Юность в кандалах - Дмитрий Великорусов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эй, длинный, давай работай! — сказал мне один из «надсмотрщиков».
— «Эй» — зовут бл*дей! — сказал я и бросил лопату.
— Ты чего, оборзел что ли? — «Джинсовка» злобно смотрел на меня. — Куму доложим!
— Да похер мне! Не буду копать и всё. Я сюда не работать приехал, — меня разобрала злость. Почему я должен делать то, что помогает меня охранять? Тем более под чью-то указку.
Остальные, даже Воскресенский, тоже побросали лопаты.
— Сами работайте!
— Ишь, нашли рабов. Х*й вам! — раздавались возгласы.
Во мне с детства был бунтарский дух. В первый класс школы я пришёл открытым жизнерадостным ребёнком, любящим жизнь во всей её красе. В детский сад ходил недолго, только перед школой, поэтому в коллективе особо не социализировался, и думал, что все вокруг такие же добрые и открытые, готовые помочь друг другу.
Но первые дни в школе показали, что это не так. У меня были проблемы с дикцией, и я плохо выговаривал некоторые слова. Понятное дело, что некоторых это смешило, и меня пытались подкалывать, называли американцем. Сначала это сильно меня обижало, но я быстро понял, что мир не такой уж и добрый, как мне казалось, и если дам слабину, то меня сожрут. И во время драк начал давать отпор. Из-за всех сил, несмотря на то, что обидчиков было несколько. И в итоге некоторые бывшие обидчики стали моими друзьями, а некоторые стали меня избегать. Учился в начальной школе на «хорошо» и «отлично», но по поведению начались появляться замечания. Я очень любил веселиться и шутить на уроках, у меня было много нереализованной энергии. К третьему классу был уже довольно хулиганистым ребёнком, и в характеристике для родителей от классного руководителя было сказано: «Стиль общения — стремление к грязноватому, „панковскому“ протесту против порядка, уважение грубой силы и бесшабашного веселья». Я никогда не любил, когда мне указывают, когда мной помыкают, всегда старался быть везде лидером, и как бы мне не было тяжело, моя сущность находила способы начать бунт.
В пятый класс я перешёл в другую школу уже отъявленным хулиганом. Я курил, хотя большинство моих ровесников ещё даже не притронулись к сигарете, я любил драться, любил веселиться на уроках. Мы пришли в новую школу с другом, и, когда к нам подкатили местные «авторитеты» класса, пытаясь показать нам «наше место», мы их быстро осадили.
Были и другие новенькие в классе, среди них был другой хулиган, но его шутки в отличии от моих, были в основном злыми. Если я больше шутил на уроках, кого-нибудь подкалывал или развлекался, то он был задирой и мог кого-то сильно обидеть. Хотя, что уж там утаивать, так порой поступал и я. И вот однажды мы с ним схлестнулись прямо в коридоре школы. И я потерпел поражение. Мне надавали нормально по лицу, вроде даже до слёз, но уже тогда я их никому не показывал. После этого старался не вступать с ним конфликты, но к седьмому классу я уже «забрился»[231] и поднаторел в уличных драках. Вернувшись с летних каникул, он начал меня подзадевать, и я на перемене вывел его в коридор. В этот раз я одержал победу, причём накостыляв ему так, что меня оттаскивали от него. После этого у нас наступило вынужденное перемирие, и мы даже стали приятелями.
К девятому классу мы заслужили репутацию самых отъявленных школьных хулиганов, а меня большинство боялось и считало отморозком. Помню, классе в восьмом, меня доканывал один задиристый старшеклассник. Его многие боялись, и я в том же числе. И вот однажды на «коробке»[232] около школы, он меня доставал при моих друзьях и ударил мне сильно по голени. От боли у меня «упало забрало», и я пришёл в себя избивая его кулаками в кровь. И что, самое смешное, этот грозный старшеклассник даже ни разу не смог мне ответить. Всё! После этого он обходил меня за километр. А я понял, что у страха глаза велики. Каждый смертен.
Мы стояли на запретке, бросив лопаты, и смотрели с вызовом на мусорских. Не знаю уж, кто были эти мужчины, но почему-то мне кажется, что не сотрудники. Это можно было объяснить ещё и тем, что было заметно, что они нас боятся. Скорее всего вольные рабочие, которые и должны были делать эту работу. А мусора её перекидывали на малолеток. Скоты.
Один из них удалился и через некоторое время вернулся с вертухаем. Тот показал нам следовать за ним.
Я думал, что поведут в оперчасть, но нас повели обратно в карантин. По пути туда, я увидел Змея, моего сокамерника с малолетки, подельника Фрица. Он стоял и чинил электропроводку около ворот, ведущих на промзону.
— Змей! — окликнул я.
Змей обернулся и было заметно, что обрадовался. Он сразу узнал меня и помахал мне рукой.
— А ты что не на взросле? — крикнул он.
— Я на перережим!
— А ну хватит трепаться, — рявкнул вертухай, открывая локалку карантина. — Сейчас актив к вам придёт, посмотрим, как будете отказываться работать.
Мы снова собрались в столовой.
— Актив в карантин не пускаем. Иначе нам п*здец! — решили мы. — Берём стулья и отбиваемся.
Через какое-то время, Бахарик, который выходил покурить, позвал нас в локалку. За забором стояло несколько активистов из бл*дей, что встречали наш этап и посматривали на нас.
— Вы что блатуете? — спросили они. — Вам мало было? Сейчас зайдём и повторим.
— Ну заходите. Живыми вы отсюда не выйдете! Мочить вас, бл*дей, будем.
Козлы посмотрели на нас, сотрясли воздух оскорблениями и удалились. В карантин они так и не зашли. Боялись.
Потом пришёл опер.
— Сегодня у меня хорошее настроение, и я вас прощаю! — начал он речь, построив нас на продоле. — Но, если в понедельник хоть одна сволочь откажется работать, по одному буду выдергивать в оперчасть и п*здить. П*здить так, что вы ходить не сможете!
Закончив речь, он ушёл. Надо было что-то думать. От понедельника нас отделяли выходные. Собравшись в столовой, которая стала нам местом для собраний, мы придумали решение.
Когда принесли ужин, мы отказались от него.
— Это ещё почему? — спросил воспет.
— Потому что копать запретку, мы не будем. Пока будете нас туда гонять, жрать мы не будем. И работать тоже!
— Ах так? Ну хорошо. На выходные вы остаётесь без сигарет, — сказал воспет, запер каптёрку на замок и ушёл домой.
