На то и волки – 2 - Александр Бушков

Значит, был заказ.

— И тебя не интересует, кто?

— Меня не интересуют пешки, — сказал Данил. — Назови это самым откровенным снобизмом, но я предпочитаю иметь дело с ферзями. Или, как минимум, с офицерами… Ну, мне пора в отель.

— А ты не думаешь…

— Не думаю, — сказал Данил. — Меня гораздо проще хлопнуть на территории Рутении. Скандала не в пример меньше. Ракуту-то легко списать на пресловутые бандитские разборки, никто и не удивится, а я как-никак человек респектабельный и заметный.

…Принимая ключ от очаровательной блондинки за стойкой, он уже знал, что дело нечисто. Нельзя требовать от смазливых блондов той же выдержанности, что от Штирлица с папашей Мюллером. Взгляд у нее явственно вильнул, сучий был у нее взгляд, нашкодивший…

«Ну и ладненько», — подумал Данил без особого волнения. Боковым зрением видел Янину, с отрешенным видом стоявшую у киоска с косметикой. Вздохнув про себя, направился к лестнице. Интересно, ч т о? Труп под столом?

Несовершеннолетняя гимназистка в порванном платьице? Бумаги со стола министра обороны? А ведь штатский, непринужденно свернувший на ту же лестницу, явно приклеился…

Вставим ключик, аккуратненько его повернем — ну не бомба же под дверью, в самом-то деле…

— Стоять! Полиция!

Он ухитрился не вздрогнуть, когда из его же собственного номера навстречу азартно кинулись двое в штатском, сгребли за руки и проворно защелкнули наручники. Стоял, как столб, штатский с лестницы проворно вошел следом, а за ним еще один, на вид ровесник Данила, лысоватый и неприметный, с тем равнодушием во взоре и походке, что вырабатывается долгими годами рутинной пахоты. А пожалуй что, ты здесь и старший, подумал Данил, под непреклонным напором двух пар рук усаживаясь в кресло. И, пожалуй, ты еще в старые времена набирался опыта, на партийных собраниях не одни портки протер…

— Пан Черский? — осведомился ровесник. — Это ваш номер?

— Да вроде бы, — сказал Данил. — Выглядит совсем как мой, да и ключ подошел… Положительно, мой. В чем дело?

Лысоватый продемонстрировал удостоверение. Чертовски мило. Контрвывяд [11].

Там, конечно, несколько уклончивее все сформулировано, в его синей ксиве, но мы-то знаем, что почем…

— И вы, конечно, в состоянии присовокупить к этому серьезному удостоверению еще и санкцию прокурора, пан подполковник? — светским тоном осведомился Данил.

— Не торопитесь, — сказал лысоватый, значившийся в удостоверении как подполковник Барея (что, впрочем, ни о чем еще не говорило). — Пока что проводятся оперативные мероприятия, которые санкции прокурора не требуют. — Он ловко выдвинул ящик стола. — Это ваш пакет?

— Впервые вижу, — пожал плечами Данил. — Когда я отсюда уходил, ящик вообще был пуст.

— Да что вы говорите… — Он обернулся к своим:

— Приступайте.

В роли понятых выступали испуганная молоденькая горничная и непонятный мужичок, неведомо откуда извлеченный. Первым делом им продемонстрировали пакет и дали туда заглянуть — а вот Данилу этого со своего места сделать не удалось, — потом штатские с большой сноровкой обшарили однокомнатный номер, что не заняло много времени. Данил попросил закурить — не отказали, но сунули свои, а его пачку приобщили к прочим вещичкам. Формалисты чертовы.

Особой тревоги он не испытывал, но на душе все же было неспокойно увлекшись, мог и переиграть, чересчур положиться на возможности старого друга, с которым на пару охраняли заклейменных историей генсеков. Всякие бывают случайности…

— Ну, собирайтесь, пан Черский, — распорядился Барея и, когда Данил встал, ловко накинул ему на руки его же собственную куртку. — Пойдемте все вместе, как старые друзья, к чему смущать мирных постояльцев киношными зрелищами…

Они всей компанией покинули здание через парадный вход. Данил моментально высмотрел Янину — она лениво листала яркий журнал возле киоска и словно бы не заметила шествия.

Его усадили в цивильную машину, снабженную, правда, мощной рацией. Ехали недолго. Остановились возле полицейского участка, где в уединенной комнатке Данила заставили откатать пальчики, — дали потом, правда, возможность тщательно отмыть руки. И запихнули в узенькую тесную камеру, предварительно избавив от шнурков, ремня, часов и содержимого карманов.

Оставшись один, Данил, чтобы убить время, принялся вдумчиво изучать узилище. Вольготно отдохнуть на привинченных к стене узеньких деревянных нарах мог разве что мазохист. После первого, беглого изучения временного пристанища стало ясно, что оно никоим образом не рассчитано на господ шпионов, согласно незримой табели о рангах все же стоящих на ступеньку выше примитивных «пияков» и «лобузов». [12] В углу доисторическими отложениями засохла блевотина, стены покрыты наскальной живописью на четырех языках, из которой Данил узнал, что Баська — шлюха, Бронек — стукач, менты как были козлами при красных, так ими и остались, а Михель из Бремена невиновен и потому призывает кары небесные на головы польских… (Эпитет был старательно стерт, очевидно; каким-то пьянчужкой, в котором нежданно-негаданно ожило чувство патриотизма.) Имелась совершенно непонятная надпись на арабском, а также картинки и декларации, несомненно, оставленные Даниловыми соотечественниками, вряд ли слушавшими когда-либо Моцарта да вдобавок не отягощенными знанием родной грамматики.

В коридоре временами начиналось оживление — вели пьяных, качавших права совершенно по-российски, с той же славянской экспрессией, какой-то типчик орал что есть мочи, что это ошибка и нож был вовсе не у него, а у паскуды Генека, но здешние граждане начальнички, судя по звукам, верить были не склонны, а потому в два счета утихомирили подзатыльниками. К Данилу так никого и не подсадили, даже в глазок никто не заглядывал.

Примерно через полчаса заявился хмурый капрал, поставил прямо на нары, благо больше некуда было, подносик с чашкой сквернейшего даже на вид кофе и ломтем хлеба с куском ливерной колбасы.

— Это зачем? — полюбопытствовал Данил.

— Может, пан у нас задержится, — флегматично сообщил капрал и убрался.

Детские подначки, констатировал Данил. Скучно ему на рутинном дежурстве, надо полагать, вот и решил под видом заботы о желудке заключенного поглазеть на шпиона. Если пан и задержится, то уж, конечно, не в камере для алкашей…

Еще через полчасика он все же съел и выпил принесенное — как-никак не обедал. Посидел на нарах, сколько смог выдержать, — и вновь принялся бродить по камере.

Прошло не менее двух часов, прежде чем явился Барея. Взял у оставшегося в коридоре капрала два обшарпанных казенных стула, протянул один Данилу и жестом велел стражу запереть дверь. Не спеша достал сигареты, поинтересовался:

— У вас есть претензии?

— Не могу пока сформулировать, — пожал плечами Данил.

— А вопросы?

— Интересно, у вас каков был стаж в пэ-эз-пэ-эр? [13] — без особой задиристости поинтересовался Данил.

— Честно говоря, был немалый. Не меньший, должно быть, чем у вас в ка-пэ-эс-эс… Что поделать, такие были времена…

— Стонали под игом Москвы, а?

— А вы не назвали бы это игом?

— Трудно так сразу сформулировать… — сказал Данил. — Вы ж и по специфике работы, и по возрасту должны помнить историю. Уже в сорок пятом сюда, в Польшу, вернулась масса довоенных офицеров, и армейских, и разведчиков. И никто их не бросал за колючку, наоборот, служили на высоких постах, и когда против них в пятьдесят третьем попыталась вяло сыграть в раскрытие суперзаговора тогдашняя «десятка» [14], ее довольно быстро взяли к ногтю саму…

Интересно, почему они служили Сталину, как вы думаете? Аристократия с кости и крови, довоенные генералы и довоенные разведчики…

— А вы как думаете?

— Ну, это простая шарада, — сказал Данил. — Не за кусок колбасы и жестяные звездочки, конечно. За перспективу. А перспектива была заманчива — как-никак и у ваших жолнежей был нешуточный шанс пройти с засученными рукавами и автоматами наперевес по Мюнхену и Парижу…

— Возможно, — согласился Барея. — Однако же ваша могучая империя, простите, обернулась откровенным пшиком, что, в свою очередь, не может не питать глубокие разочарования. Рухнувшие заманчивые перспективы еще хуже отсутствия таковых. Того, кто обманывает надежды, всегда ненавидят особенно яростно.

Вот и дуют… иные ветры. Как пели уланы в двадцатом. Знаете? «В руку пика, сабля — в ладонь. Бо-ль-ше-ви-ка — гонь, гонь, гонь!» Вас это не коробит?

— Помилуйте, — пожал плечами Данил. — Все ж-таки — «большевика», а не «москаля». Переживу… Вы хотите сказать, что в этой бравой песенке и таится ключ к происходящему?

— Простите?

— Ну, как я понимаю, кому-то срочно понадобился москальский шпион…

— Почему сразу — шпион? Быть может, речь идет о наркотиках или незаконной коммерции?