что вернувшиеся на баркасе рассказали, что военных галер в порту нет.