Безродыш. Предземье - Андрей Олегович Рымин

— Становись. Бой до сдачи, — ухмыляясь, объявил для зрителей Санос.

Я в ловушке. Проигрывать девке, пусть та и старше меня — однозначно позор. Побеждать же — это значит показывать свою настоящую силу. На полуспущенных рукавах тут, увы, не прокатит. Фокус в том, что Гудрун — дочь Лодмура. Не все знают, но эта деваха — очень серьёзный боец. Папка скармливает ей бобы по чём зря. И сейчас, после большого похода, наверняка пару снова подкинул.

По-хорошему, Гудрун в пору противники уровня Саноса. Край, немного слабее. У такого, как я, шансов нет. Посмеяться хотите, уроды? А вот дулю вам с маком! Не будет здесь поддавков. Не могу! Не хочу!

— Начинайте!

Гудрун лаской бросается вперёд. Хочет сразу закончить, показать насколько я слаб против девки. Небольшой, но крепкий кулак мчится мне прямо в глаз. Я отшатываюсь. Едва увернулся и тут же бью сам. Не в лицо. Целю в бок. У меня тут двойная задача — и победа нужна, и мордашку девчонке попортить нельзя. Баба же. Не поймут, не оценят.

Достал вскользь по рёбрам. И немедленно ловлю ухом кулак. Больно! Звон в голове. Резко прыгаю в сторону, разрывая дистанцию. Миг — и я снова в норме. Уклоняюсь от новой атаки Гудрун — и по кругу. Осторожность сейчас самое важное. Один пропущенный удар может решить исход боя. Уже вижу, что силы у нас примерно равны, но я малость быстрее — и это мой шанс. Крепи у неё явно больше, а значит размен плюхами будет не в мою пользу. В весе тоже проигрываю, но девка лишь слегка тяжелее.

Думаешь буду твои танцы плясать? У меня своя дудка. Раз увернулся, другой. Отскочил, отклонился. Сам тоже бью в ответ, но больше для вида. Подгадываю момент для прыжка.

Нога! Ничего себе она ими машет. Едва руку подставить успел, а то в подбородок прилетело бы пяткой. Боковой снизу. Мимо! Подсечка. Отпрыгнул. Пропускаю в плечо, а свой удар, едва доставший до твердого, как бревно, живота, напрочь смазал. И тут же выхватываю ногой в бедро. Скорость скоростью, а мастерства и опыта у неё явно больше. Затягивать нельзя — проиграю.

А народ свистит, улюлюкает, подбадривающе кричит. Само собой за Гудрун здесь болеют. Лишь раз слышал выкрик в мою поддержку. Наверное кто-то из Глумовских. Но зато никто не смеётся. Уже поняли, что хилый с виду безродыш далеко не слабак. Но проигрывать девке…

Размахалась ногами. Вот тут мы тебя и подловим. На очередном ударе, что метил мне в голову, подныриваю под бьющую ногу и толкаю опорную.

Получилось! Свалил! И я сверху. Успеваю завести ей под подбородок предплечье. Всё — её шея в замке. Обхватываю ногами девчонку за талию, вцепляюсь клещём. Попробуй меня теперь сбросить.

Не, ну точно ласка. Куница. Выгибается дугой, извивается змеёй, крутится угрём на земле, силится отодрать меня, боднуть в нос затылком, щипается, руки ногтями дерёт. Бесполезно. Я намертво впился, прирос к ней, душу со всей силы.

— Сда… Сда…

Гудрун не хватает воздуха, чтобы выдавить нужное слово. Она прекращает царапать меня и начинает колотить по земле открытой ладонью. Знак понятен — она проиграла. Расцепляю руки и быстро откатываюсь подальше от девки. Мало ли. Ещё бросится с психу по новой.

Не бросилась. Поднялась на колени. Руки на шее. Лицо — словно её продолжают душить. Быстрый непонимающий взгляд на меня, потом злющий на Саноса — и кое как встала на ноги.

— Ловко.

Одобрительный кивок в мою сторону.

— Надо будет как-нибудь повторить.

Поляна молчит. Даже Санос. Тем, кто болел против меня, сказать нечего. Те, кто держал кулаки за меня, в меньшинстве и стесняются бурно выражать свою радость. А Гудрун молодец — умеет проигрывать. Не то, что я гордый.

Прижал кулак к груди и коротко поклонился побеждённой сопернице. Где-то слышал, что так поступают, когда хотят выказать своё уважение к проигравшему. Народ оценил. С разных сторон раздались хлопки и подбадривающие возгласы. Я поднял глаза.

Санос красный, как мак. Гауч, Браг и почти все Лодмуровцы тупят глаза. Один только уставился, словно йока увидел. В выпученных зенках Патара вопрос. Тот самый вопрос. Сын старосты думал, что знает меня. Сейчас к непониманию с удивлением примешан страх, но он скоро пройдёт. И тогда на вопрос захотят получить ответ.

Я подставился.

* * *

— Это печень. Увы, но тут всё.

Озвучивший приговор Сарбахан лицом оставался спокоен, как будто бы и не своей бывшей подруге скорый конец жизни предрёк, а погоду на завтра сказал.

— Как всё? Совсем всё? — не поверила Вея.

Нас, как старших, лекарь не стал выгонять из землянки, так что слушаем страшные слова вместе с Маргой. Хотя, старая словно и не слышит Сарбахана. Блестящие глаза бабки смотрят мимо нас, куда-то в темноту, окружающую созданный свечой островок света. Высохшие губы что-то беззвучно бормочут. На пожелтевшем, как и белки глаз, лице застыла усталость. От жизни? От нас? От судьбы, которая загнала её в угол? О чём Марга думает, мне не узнать.

— С лекарством, что дам, пару дней лишних протянуть сможет, но не более того. Неизлечимый недуг. Даже, если бы раньше ко мне вы пришли, не помог бы.

— Отжила своё, — подтверждая, что всё она слышит и понимает, тихо-тихо прошептала Марга.

А у меня слов, ни для лекаря, ни для бабушки нет. Как же так? Ей же пятьдесят шесть всего. До предела ещё целых четыре года. Да, бывает, не доживают старики до него, раньше срока уходят. Но Марга… Такой же крепкой была! Всего неделю назад, перед тем как поплохело ей резко, и вёдра с водой от колодца таскала, и над стиркой часами могла простоять, и дров нарубить. Да и сегодня вставала с печи, кое-как управлялась по дому. Проклятая старость!

— Могу зелье дать, чтобы быстро и без мучений ушла.

И опять Сарбахан, как с Халашем тогда, ничего окромя избавления от лишних страданий предложить не способен. Что за лето такое? Беда за бедой. И помочь бабке нечем. Тут уже, либо лекарь с даром, либо жизни семя. Последнее, хоть и не возвращает старикам молодость и отмера не прибавляет, но хворь побеждает любую. Только нет у нас, ни того ни другого. Что год жизни, что отмеченный Бездной лекарь — слишком дорого для нас. В обоих случаях цена неподъёмная.

Как я слыхал, за лечение стариков в граде в прошлый раз тот целитель золотой брал, а это целых двадцать бобов, да и