Распутин. Анатомия мифа - Александр Николаевич Боханов

Гучков позволял себе делать подобные сокрушительные заявления в начале 1912 года, когда ничего конкретного ни о Распутине, ни о его пресловутом «влиянии» он не знал и знать не мог. Такового просто не существовало в природе. Октябристский же лидер был уверен, что знает все «наверняка»: его же «сведущие» люди просветили! Это тот самый пример «затемнения сознания», о котором уже не раз говорилось выше.

Политический азарт, питавший неуемное честолюбие, превращал иных деятелей в каких-то безумных кликуш, видевших и слышавших голоса, образы и звуки, которых в действительности не существовало. Известный в ту пору поэт Саша Черный написал язвительные стихи об умонастроениях «передовой интеллигенции»:

Сползаются тучи все гуще.

Все острее мечты о заре.

А они повторяют: «Чем хуже, тем лучше» —

И идут… в кабаре.

К числу подобных любителей представлений «с музыкой и танцами» принадлежали многие фигуранты политической сцены. То действие, которое развернулось в стенах Государственной думы, сделало это законодательное учреждение похожим и на кабаре, и на чеховскую «Палату № 6» одновременно.

Другим антрепренером «думского ревю» стал М. В. Родзянко. Его программа «борьбы с темными силами» была предложена публике чуть позже тучковской, но отличалась не меньшей изобретательностью постановки и яркостью номеров.

Умирал он в эмиграции, в Югославии, и близкие потом вспоминали, что в последние месяцы жизни часто видели бывшего председателя Думы сидящим перед портретом убитого Николая II с глазами полными слез. Что он оплакивал перед кончиной: свою молодость, бездарную политическую деятельность, потерянные имения, семейное материальное благополучие? Или, может, горевал о судьбе России и династии? Причину тех старческих слез он никому не открыл. Вряд ли убитый монарх и его семья вызывали столь глубокие чувства. Скорее, причина печали была куда более прозаичной.

В эмиграции Родзянко написал воспоминания, где умудрился повторить многие сплетни и о царе, и о Распутине. Слабеющей рукой все еще пытался нарисовать собственный образ «великого политика», целью которого только и было благо России, благо империи. Этому «денно и нощно» служил, да не получилось, как хотелось: Распутин все и всех погубил…

Михаил Владимирович Родзянко происходил из старой дворянской семьи, имевшей огромные земельные владения в Екатеринославской губернии. Окончил элитарный дворянский Пажеский корпус в Петербурге, затем служил в гвардии, а в 1900 году был избран председателем Екатеринославской земской управы. С этого времени начинается его общественная деятельность. В 1907-м Родзянко попадает в Думу и становится видным членом тучковского «Союза 17 октября». Весной 1911 года его избирают лидером III Государственной думы, а через полтора года — главой и новой, IV Государственной думы.

Председатель нижней палаты парламента (верхней считался Государственный совет) очень много сделал для того, чтобы превратить это учреждение в то самое «кабаре», где популярные у публики «куплеты» и «скетчи» были направлены прямо или косвенно, но непременно против власти вообще и против царя и царицы в частности. С каким-то мазохистским сладострастием сначала в кулуарах, а затем и в зале заседаний мусолили распутинскую тему, а в числе главных дирижеров неизменно выступал господин председатель.

Монархист, камергер высочайшего двора, потомственный дворянин, благородный отец семейства. По осанке, стати и зычному голосу, по мощи (почти два центнера весу) — барин хоть куда. На поверку же оказался мелким, склочным, недалеким и довольно бессовестным человеком. Ему пришлось играть ту историческую роль, которую он в силу своих личных способностей пристойно сыграть не имел никакой возможности.

«Эта кучка, которая всем управляет, потеряла всякую меру и зарывается все больше и больше. Теперь ясно, что не одна Александра Федоровна виновата во всем, он, как русский царь, еще более преступен». Это выдержка из письма Анны Николаевны, супруги председателя Государственной думы, написанного незадолго до крушения монархии. Взгляды самого Родзянко никогда и ничем не отличались от воззрений жены. Супружеская пара была едина во мнении — «царь преступен».

Подобные убеждения вполне соответствовали тому жалкому калибру монархистов, которые в тот момент играли первые роли на арене политического действия. Клялись «до последней капли крови» служить государю, с дрожью в голосе подпевали проникновенным словам В. А. Жуковского из русского гимна «Боже, царя храни!», но не имели ни желания, ни характера, чтобы совершить хоть какой-нибудь акт самопожертвования.

По причине физической изношенности организма Родзянко буквально еле унес ноги из «дорогого Отечества». В среде покидавших Россию беженцев он пользовался стойким презрением. Этому человеку пришлось преодолеть многие сотни верст пешком, в непогоду, так как с телег его неоднократно скидывали, едва узнавали, что «этот толстопузый» — тот самый, который «свергал государя». Много раз избитого и в прямом смысле этого слова оплеванного дряхлого камергера с его близкими приютил в своей стране сербский король Александр.

Лишь только пришел в себя, Родзянко сразу же начал писать воспоминания. Дорога изгнания оказалась слишком горькой, трудной, похожей на пытку. Ненависть к себе простых мужиков и баб, рядовых казаков, младших офицеров и провинциальных чиновников потрясла. Он ведь всегда болел за Россию, боролся за нее, страдал, а многие его считали чуть ли не главным виновником ее гибели. И бывший председатель Думы решил «рассказать правду».

«Быть объективным в своем изложении — моя цель. Резкого же или пристрастного отношения к рассматриваемой эпохе я буду тщательно избегать», — торжественно заявлял Родзянко в предисловии. Труд увенчался «полным успехом»: он создал книгу тенденциозных политических анекдотов, которая больше говорит об экзальтированном состоянии автора, чем о последнем времени монархической России. По степени лживости опус Родзянко смело можно поставить в один ряд с такими «шедеврами «распутиниады», как «дневник» Вырубовой или «Святой черт» Илиодора.

Главная тема воспоминаний Родзянко — Распутин и все, что было с ним связано. Героем же повествования, конечно же, является автор, его «смертельная борьба со злом». Не имея возможности и желания пересказывать и анализировать это сочинение, остановимся на некоторых узловых фрагментах, дающих представление не столько о самом мемуаристе (эта тема особого интереса не представляет), сколько — что несравненно важнее — о технологии формирования распутинского мифа.

Свой рассказ о Распутине Родзянко начинает с характеристики «мистицизма императрицы». По мнению родовитого монархиста, со временем он достиг «религиозной мании, даже религиозного экстаза». Что это означает, не совсем ясно, но у читателя должно возникнуть убеждение, что убитая царица была «явно не в своем уме». Естественно, в таком состоянии она легко сделалась «добычей» всяких проходимцев, в числе которых Распутин занял главное место.

Рисуя образ «искусителя царицы», Родзянко все время ссылается на следственное дело, «бывшее у меня в руках».