Хроника рядового разведчика - Евгений Фокин

Мерная поступь колонны на марше заставляет как-то забывать обо всем окружающем. Смолкли, выдохлись острословы. Навязчиво преследует лишь одно желание — сбросить скатку, автомат, вещевой мешок, в котором несем запас патронов и гранат, забраться в тень, поднять повыше ноги, предварительно смочив горло холодной, лучше ледяной водицей, да и переждать до вечера эту убийственную жару. Мечта, мечты... Эти иллюзии уставшего, измочаленного солнцем человека пока несбыточны. Надо идти и идти... Особенно трудно легкораненым, которые тоже идут в строю.

Зноем прокален весь воздух. Упругим, как из печи, жаром обдает, проезжая мимо, техника. Жар идет и от наших разгоряченных тел. До металлических частей автомата не дотронуться.

Идем строем, но рассредоточенно. Ноги выше щиколотки вязнут в пепельно-серой, воздушно-рыхлой пыли. На потных гимнастерках — разводы соли. Пыль щедро ложится на наши лица, одежду, оружие. Все серо. Пыль, пыль. Она лезет в глаза, комом стоит в горле. Во рту пересохло, губы потрескались. Язык распух и едва помещается во рту, дыхание тяжелое. Голова кажется свинцовой. Даже думать и то трудно.

И в этой обстановке даже неуместной кажется команда: «Не растягиваться! Подтянись!» Организм требует отдыха, передышки. Я отгоняю от себя эти крамольные мысли и иду, иду, автоматически переставляя ноги. Наконец-то следует долгожданная команда: «Привал!», и мы, как подкошенная трава, валимся в придорожный кювет. А мимо несутся автомашины, танки, «катюши». От их мелькания рябит в глазах.

Вскоре снова раздается команда, и мы снова идем, километр за километром, разматывая шоссе пудовыми ногами. А на небе ни облачка. Солнце словно решило испытать еще раз нас на прочность и жжет и жжет невыносимо.

Строй роты слегка растянулся, взводы перемешались. Впереди, в первом ряду, как обычно, идет Леня Ригасов. Идет не как все. Идет слегка согнувшись, положив руки на автомат. И не было случая, чтобы он когда-либо отстал. Часами идет он в той же привычной позе, в том же темпе. «Трехжильный», — говорят про него, бывшего моряка-тихоокеанца. Стараясь не отстать от него, иду и я, изредка вытирая потный лоб. В нашей же шеренге идет Неверов, не по-уставному расстегнув на груди гимнастерку. Молча шагает, слегка переваливаясь с ноги на ногу, Канаев.

Но нет уже подле него постоянного спорщика Серова, нет и Феди Антилова, да и многих-многих других: навеки остались лежать они в братских могилах, увенчанных остроконечными звездочками. Год тому назад костяк роты составляли «сталинградцы», моряки-тихоокеанцы, курсанты авиационно-технических и пехотных училищ. Теперь их осталось единицы. Но хоть и война, а жизнь идет. На смену павшим в строй вставали новые. И переплелись традиции, судьбы и биографии живых и павших.

В хвосте роты плетутся двое только что вернувшихся из медсанбата, переболевших малярией. Оборона в приднестровских плавнях не прошла для многих без последствий. Почти все разведчики отдали дань этой никчемной болезни — малярии. Не поймешь, что за болезнь, особенно на фронте: то ходишь вроде здоровый, то вдруг начинаешь мерзнуть, зуб на зуб не попадает — это в тридцатиградусную жару! То, наоборот, становится жарко. Через полтора-два часа все проходит до следующего приступа, который с точностью хронометра повторится ровно через сутки. Мы, молодые, не поддавались этой болезни, но силы она подрывала основательно.

Однажды однообразие марша нарушилось стрекотом самолета. Это было за Тульчей, где-то в районе Злава-Русе. Появившийся над нашей колонной По-2 пролетел вперед, затем возвратился и сел в стороне от дороги.

Нахлестывая коней, к самолету помчались командиры, пропылил газик комдива. Вскоре «кукурузник» улетел, и один из участников встречи — начальник разведотдела дивизии майор Матвеев — на очередном привале рассказал нам, что прилетал командующий фронтом Федор Иванович Толбухин.

Он вручил награды, но самое важное, самое главное заключалось в обращении его к войскам: «Я знаю, что жарко, что идти вам тяжело. Многие с повязками, им бы в госпиталях лежать, а они в строю идут. Но мы располагаем сведениями о том, что союзники намерены выбросить десант в Болгарии и Румынии. Вы идете на Балканы. Поэтому я не приказываю, а прошу довести до сведения всех солдат и офицеров — повысить темп движения. Во что бы то ни стало, но мы должны прийти на Балканы. Недавно Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков был у генерального секретаря Болгарской коммунистической партии Георгия Димитрова, и тот сказал, что болгары ждут нас и тепло встретят».

Просьба командующего прибавила нам сил. И несмотря на жару, на усталость, поток войск продолжал двигаться, и казалось, его не остановить. Да, мы торопились, спешили. Шли днем и ночью. Не успевали мы сомкнуть глаз, как нас поднимали, и снова мы становились в строй, и ускоренный марш продолжался. Так текли часы, дни. На четвертый день пути, после обеда, подошли к границе.

На том участке, куда вышла наша дивизия, естественным рубежом ее служила широкая, с пологими склонами балка, поросшая кустарником и молодым дубняком.

Час от часу войск на нашем участке становилось все больше. Они подтягивались, скапливаясь, сжимались и ждали приказа свыше о дальнейших действиях.

Уютно разместившись под кустами и блаженно потягиваясь после сытного обеда, разведчики отдыхали.

— Кто же вас пожалеет, дорогие мои ноги? — произнес Канаев, любовно оглядывая ступни, словно видел их впервые. — Сколько же тысяч вы отмахали? А сколько еще вам предстоит пройти? Кыш, проклятые! — замахнулся он портянкой на мух, которые одолевали нас немилосердно. Их здесь были несметные полчища.

Лежа на спине и подняв ноги выше головы, Канаев смотрел вверх, через листья, и его взгляд тонул в синеве неба, в котором затерялось одно облачко. Оно висело неподвижно и, казалось, разморенное зноем, остановилось в раздумье, куда направить свой путь, куда плыть.

Рядом, переговариваясь, боясь нарушить оглушительную тишину пограничной полосы, лежали разведчики.

Как ни говори, а успокаивающе действует на человека зеленый цвет и легкое, еле уловимое трепетание листьев. Даже физически начинаешь ощущать, как ободряюще действует прохлада, как реже и глубже становится дыхание, вентилируются свежим воздухом легкие.

Под вечер в роту пришел майор Матвеев. Он среднего роста, рыжеватые волосы слиплись вокруг большого, с залысинами лба. Майор что-то сказал командиру роты Садкову, и они оба направились к нам.

Майора мы любили. Любили за доброту, за простоту отношений, за то, что он о нас все знал, всегда, если надо, старался помочь.

— И долго мы тут будем жир копить, товарищ майор? — вступил в разговор Канаев.

— Вопрос хорош и ко времени. Мы находимся на румыно-болгарской границе. За кустами — Болгария. Суверенитет государства надо уважать, поэтому прошу вас, за границу — ни шагу.

— А Болгария за кого? За нас или за немцев?

— За время войны официально Болгария придерживалась нейтралитета. Но на ее территории находятся немецкие войска, в ее портах базируются корабли немецкого военно-морского флота. В соответствии с нотой нашего правительства, мы находимся сейчас в состоянии войны с Болгарией. Нам приказано завтра в 5.00 снять погранзаставу в полосе перехода границы нашей дивизии.

— А болгары против нас не воевали?

— Нет, не воевали. Буржуазное правительство не решилось послать свои войска против нас, хотя во многом помогало немцам. И сейчас на ее территории они имеются и туда же отходят потрепанные.

— Если отходят — надо преследовать.

— Все верно. Но надо соблюдать порядок. Вам командование поручает выполнить задание, о котором я уже сказал. Отсюда застава находится, — развернув карту, Матвеев отыскал нужный объект и, прикинув расстояние, закончил: — километрах в полутора-

двух.

— Так мы всей ротой идем на задание?

— Это ни к чему. Мало ли что может произойти? Откуда я разведчиков возьму? Я считаю, и ваш командир роты тоже согласен, для выполнения этой задачи достаточно разведывательной группы в составе двенадцати — пятнадцати человек.

— Вот это да!.. — протянул Канаев, и по его лицу разлилось выражение глубокого изумления.

За время войны разведрота выполняла разные приказы, но снимать заставу еще не приходилось.

— Справимся ли мы? — задавал себе вопрос Канаев. — Справимся, — уверенно отвечал сам себе, озорно поглядывая на окружающих. Теперь за нашими плечами стоял опыт, огромный и выстраданный, накопленный ценой потерь и лишений.

Никакой другой, более подробной и интересующей нас информации, связанной со снятием погранзаставы, майор Матвеев нам не дал. По-видимому, он ею и не располагал.

Вскоре после ухода майора подготовка к операции развернулась полным ходом. Всех волновал только один вопрос: как поведут себя при встрече с нами болгарские пограничники? То ли они примут бой и будут отстреливаться до последнего патрона, как, например, дрались наши заставы на западных рубежах, то ли обнаружат наше выдвижение и отойдут в глубь своей территории, то ли предпримут что-либо другое.