Чаша ярости: Мой престол - Небо - Артем Абрамов

Соледад смотрела на Иешуа с опаской и надеждой, с опаской - потому что страшилась грядущих слов Мессии, которые могут разрушить ее маленький мир, именно ее, про остальной она только читала в книжках из библиотеки отца, и в то же время - с надеждой, потому что тесно и душно было ей в ее маленьком мире.

Отец Педро смотрел на Иешуа и верил: что сделано Мессией, то справедливо. Но что сделано - он не знал и тоже, как и хозяин, хотел узнать.

И жена Гонсалеса Инее смотрела на Иешуа и думала: какой он красивый - этот Мессия, какой видный, какой мужественный. И больше ни о чем не умела думать.

А Иешуа допил вино и ответил Гонсалесу и всем сразу:

– Я уничтожил все реальные и возможные запасы кокаина в Колумбии. Реальные - реально и уничтожил. Точнее - сделал безвредными. Как сода. Карбонат натрия. Перестройка кристаллической решетки, это просто... А возможные... Знаете, по-вашему это будет называться... вирус... так, пожалуй, точно, хотя никакой это не вирус, а что именно - не суть важно. Важно, что я генерировал его в масштабах, адекватных биологическому взрыву, и он, этот вирус, - пусть будет так, - заразил все посадки коки от Медельина до Кали, и зараза неизбежно и скоро - недели не пройдет! - перебросится в Перу и Эквадор. И Боливии не минует, так что Альварес напрасно суетится по поводу Конфедерации с длинным названием: никому она уже не понадобится. А вам, Родригес, придется перейти на торговлю бананами. Тоже прибыльно, хотя и не столь, не столь...

Ангел здесь уже, помнится, летал. И опять явился, наглый, зашуршал красивыми картонными крыльями, помог, чем мог, кондиционерам.

– Не понял... - медленно, через силу произнес Гонсалес.

– Проверьте, - равнодушно сказал Иешуа, наливая себе еще "Альфы". - У вас же есть связь с вашими фабриками, и с вашими оптовыми складами, и с вашими плантациями, и с вашими партнерами, наконец. Позвоните им, соединитесь по радио, пошлите голубей - этот способ исторически проверен. Поработайте, Гонсалес, и поймите, что теперь вы - никто и звать вас - никак... И не обвиняйте меня в том, что я всего лишь - турист и бездельник. Я вернулся в ваш и мой мир надолго. Я только присматриваюсь к этому миру, я пытаюсь понять его, я плачу о нем, и о безверии людском плачу, как плакал пророк Иеремия. Помните, Гонсалес: "И сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа. Помысли о моем страдании и бедствии моем, о полыни и желчи. Твердо помнит это душа моя и падает во мне. Вот что я отвечаю сердцу моему и потому уповаю: по милости Господа мы не исчезли, ибо милосердие Его не истощилось". Я не искал здесь места покоя моего, я догадывался о полыни и желчи, я знал, куда и на что иду. Но даже я не мог представить себе, что покоя в этом мире вообще не существует и не было никогда. Но мир-то стоит и не обрушился, потому что не пришел еще час погибнуть ему. Слышали: милосердие Господа не истощилось. И именно потому все вы, забывшие о Боге, поскольку он не напоминает о Себе лично вам, Гонсалес, или вашему компаньону, или вашему врагу, да кому угодно не напоминает, - именно потому все вы, препарирующие этот мир, как вам хочется, должны знать и бояться: мир жив, а значит, правда мира и правда для мира никуда не исчезли. Они для вас - полынь и желчь, но что делать? Они ждут своего часа, потому что Бог терпелив. Вот опять же Иеремия: "Ибо не навек оставляет Господь"... Что ж вы сидите, Гонсалес? Почему никуда не звоните, не проверяете мое сообщение о гибели вашего бизнеса?..

Белой тенью возникший Мигуэль подошел к хозяину, наклонился над ухом и что-то долго шептал. Лицо Гонсалеса в слабом свете прихотливых ламп, похожих на синие ирисы, вновь стало каменным: ну прямо местный божок, принявший непосильный удар от далекого Бога...

Мигуэль дошептал свое и исчез. А Гонсалес налил себе вина, пригубил его, тяжело откинулся в кресле.

– Считайте, что я проверил. Сведения подтверждаются. Не везде пока, но Мигуэль свяжется... - Надо отдать должное Гонсалесу: он стойко держал удар. - И все же я вернусь к своему первому вопросу: зачем вам все это нужно? Вы решили, что уничтожили врага? Одумайтесь, вы его даже не ранили!.. Ну, предположим, вы правы и больше кока в Южной Америке расти не будет... Хотя время лечит все, в том числе и почву, и посадки... Так что точнее: временно не будет. И кому вы сделали хуже? Мне или Фуэнтесу? У нас в достатке деньги и власть, чтобы удержать позиции на американском рынке кокаина, который рано или поздно возродится. Наркодилерам где-нибудь в Штатах? Но они легко перейдут на химические наркотики, которые, конечно, страшнее и опаснее для жизни, но деньги, как утверждал кто-то из древних, не пахнут. Полиции, которой некого будет ловить или, точнее, не у кого станет тянуть деньги? Она приспособится, кто-кто, а копы всегда найдут тех, с кого можно содрать бабки... Нет, сеньор, в первую очередь плохо будет пеонам, которые потеряют работу и вполне реальную возможность кормить свои семьи. Еще хуже будет миллионам нарков, которые прочно сели на иглу и умрут, прежде чем сумеют поменять толерантность. Скверно будет врачам, на головы которых свалится проблема поистине мировой ломки - с ней надо справляться, а как? Опять же: приучать больных к химии, чтобы не подохли, а это - деньги, которых у врачей и тем более у их пациентов мало... Вы тут сказали, что я умею только слушать друих, а читать не люблю. Верно сказали. Но вот про кого я слышал от одной моей доброй знакомой - про испанского сеньора по имени Дон Кихот, который сражался с ветряными мельницами и тем самым создавал большие проблемы окружающим. Думается мне, что сравнение с Дон Кихотом вам лестным не будет... Извините, сеньоры и сеньорита, я покину вас. Я - из тех, окружающих, у меня - большие проблемы по вашей милости. Инее и Соледад побудут с вами. Ужин сейчас подадут. Машины вас ждут...

Он так же тяжко, как и сел, поднялся из кресла, как будто сложно ему было справиться с неожиданно ставшим огромным собственным весом, и пошел в глубь дома, шаркая подошвами по деревянному полу. Только сейчас Мари отчетливо поняла, что хозяин - стар.

– Ужин, сеньоры, - возвестил Мигуэль. И из дальних дверей вереницей пошли в холл белополотняныс официанты с блюдами над головой.

– Да уж какой там ужин, - озадаченно сказал Иешуа. - Спасибо и на добром слове, а нам - пора.

Он встал и, не дожидаясь спутников, пошел в темноту ночи, где белыми фосфоресцирующими фантомами стояли утренние "хаммеры".

Его догнала Соледад, схватила за руку, умоляюще крикнула:

– Подождите, Мессия, не уходите. Вы же правы, правы! Вы все сделали правильно! Отец убивает людей, я много раз говорила ему это, я хотела уехать, а он не разрешал, мне здесь плохо, тяжко, вы не верьте ему, он не понимает, не хочет понимать: чем меньше в мире наркотиков, тем мир чище. Это, наверно, как болезнь: надо лишь перемочь, переболеть... - Иешуа слушал участливо, а она сбилась, заплакала, уткнулась ему под мышку, проговорила глухо: - Я, наверно, дура набитая...