Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 3. Стихотворения. Поэмы (1914–1918) - Николай Степанович Гумилев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И встал печальный Крокодил
И медленно заговорил:
Узнайте, милые друзья,
Потрясена душа моя и т. д.
с речью одного из гумилевских героев:
И начал старый павиан:
О племя вольных обезьян,
Из плена к вам вернулся я,
Со мной пришли мои друзья (гл. 6).
Сходно в обоих произведениях рисуются фигуры героев-детей — “доблестного Вани Васильчикова” у Чуковского и отважного десятилетнего Луи у Гумилева. Идиллический финал “Крокодила”
И наступила тогда благодать:
Некого больше лягать и бодать...
<...> также созвучен поэме Гумилева — мечтам его героев о “стране иной”, / Где обезьяньи города, / Где не дерутся никогда, / Где каждый счастлив, каждый сыт, / Играет вволю, вволю спит (гл. 2). Резонно предположить, что сказка Чуковского явилась и освоением гумилевского опыта создания поэмы для детей на “африканском материале”, и в то же время пародией на “буссенаровщину”, на тяготение к южной экзотике и пафосу битвы в творчестве Гумилева. Последний, пожалуй, имел все основания шутливо сетовать в обращении к автору “Крокодила”: “Но, кажется, попал тебе, Чуковский, / На зуб, на твой огромный, страшный зуб...”. Нас не должно смущать то обстоятельство, что “Крокодил” увидел свет в 1917 г., а “Мик” — только в 1918-м (два фрагмента из поэмы были опубликованы в сборнике стихов Гумилева “Колчан” — 1916). Поэма Гумилева была написана, как полагают, еще в 1913 г., по возвращении поэта из последнего африканского путешествия, а в начале 1914 г. он читал ее целиком на заседании “Общества ревнителей художественного слова”. Кроме того, имеются сведения, что “Мик” планировался к публикации в приложении к “Ниве” за 1917 г., даже был набран. Все это, как и обилие параллельных мест к “Мику” у Чуковского, говорит о неслучайном их возникновении» (Безродный М. Ключи сказки // Литературное обозрение. 1987. № 9. С. 62–63).
Интересно и свидетельство о воздействии «Мика» на детское сознание, в частности, сына поэта — Л. Н. Гумилева: «Помню, как Левушка мне часто декламировал наизусть “Мика”, которого выучил, играя с отцом» (Гумилева А. А. Николай Степанович Гумилев // Жизнь Николая Гумилева. С. 75).
Вместе с тем рассматривать поэму «Мик» только как развлекательное повествование для детей вряд ли правомерно. О том, что Гумилев придавал ей большое значение, свидетельствует наличие 3-х редакций и многочисленных вариантов «Мика» (см. раздел «Другие редакции и варианты»).
«Люди другой веры и в особенности другой расы были для него (Гумилева. — Ред.) все равны перед Богом. Так, например, в поэме “Мик” белый мальчик Луи — своеобразный двойник мальчика-негритенка» (Аллен Л. «Заблудившийся трамвай» Н. С. Гумилева. Комментарий к строфам // Аллен Л. Этюды о русской литературе. Л., 1989. С. 122).
Имя героя, ставшее названием поэмы, возможно, является палиндромом имени одного из героев Киплинга — Кима. Роман Киплинга «Ким» (1901 г.) рассказывает о шпионской деятельности индийского мальчика на благо Британской империи, причем в финале роман обретал, помимо прочего, явную антироссийскую направленность. У Гумилева — европеец входит в туземный быт, а туземцы сохраняют национальную самобытность и достоинство.
Ст. 14. — Менелик II (1844–1913) — абиссинский негус (император), правил с 1889 г. Время его правления было отмечено ужесточением централизма, борьбой с многочисленными абиссинскими феодалами, политическими и экономическими реформами. В 1895 г. Менелику удалось одержать блестящую победу над итальянскими интервентами в битве при Адуа, что сделало его признанным общенациональным лидером. В его царствование на первые роли в государстве выдвинулось много талантливых незнатных людей, ориентированных проевропейски — что дало повод русским историкам-африканистам сравнивать Менелика с Петром Великим. В конце 1890 — начале 1900-х гг. начинали активно развиваться русско-абиссинские связи, тем более что Абиссиния была объявлена в русской прессе той поры «единоверной». Ст. 50. — Ато-Гано. — «Очень похожее имя — Ато Гено — принадлежало человеку тоже из знатного рода, который приехал на учебу в Россию еще в 1895 году. Он <...> проникся демократическими идеями тогдашнего русского общества и вернулся на родину реформатором. И тоже добился высокого положения в эфиопской иерархии, получив титул гразмача, один из высших военно-феодальных титулов в императорской Эфиопии» (Давидсон А. Муза Странствий Николая Гумилева. М., 1992. С. 97). С другой стороны, герой поэмы напоминает раса Гобана, присоединившего к Эфиопии галасские земли Харэра в конце XIX в., замечательного кавалериста и храбреца, о котором по стране ходили легенды (см.: Лебедев В. Нетерпение достичь Харэр: По маршруту путешествия в Эфиопию поэта Николая Гумилева // Вокруг света. 1988. № 2. С. 34). Ст. 91–92. — В египетской мифологии кошачья голова символизировала веселье и радость, тогда как рога были атрибутом нечистой силы. Следующее затем первое в поэме «лирическое отступление» выдает интимный подтекст внешне объективного повествования. Ст. 122. — Авто-Георгис (Хабтэ Гиоргис) — военный министр Менелика II, начинал свою карьеру простым воином, однако рабом он не был (см.: БП. С. 601). Ст. 136. — Павиан — в африканской мифологии одно из «хвалебных имен», которым наделяют обожествленных предков, вождей, местных богов. Ст. 344–345. — Почти во всех мифологиях Змея связывалась с плодородием Земли, женской производящей силой, а также с мужским оплодотворяющим началом (см.: Мифы народов мира. М., 1982. Т. 1. С. 468). В данном контексте, очевидно, имеется в виду культ офитов (змеепоклонников), почитавших в библейском змее-искусителе (дьяволе) воплощение подлинной божественной Премудрости, противостоящей косному и злому ветхозаветному Богу (точнее — Демиургу, согласно офитской терминологии). Ст. 411. — Талеры, а также пиастры были в ходу в Абиссинии с давних времен, они пришли из Европы и Ближнего Востока. Серебряный талер традиционно чеканился в Австрии для торговли с Африкой и Ближним Востоком и содержал 23,4 грамма серебра. На нем было изображение австрийской эрцгерцогини Марии Терезии (см.: Давидсон А. Муза Странствий Николая Гумилева. М., 1992. С. 179). Ст. 441–512. — Эпизод встречи героев поэмы с Царевной напоминает мотивы традиционного для символистской поэзии мистического «куртуазного» свидания, разумеется, «травестированные» Гумилевым-акмеистом: учитывая местный экзотический колорит, можно вспомнить и о легендарной царице Савской,
