Невеста Нила - Георг Эберс

Сегодня утром дамаскинка спросила масдакита, молится ли он Богу о своем выздоровлении. Рустем отвечал, что персы никогда не просят о чем-нибудь особенно, а молят божество о «благе вообще», потому что один Господь знает, что нужно смертному. Сколько мудрости было в этом простом ответе! Почему нельзя надеяться, что по милосердию Божию даже отцовское проклятие обратится в благословение, если исправит сына?

В своем послании Орион объяснялся Пауле в любви и даже просил ее руки. Вчера это привело бы девушку в гнев, сегодня же она прощала ему. Сердце дамаскинки радостно билось при мысли о свидании с ним. Тяжелый удар, пережитый Орионом, заставил его переродиться нравственно. Какая благородная задача — вывести на добрый путь этого заблудшего человека и помочь ему в достижении высших целей!

Забота о материальных средствах Паулы со стороны Ориона делала ему честь. В каждой строке его письма сквозило горячее чувство, а известно, что женщина охотно прощает мужчине все на свете за любовь к ней. Паула испытывала глубокое волнение, думая об этой привязанности. Ее собственное сердце неудержимо стремилось к юноше, но она не хотела назвать это влечение любовью, объясняя его только бескорыстным желанием указать Ориону высшие задачи жизни.

Бледный черный всадник, обнимавший Паулу во сне, не должен увлекать ее в пучину. Ей самой следует поднять его на высоту, доступную сильной и мужественной душе. Так думала дочь Фомы, и ее щеки зарумянились. Она торопливо открыла шкатулку, вынула оттуда листки папируса, письменный прибор, печать и села к письменному столу у окна, чтобы приняться за письмо. Но тут девушкой овладело горячее желание увидеть Ориона. Она старалась победить это чувство, и ей стало понятно, что перо не в силах выразить всего, что было на сердце.

Дамаскинка убрала обратно листки, и почему-то ее взгляд остановился на печати. Это был отцовский перстень, где между двумя мечами крест-накрест виднелась звезда, может быть, созвездие Ориона. Вокруг извивалась греческая надпись: «Перед добродетелью проливали пот и бессмертные боги», что означало: «Кто хочет быть добродетельным, тот не должен жалеть трудового пота».

Дамаскинка заперла ящик, радостно улыбаясь. Звезда и девиз показались ей счастливым предзнаменованием. Она хотела поговорить с Орионом об этом изречении, которое было заимствовано одним из ее предков у Гесиода [56]. Потом Паула спустилась вниз, прошла мимо Руфинуса, его жены и Филиппа, сидевших в саду, разбудила крепко спавшего гонца и поручила ему передать своему господину утвердительный ответ. Но прежде чем тот успел сесть на мула, девушка попросила его подождать еще немного и вернулась к мужчинам. Она позабыла в своей торопливости сообщить им о предложении Ориона. Как тот, так и другой нашли для себя удобным приступить к совещанию в назначенный час. Пока Филипп передавал посланцу, что его господина ожидают завтра, хозяин с искренним удовольствием взглянул в лицо своей гостьи и заметил:

— Мы боялись, что письмо из дома наместника расстроит тебя, но ты, наоборот, совершенно расцвела после этого. Как ты думаешь, Иоанна, ведь двадцать лет назад ты приревновала бы меня к такой гостье, или твоя голубиная душа не способна к ревности?

— Перестань, пожалуйста, — со смехом возразила жена. — Разве я видела всех красавиц, которыми ты восхищался во время твоих странствований по свету, пока мы сидели дома.

— Ну нет, старушка, где я только ни бывал, но мне не случалось встречать такой богини, как наша гостья!

— А мне и подавно! — заключила Иоанна, взглянув своими ясными глазами с искренней лаской на Паулу.

XXI

Вечером семья Руфинуса и врач Филипп сидели в саду. Паула также находилась тут. Пульхерия села у ее ног и прижалась головкой к коленям гостьи. Дамаскинка разглаживала рукой ее шелковистые волосы.

Ночь выдалась теплой, и все охотно приняли предложение Руфинуса дождаться предстоящего затмения луны. Ему следовало наступить за час до полуночи.

Разговор перешел на то, что церковь потворствует суеверию необразованной массы. Не далее как сегодня вечером был назначен крестный ход с целью отвратить небесное явление, которое, по мнению черни, предвещает различные бедствия.

Руфинус назвал это кощунством, так как все подобные феномены в природе подчиняются незыблемым законам небесной механики и могут быть предугаданы заранее. Между тем невежественные люди приписывают их гневу Божьему, который можно отвратить молитвой.

На этот раз предстоит торжественный крестный ход с епископом и всем духовенством во главе.

— А если маленькая комета, открытая моим приемным отцом еще на прошлой неделе, будет все увеличиваться в объеме, — прибавил врач, — и ее хвост развернется на горизонте, тогда страх суеверной толпы достигнет своего апогея, и народ будет выходить из себя.

— Но ведь комета бывает всегда к войне, засухе, к повальным болезням и голоду, — с убеждением сказала Пульхерия.

— Я всегда думала также, — прибавила Паула.

— И совершенно напрасно, — заметил врач. — Эти домыслы можно опровергнуть сотней доказательств, и грешно поддерживать суеверие. Простой народ понапрасну охвачен необоснованным страхом, а такая душевная тревога, в особенности при низком уровне нильской воды, когда и без того много больных, только увеличивает различные недуги. Вот увидишь, сколько у нас будет работы, Руфинус.

— Я готов поработать, — отвечал старик. — Уж лучше бы хвостатое чудовище ломало людям руки и ноги, вместо того чтобы сбивать их с толку.

— Какое жестокое желание! — воскликнула дамаскинка. — Иногда ты говоришь и делаешь удивительные вещи, которые мне кажутся совершенно непонятными. Почтенный Руфинус, еще вчера вечером ты обещал…

— Объяснить тебе, почему я собираю вокруг себя изувеченных творений Божьих? Чтобы облегчить им бремя жизни.

— Именно так, — согласилась Паула. — Это великий подвиг милосердия, конечно…

— Ты полагаешь, — прервал ее речь бойкий старик, — что мной руководит в этом случае не только чувство сострадания? Ты совершенно права. С самого детства меня особенно занимало строение скелета у людей и животных, и, как собиратель оленьих и козьих рогов, составив полную коллекцию, начинает собирать рога с болезненными искривлениями и наростами, так же и я хочу изучить все разновидности увечий и повреждений костей у животных и людей.

— И ты отлично правишь их, — прибавил врач. — Руфинус с детства пристрастился к искусству костоправа, — заметил он, обращаясь к Пауле.

— Особенно с тех пор как я сам сломал себе бедро и мне пришлось испытать на собственном опыте, как это мучительно, — перебил хозяин. — С помощью Филиппа я сделался мало-помалу настоящим хирургом и притом служу Эскулапу совершенно бескорыстно. Кроме того, мной руководят в этом и другие соображения: невольник-калека стоит дешевле, а между тем он доставляет мне материал для интересных наблюдений. Но, конечно, подобные вопросы не занимают молодых девушек.

— О нет, напротив! — воскликнула Паула. — Я с удовольствием слушаю рассказы Филиппа из естественной истории.

— Это иное дело! — прервал со смехом Руфинус. — Но он считает глупостью мои опыты и соглашается только с тем, что хирург и наблюдатель не может найти более добрых, услужливых и интересных домочадцев, чем мои калеки.

— Они благодарны тебе! — воскликнула Паула.

— Благодарны? — переспросил старик. — Это иногда бывает. Но никакой благоразумный человек не будет рассчитывать на людскую признательность. Однако оставим этот разговор, он надоедает Филиппу.

— Нет, нет! — просила Паула, протягивая руки с умоляющим видом.

— Тебе нельзя решительно ни в чем отказать! — весело воскликнул Руфинус. — Ну хорошо, я буду краток, а ты будь внимательна. Во-первых, человек есть мерило всему. Понимаешь ли ты это?

— Конечно. Ты хочешь сказать, что значение вещей зависит от нашего понимания?

— Именно от нашего, подразумевая под этим людей, здоровых телом и духом. Разумеется, у нас должен быть правильный и здравый взгляд на вещи, причем мы можем требовать того же и от других. Но разве столяр с изогнутым и кривым масштабом в состоянии правильно измерять прямые доски?

— Конечно, нет.

— Значит, ты поймешь, как у меня родился вопрос: не прикладывает ли иную мерку ко всему больной, изуродованный человек? И мне показалось интересным определить, какое различие существует между взглядами людей нормальных и калек.

— И наблюдения за твоими домочадцами привели к какому-нибудь открытию?

— Ко многим великим открытиям.

— Ого, — перебил его Филипп, говоря, что его друг часто делает слишком смелые выводы, хотя некоторые из его идей очень оригинальны.

Здесь Руфинус с живостью перебил его в свою очередь, и они были готовы заспорить, если бы Паула не стала настаивать на продолжении беседы.