Агент чужой планеты - Валерий Нечипоренко

Вот и сейчас я упорно продирался сквозь фантазии Ромоданова во многом благодаря давней привычке.

Местами сюжет захватывал меня, и тогда воображение автоматически рисовало возможные иллюстрации к той или иной сцене.

Одновременно я видел очевидные просчеты рукописи, ее - как мягко выражаются в издательствах - шероховатости. Но следом я вспоминал, что читаю не литературное произведение, а исповедь реального, знакомого мне человека, и невольно ловил себя на мысли, что моя глухая антипатия к автору неуклонно возрастает.

Хоть убей: не верил я в его искренность! Ромоданов пытался обелить себя в собственных глазах, - только и всего. Чуть не на каждой странице твердил о своей честности и порядочности, не замечая, что мохнатые уши торчат отовсюду. Его двуличие и душевная черствость были очевидны.

Чего стоила одна история с Федором, поданная с изощренной хитростью! Ну никак я не могу поверить, что увлеченный большим делом молодой ученый, каким Федор показан вначале, пойдет на страшное преступление! Тут какой-то провал, недосказанность. Все наверняка было иначе. Ромоданов застал своего друга с Алиной и, воспользовавшись биополем, безжалостно расправился с обоими. А теперь пытается выдать себя за жертву.

А его отношения с Алиной? Он поминутно распинается о своем якобы святом чувстве, стремится доказать, что окружил любимую женщину лаской и нежностью, а сам то и дело проговаривается, называя ее шлюхой, стервой, тварью... Хороша нежность! И на какую же взаимность он уповал? Женское сердце не обманешь.

Он становится в позу моралиста, осуждая Алину за легкомысленный образ жизни, свои же безобразные оргии, видимо, считает нормой.

Исключительно по вине Ромоданова погибает бедный Нечитайло, но даже словечка раскаяния не находит наш герой.

Нет на его счету ни одного доброго дела, вот разве что материально помог своей матушке, о которой, сам того не замечая, отзывается с недопустимой язвительностью.

Наконец, как расценить жалкие попытки оправдать свое творческое бессилие? То, видите ли, у него отдельной комнаты не было, то злодей Мамалыгин сбил с панталыку, то в редакциях не пожелали оценить... Как же, читал я его очерки, помню... А чего мучиться-то? Старая истина: можешь не писать - не пиши.

Совсем уж невнятно рассказывает Ромоданов о своей так называемой агентурной работе. Не знаю, не знаю...

А вот и кофе готов.

Читаю дальше.

ОКОНЧАНИЕ РУКОПИСИ ВАДИМА РОМОДАНОВА

Если ваша молодая и красивая жена погибает вместе с любовником, то приготовьтесь к тому, что вы окажетесь под подозрением.

Следователь, который вел это дело, поначалу смотрел на меня волком. Кажется, мое алиби ничуть его не убеждало, хотя, как и обещал Саныч, целая куча народу (самый активный - официант Вовчик) клятвенно заверяла, что в тот злополучный вечер я неотлучно бражничал за ресторанным столиком.

Впрочем, в этом-то следователь и не сомневался. Он полагал, что я воспользовался услугами наемного убийцы. К счастью, Саныч оказался ловким исполнителем и не оставил никаких следов.

Когда же начались допросы свидетелей - бывших собутыльников и любовников Алины, настроение следователя стало быстро меняться в мою пользу. Выяснилось, что Алина с распростертыми объятьями принимала проституток, наркоманов, подозрительных типов с уголовным прошлым. Тут и я подлил масла в огонь, заявив, что в доме имелись значительные ценности.

Возникла весьма правдоподобная версия: кто-то из ее постоянных гостей дал наводку, а грабитель (или целая шайка) расправился с хозяйкой и ее очередным любовником, случайно оказавшимся в этот момент в доме. В мою пользу говорил и тот факт, что сама Алина отпустила накануне всю прислугу. Свидетели подтвердили, что я знал о многочисленных изменах Алины, но никогда не делал из этого трагедии. Да и ее прошлое сыграло роль.

Словом, поиск ушел далеко в сторону и меня оставили в покое.

На второй день после несчастья я похоронил мою любимую (хотя и хоронить-то было нечего), завалив могилу цветами и устроив пышные поминки.

В тот же день родственники хоронили Федора. Обе процессии всретились у кладбищенских ворот, где разыгралась безобразная сцена. Мать Федора в истерике набросилась на меня, осыпая безумными упреками в том смысле, что следи я строже за своей женой, ничего такого не случилось бы. Я, конечно, мог бы привести контраргументы, но промолчал. Горе совершенно помутило разум бедной женщины.

Лучшему в городе скульптору я отвез целую кипу фотографий Алины, заказав выполнить по ним бронзовый памятник в полный рост.

Деньги, которые мне вернул Саныч, я раздал нищим.

Оформив надлежащие документы, я стал вполне официально именоваться вдовцом. Вдовец... Слово-то какое!

А тем временем город залечивал раны, нанесенные ему в тот сумасшедший вечер. Как выяснилось, ураганный ветер разметал целый поселок самозастройщиков на одной из окраин, повалил великое множество деревьев и столбов и даже опрокинул два подъемных крана.

Что же касается пожара, то он полностью уничтожил полторы дюжины домов вместе с хозпостройками и садами. Было выжжено полквартала. Я побывал на пепелище. От великолепного палаццо Алины с его роскошной обстановкой остались лишь растрескавшиеся почерневшие стены да большая куча золы. Сожженные деревья напоминали пейзаж из фантастического боевика. Конец проклятому дому!

Пожар, похоже, был на руку отцам города. Они давно уже точили зуб на этот тихий квартал в центре. Тотчас было объявлено, что на месте выгоревших участков поднимется крупнейший концертно-развлекательный комплекс. Погорельцы принялись протестовать, я же испытал облегчение. Скоро исчезнет всякая память о доме, который принес мне столько страданий.

Все бы ничего, но с некоторых пор меня стала навещать Алина. Вернее, несколько Алин. Стоило провалиться в сон, как они входили в комнату и располагались вокруг кровати.

Первая Алина смотрела на меня влюбленными глазами и жарко шептала: "Миленький...", вторая, разгоряченная гневом, упершись кулачками в бока, обещала: "Сейчас получишь от меня на бедность!", третья, равнодушно-холодная, усмехалась: "Зайка, мне опять нужны денежки", четвертая, страшная, как старая ведьма, размахивала тесаком: "Как ты омерзителен! Ненавижу! Ненавижу!"... А еще была и пятая, и шестая...

Иногда появлялась целая толпа Алин, и я жадно искал в ней ту, первую, и лишь найдя, успокаивался. Но первая приходила не всегда. Хуже всего, когда возникала одна только четвертая с ее тесаком. Я почти физически ощущал, как острая сталь проникает в мое горло, и просыпался в холодном поту. Но другой раз пробуждение не наступало очень долго, и ночные кошмары бесконечно терзали меня. Я стал бояться засыпать ночью и старался отсыпаться днем. Но даже если я бодрствовал ночью, то в самый глухой ее час сознание все равно отключалось ненадолго и Алины представали передо мной во всем своем многообразии.