Том 2. Трущобные люди. Рассказы, очерки, репортажи - Владимир Гиляровский

Зюзя первым делом бросился к паровозу и спросил машиниста.

— Ревизор из Петербурга. Все начальство под суд отдает…

Жандарм через минуту стоял уже у притолоки станционной конторы, где генерал на зеленой подкладке выслушивал доклад начальника станции и рассматривал счетоводство. Кругом стояли начальник дороги и начальники служб.

Часа два торчал жандарм у притолоки, пока проверяли кассу и документы, и, наконец, услыхал ласковое слово зеленого генерала по адресу начальника полустанка:

— У вас все в порядке… Все хорошо…

— А старые шпалы налицо? — спросил маленький чиновник, приехавший с генералом.

— Да… да… старые шпалы… А ну-ка покажите их! — сказал генерал и, не дожидаясь ответа, пошел на платформу.

— За два года у вас должно быть здесь 200 шпал… — продолжал маленький чиновник.

— Вот шпалы… только и есть… — указал начальник станции на неполные штабели, где было несколько десятков гнилых шпал.

— Да тут и полсотни нет? Где же остальные? Продали? — язвительно улыбается чиновник.

— Да… да… Где остальные? Продали?

— Никак нет, ваше превосходительство. Кому же их продавать? А так как они гнилые, да без призору, то порастащили их… Дальше наша дорога лесная, там дерева много… Гнилые не надо… — объяснял начальник станции…

— Протокол за растрату шпал, — сверкнул очами генерал.

— Ваше превосходительство, не погубите… Как усмотреть, ночи темные… сторожей нет…

— Если вы мне докажете, что не вы их продали, если найдете хоть одну шпалу и докажете, что она украдена, — я вас прощаю, а иначе под суд!

— Позвольте писать протокол? Доказать невозможно…

— Ведь не знаменитого же «Трефа» приглашать разыскивать вора, здесь и «Треф» не найдет…

Зюзя вздрогнул, глаза его засверкали, губы зашевелились, он покраснел от волнения.

— Ваше превосходительство… Осмелюсь доложить, вора и шпалы разыскать можно.

— Без «Трефа», — острит маленький чиновник.

— Так что, ваше превосходительство, у меня собака почище «Трефа» есть… Все разыщет… Прямо вора найдет!

Все остановились, забыли и о протоколе и о шпалах и воззрились на жандарма.

Через пять минут жандарм подвел на веревке «Волчка» к шпалам, собака долго их обнюхивала, совершив при этом обычные собачьи обряды, и начала рваться по направлению к деревне Потрясухино…

— Чует вора и следы найдет, ваше превосходительство… Прикажете идти?

— Удивительная собака, так и рвется… — Почуяла, ваше превосходительство!

— Как ты думаешь, далеко отсюда?

— Не могу знать, она уже приведет…

— Ваша судьба в руках собаки. Все зависит от нее! — сказал генерал начальнику станции и назначил в комиссию идти за «Волчком» двух кондукторов своего поезда, двух писцов и маленького чиновника.

— Вы уже потрудитесь, Федор Федорович, пройти с ними…

— Слушаю-с, ваше превосходительство. «Волчок» царапал землю и тащил за собой жандарма.

Сыскная комиссия отправилась по стежке между кустами, а начальство пошло в вагон-салон закусывать…

Через час спущенный Зюзей около самой деревни «Волчок» стремглав бросился к избе Ваньки Глупых, где комиссия, перепугавшая всю деревню, и нашла собаку под шпалами, которые были приставлены к стене сарая и служили жилищем «Жучки» в ожидании стройки омшаника.

И все удивлялись поразительному чутью доморощенного «Трефа».

О краже шпал составили протокол.

Жандарм представлен к награде, а о подвигах нового «Трефа» появились статьи в газетах.

Жена Зюзи купила шляпку…

«С дозволения начальства»

М. В. Лентовский четверть века назад был полицией обязан подпиской о невыезде.

И в один прекрасный вечер он вылетел на воздушном шаре с Леоной Дар за пределы не только столицы, но даже и Московской губернии. Забеспокоились кредиторы. Заявили в полицию, и один из злобных кредиторов, кажется Давыдов, даже требовал, чтобы полиция привлекла его за неисполнение подписки о невыезде.

Конечно, дело окончилось ничем, а Лентовский смеялся:

— Я не давал подписки о невылете!..

Прошло четверть века.

Мир ринулся в воздух.

Цеппелин носится на своем воздушном корабле над Германией, перелетает из города в город, его чествует весь народ, начиная с императора.

Смелый Блерио на легком аэроплане перелетел птицей через бурный Ламанш из Франции в Англию.

Братья Райты парят над Америкой.

А за Цеппелином, Блерио, Райтами в каждой стране сотни ученых изобретателей стараются вовсю победить воздух.

Государства стараются опередить друг друга в победе над воздухом, сознавая, что у кого первого будет сильный воздушный флот, тот будет -

Владыкой мира.

Все и всюду поощряют изобретателей, помогают средствами, ищут, пробуют, дают полную свободу искателям победы над воздухом.

Когда появилось первое известие об успехах Цеппелина — вся Россия встрепенулась.

В глухих деревнях заинтересовались.

И первый «изобретатель» русский был встречен восторженно.

Это — прославленный Ткаченко.

С рассветом на глухой полустанок киево-воронежской дороги пришел крестьянин соседней деревни Ткаченко с коленкоровыми крыльями под мышкой и торжественно заявил:

— А вот и я прилетел!..

И рассказал, что ночью вылетел из своей деревни, за 14 верст, и долетел только до полустанка, хотя собирался в Киев.

— Крылья поломались, материя лопнула, а то в Киеве к обеду был бы!..

Ему поверили с радости:

— Каковы наши-то!..

И все чествовали изобретателя. Даже сам начальник станции подарил «великому» старую тужурку, а становиха семь аршин коленкору на новые крылья.

Осведомленные газеты послали нарочных корреспондентов…

Слава Ткаченки возросла…

Это был первый русский изобретатель. Вторым явился Татаринов.

А потом пошли и настоящие изобретатели.

Ученые люди, талантливые.

Русь устремилась ввысь.

Нашлись люди. Нашлись средства.

Надежды победить воздух стали осуществляться.

И скоро зареют над степями неоглядными, над лесами дремучими русские победители воздуха. С трепетом сердца следят все за изобретателями.

Лекции о воздухоплавании собирают публику. Каждое известие газетное о новом изобретении читается жадно.

— А пристав?!

И крылья аэропланов опускаются при этом слове.

Только что смелый изобретатель сел на свой аэроплан и хочет подняться — вдруг грозный оклик:

— Я т-тебе полетаю! Я т-тебе па-акажу, как летать! В участок!..

И составляется протокол, и появляется распоряжение:

«Летать воспрещается…»

Сейчас читаю в газетах телеграмму:

«ХАРЬКОВ, 27.XI. У изобретателя летательной машины Школина, сделавшего недавно доклад в техническом обществе, приставом отобрана подписка о том, что без разрешения полиции он летать на своей машине не будет».

— Господин пристав! Позвольте мне полетать! — просится русский Райт или Цеппелин…

Сейчас справка о благонадежности «по месту жительства просителя» — в Баку, Владивосток, Ташкент и Сольвычегодск.

Он имел несчастье в продолжение последнего года побывать в этих городах.

Через год получаются справки.

— Я ему полетаю!.. — бормочет пристав, читая справки.

А Германия готовит воздушный флот. Господин пристав, слышали?

Ваня Кузнец

— Ваня Кузнец в добровольцы просится, — доложил становому письмоводитель.

— Ну и прекрасно, отправить его к воинскому начальнику. Я вдвойне рад — первое потому, что избавлюсь от скандалиста и пьяницы, а второе потому, что он, наверно, с десяток врагов передушит голыми руками.

— Да он уже второй месяц не пьет. Как водку запретили, другим человеком стал.

— Где он?

— В канцелярии.

Становой из отставных офицеров, полный и добродушный, вышел в канцелярию. У двери стоял весь в саже красавец юноша. Сквозь разорванный рукав рубахи сквозили великолепно отделанные мускулы.

— На войну, Ваня? Что ж, доброе дело. А это помнишь? — улыбнулся становой, указывая на дверь с решеткой.

— Было, да прошло. Это мой праздничный номер. Связанный валялся тут на полу.

— Не покоен ты был во хмелю.

— Быльем поросло. Как проклятую запретили, — век бы ее не было, — человеком стал. Пожалуйте мне свидетельство для воинского начальника.

— Ступай с богом. Федор Федорович, напишите ему самое лучшее свидетельство. А ты, Ваня, иди ко мне, я тебя хоть стойке да поворотам выучу, объясню, как начальству отвечать, — сразу солдатом будешь.

Старый капитан увел Кузнеца в сад и преподал ему военную выправку. На другой день Иван был уж у воинского начальника, а через два месяца на передовых позициях в одном из славных полков, куда он попал совершенно случайно, понадобился кузнец, а он тут и подвернулся. В первом сражении ему посчастливилось отбить у немцев раненого во время атаки полковника, которого он и принес на руках к своим, за что и получил Георгиевский крест.