Чертополох и золотая пряжа (СИ) - Ершова Алена

Из города удалось выбраться еще до полудня. Ворота были открыты, стража лениво грелась на солнышке, попивая из общей фляги ледяной[1] сидр. Воины расслабленно проводили одинокую фигурку, спешащую в сторону леса, и только начальник стражи своим цепким взглядом отметил, что девушка слишком хороша для такого простого платья. Отметил и тут же забыл.

Айлин добралась до леса и прислонилась к большой разлапистой ели, выравнивая дыхание. Это села близ родного селения были изучены на многие мили вокруг, а тут чужая земля. Да не простая. Бернамский лес — вотчина сидов.

— Лесной царь, прости, что без приглашения, — промолвила она, доставая из сумки лепешку и высматривая что-то в опавшей листве. Наконец нашла, вскрикнула радостно и положила угощение под хиленький росток ясеня. — Защити от Королевы сидов, уведи призрачных гончих, отвадь от болот. Без зла в сердце вступаю на твою землю.

Ясень затрепетал голыми веточками, качнулся и снова заснул, готовясь к долгой зиме. А Айлин поднялась, вынула из сумки клубок и бросила на землю. Тот подпрыгнул и покатился, разматываясь. Первый шаг дался с трудом, словно сквозь толстую воздушную стену пришлось пройти. Дальше стало легче. Лес зашелестел, заскрипел, раздвигая кусты, и ровная тропинка, устланная мягким мхом, легла под ноги. Много часов шла пряха, глядя лишь на алую нить пути. Но чем дальше она уходила от города, тем тревожней становились мысли. Отчего она не вернулась к отцу, а пошла неведомо куда? Доверилась служанке, которую знает меньше седмицы. Зачем взяла сидский клубок? Ведь каждый знает: дивным лишь бы заманить человека в чащу, а дальше заморочат или едой накормят, от которой собственное имя забудешь, или в танец утянут, и будешь плясать, пока замертво не упадешь. На что она повелась? На обещание встречи с матерью? А нужна ли той дочь после скольких лет молчания? Айлин почувствовала, как к горлу подбирается горечь. Проще было бы и дальше чтить ее как мертвую, чем смириться с мыслью о том, что она предпочла Холмы собственной дочери. А, быть может, у нее там вечно молодой и прекрасный сид есть. Правильно, к чему ей, бессмертной, стареющий мельник и дите-обуза? Но зачем тогда клубок дала? В любом случае теперь собственная поспешность, казалась Айлин крайне глупой. Вместо того чтобы самой решить свою судьбу, найти сейдкону и напроситься к ней в ученицы или отыскать тан Румпеля и… И что? И ничего. Обида и непонимание вновь обожгли душу. А от воспоминаний о прошлой ночи уши запылали алым.

«Стыдно-то как. Я ж сама, без принуждения, согласилась лечь с одним, будучи невестой другого. Повела себя как прелестница, а потом еще и у огня в жены себя предложила». — Айлин осела на землю и закрыла лицо руками, теряя из вида красную нить…

А когда отнимает руки, то видит перед собой покои Восточной башни и события минувшей ночи. Вот Темный лэрд долго молчит, размышляет, потом называет цену. Его глаза горят надеждой и гаснут, когда он слышит ответ. Айлин видит, как маг смотрит в окно, размышляя, видит его разочарование. Айлин поднимается, кричит, но крик захлебывается в том, другом:

«Уходите прочь!»

Айлин бежит, пытается схватить, удержать обернувшегося ветром лэрда, но руки проходят сквозь воздух и упираются в громадный обомшелый камень. Не успела. Тяжелое дыхание тонет в белом густом тумане. Не видно даже вытянутой руки. Айлин опускает глаза на землю, пытаясь отыскать алую нить собственного пути, но тщетно, клубок растворился в белесой мгле. Айлин падает на колени, шаря руками по земле, шурша опавшей листвой. Где-то насмешливо каркает ворон, затем еще один. Дева ползает по земле, и страх ее настолько осязаем, что вот-вот отделится от тела и превратится в призрачную гончую, способную разорвать своего создателя на куски. Но тут туман пронзает плач, Айлин вздрагивает и оборачивается на шум. А за спиной вновь опостылевшие покои Восточной башни. У окна стоит сида с младенцем на руках. Прекрасное лицо женщины изуродовано гримасой презрения.

«Посмотри, король, и хорошенько запомни, — произносит женщина, с ненавистью глядя на ребенка. — У твоего сына глаза, как те цветы, что проросли из ран моих воинов. Чертополох! Ребенок поверженной матери. Отныне любая женщина, взглянувшая на него, падет замертво. Пусть его уродство станет так же сильно, как моя ненависть к людям. Он, как репейник, что разорвал мою спину во время зачатия, будет пускать кровь всякому, кто коснется его!» — Ребенок на руках сиды кричит, выгибаясь, а женщина, не отводя глаз от Айлин, оборачивается вороной: вытягивается черным клювом нос, белое лицо покрывается перьями. Черные крылья не могут удержать младенца, и он медленно, словно через толщу воды, летит на пол. Айлин с криком пытается поймать, не дать случиться беде. В ладонях хрустит сухая ветка, развеивая жуткое виденье. Айлин ложится на промерзшую землю. Холод сотней иголок впивается в спину.

«Хорошо, хоть такая опора есть, а то в этом тумане все ускользает. Даже сознанию, и тому не за что зацепиться».

Глубоко в туманной зыби слышится песня, но слова понятны, словно их шепчут на ухо.

«Баю-бай, под тобой земля.

Погляди, я старалась не зря,

Накинуть чары скорей

На двух молодых королей!»

Глаза сами собой закрываются, а земля уже не кажется такой холодной. Тревоги, переживания уходят на второй план. Зачем куда-то идти, к чему стремиться, ведь путеводная нить исчезла. Айлин переворачивается на бок и накрывается пледом с головой. Так она исчезнет насовсем, станет листвой, растворится в темном лесу. Два ворона кружат над пустой поляной, призывно каркая. Наконец один из них садится на невидимый холм и со всей силы бьет воздух. Айлин вскрикивает, сбрасывая оцепенение, вертит головой, пытаясь понять, отчего саднит плечо. Туман в голове рассеивается, остается лишь марево вокруг.

«Так, хватит! Чего это я разлеглась. Свою судьбу следует встречать, твердо стоя на земле. Ведь иначе не сделать шаг навстречу».

Дева поднимается. Отряхивает сухие листья с платья, делает шаг в неизвестность.

«Так даже лучше. Раз нет клубка, значит, я сама выбираю свой путь, а не следую обозначенной тропой».

Сбоку раздается девичий смех. Айлин невольно оборачивается на звук, опасаясь вновь увидеть покои Восточной башни, но нет: везде все тот же туман. Только вот две фигуры в нем видны четко, как в самый ясный день. Сердце делает удар и замирает.

— Мой лэрд, — шепчет Айлин.

— Уже не твой, — смеется прекраснейшая из женщин. — Теперь мой. Ты его прогнала, не смогла удержать, а я давно хотела в свои объятья. Я сон меча, прощальное пламя, пища ворон, и я могу смотреть на него, касаться его. — С этими словами женщина тянется к магу, целует его. Айлин видит, как по губам красавицы течет алая кровь, и эта кровь сверкает ярче, чем камень на пальце у Темного лэрда. Айлин пятится, не в силах оторвать взгляд. Шаг за шагом, шаг за шагом, но проклятый туман так и не желает скрывать в своих объятьях влюбленную пару. Дева закрывает лицо руками и налетает спиной на что-то твердое. Все, дальше пути нет…

Каждый из племени богини Дану знал, где живет дочь Лесного царя. Хозяйка троп облюбовала один из разрушенных во время войны Холм. Построила небольшую избушку, да так хитро, что и не поймешь, где заканчивается человеческое жилище, а где начинается сид. И посмеялись бы туаты над такой прихотью, да вот утраченная, казалось, магия стала возвращаться. Холм зарос зеленью, а тропы перед домиком так спутались, что ни одно существо не подберется близко без дозволения хозяйки.

Каково же было удивление сиды Эйнслин, когда поздним вечером о дверь ее жилища что-то с силой ударилось. Женщина отложила вышивку и поднялась, торопясь открыть дверь.

Айлин ввалилась спиной и упала бы, не поддержи ее сида. Развернулась, впитывая глазами такие знакомые и в то же время забытые черты, и почувствовала, как медленно оседает на пол.

— Матушка… — Переживания последних дней, бессонная ночь и блуждание в тумане выпили силы до дна, и на новое потрясение их просто не хватило.