Скелет из пробирки - Дарья Донцова

– Откуда у вас фото? – повторил Герман Наумович.

– Говорю же, из архива!

– Там что, остались личные вещи офицеров-медиков? – изумился старик.

– Нет, – покачала я головой, – ни одежды, ни обуви, ни книг я не видела, хотя, может, и лежат где-нибудь. Знаете, сколько в этом архиве полок! С ума сойти! Все никогда не изучить, пяти жизней не хватит! Я добралась только до нескольких ящиков с надписью «Горнгольц», и в одном нашлись бумаги полковника Фридриха Виттенхофа.

– Кого? – подскочил Герман Наумович, снова резко краснея.

– Фридриха Виттенхофа, – терпеливо растолковывала я, – полковника, начальника лагеря Горнгольц, главного мучителя людей, вы же о нем упоминали. У него еще имелась дочь Бригитта, любящая издеваться над несчастными.

Герман Наумович кивнул.

– Такое забыть невозможно.

– Скажите, это они?

– Кто?

– Бригитта и Фридрих Виттенхоф? Сделав маленькую паузу, старик ответил:

– Да!

Я вскочила на ноги.

– Вот! Теперь все сложилось в целую картину! Очень боялась, что вы их не узнаете! И еще сомневалась: полковник ли с дочерью на снимке?

– В архиве не нашлось другого фото Виттенхофов? – полюбопытствовал старик.

– Нет, там лишь бумаги, снимок один, и, честно говоря, мужчина не слишком похож на фашистского офицера. Неожиданно Герман Наумович улыбнулся:

– Почему?

– Ну, в моем понимании гитлеровцы должны выглядеть иначе: белокурые, голубоглазые… Ладожский пожал плечами.

– А евреи все с черными вьющимися волосами. Нет, это Виттенхоф и Бригитта. Девушка тут совсем юная, просто ребенок, я ее такой не застал, но узнать негодяйку вполне возможно. Правда, в мое время она носила косы. Впрочем, сейчас это уже безразлично! И полковник, и его дочь давно мертвы! Насколько я знаю, его убили на окраине Горнгольца, и Бригитту тоже. Мне их совершенно не жаль! Собакам – собачья смерть!

– А вот тут вы ошибаетесь! – помимо своей воли выпалила я.

Герман Наумович опять сравнялся по цвету с белой кафельной плиткой, покрывавшей стены в кухне.

– Что имеете в виду?

– Бригитта осталась жива!

Ладожский схватил меня за предплечье.

– Не может быть! Где она? В Германии?

– Нет, живет в Москве, носит имя Мария Григорьевна Боярская.

– Подобное невозможно, – голосом, полным ужаса, заявил Ладожский, – вы путаете!

– Вовсе нет, на стене у этой женщины висит точь-в-точь такая фотография!

Ладожский секунду молча переваривал полученную информацию. Потом, очевидно, потрясенный услышанным, начал совершать непонятные действия. Встал, походил по кухне, выдвигая ящики, затем вытащил моток шпагата, подергал его, убрал, достал примерно метр бельевой веревки и принялся крутить в руках. Я решила, что старик расстроен и напуган, поэтому сочла нужным приободрить его:

– Не переживайте так! Через неделю Бригитту арестуют!

– Почему через неделю? – насторожился Ладожский. – На вашем месте я бы прямо сейчас пошел в КГБ. Или как там теперь называется это место?

– Мне многое пока неясно…

– Что же именно?

– Мария Григорьевна прожила всю жизнь с мужем, Кириллом Боярским, а у того был, вернее, есть брат. Похоже, что мужчины не те, за кого они себя выдают. Непонятно, как Бригитта превратилась в Марию, почему убили Любу, хотя со смертью Игоря я уже разобралась…

– Мне кажется, – вздохнул Ладожский, – хотя я и не понимаю, о каких людях идет речь, что рыться самостоятельно в подобном деле опасно! Пусть в нем копаются профессионалы-мужчины!

Сказав эту фразу, Герман Наумович запихнул веревку в ящик, выудил штопор и начал вертеть его в руках. Похоже, у старика пальцевой невроз, – Понимаете, я пишу детективы, – пустилась я в объяснения.

Ладожский спокойно выслушал меня и уточнил:

– Значит, не пойдете в КГБ?

– Нет!

– Тогда я отправлюсь туда! Преступница должна сидеть в тюрьме! Бригитта содействовала смерти десятков, сотен ни в чем не повинных людей.

Я ухватила Германа Наумовича за плечо.

– Умоляю, пока не надо! Иначе меня мигом запрут дома, я не узнаю сути дела и не сумею написать книгу. Только неделю! Семь дней! Успею дорыться до истины!

Ладожский убрал штопор и неожиданно улыбнулся.

– Всю жизнь иду на поводу у прекрасных дам! Хорошо, давайте, как сейчас модно говорить: придем к консенсусу.

– Давайте! – обрадовалась я.

– Вы в течение семи дней пытаетесь разложить все по полочкам, а я вам не мешаю. Но по истечении этого срока мы вместе идем в КГБ.

– Вроде эта организация сейчас носит название ФСБ.

– Суть-то не меняется, – мягко возразил Герман Наумович, – отправляемся вместе, потому как я могу выступить свидетелем. Кстати…

Он внезапно замолчал.

– Что? – подскочила я.

– Есть одна примета, которая поможет изобличить Бригитту, – задумчиво пробормотал Герман Наумович.

– Какая?

– У фашистов было принято наносить офицерам или особо ценным людям специальную татуировку, – пояснил Ладожский. – В подмышке выкалывали номер группы крови. Повторяю, не всем, только эсэсовцам или очень нужным военным. Считалось, что в случае тяжелого ранения, когда человек лежит без сознания, подобная мера спасет ему жизнь. Экспресс-анализов крови в сороковые годы не существовало, и медики могли потратить часы, ожидая результатов пробы.

– Она, наверное, ее вывела, – хмыкнула я. – Зачем оставлять такую примету!

Ладожский покачал головой и вытянул вперед руку. На внутренней стороне виднелась наколка «Gz 157658».

– В Горнгольце метили всех, – пояснил старик, – сначала транспорт разгружали, потом заключенных выстраивали и клеймили.

– Вот ужас! – воскликнула я. – Очень было больно? И, наверное, люди стояли часами в очереди к татуировщику!

– Нет, – объяснил Герман Наумович, – процесс обработки одной личности занимал пару секунд. Имелись специальные машинки, в них нужно было поменять лишь последние цифры… Что же касалось возможности сведения клейма…

Герман Наумович остановился, схватил чайную ложку, повертел ее, бросил в мойку и продолжил:

– По татуировке легко было найти сбежавшего заключенного, хотя удрать из лагерей удавалось людям очень и очень редко. Фашисты применяли специальную краску, поверьте, дорогая, химики в Германии были отличные. Концерн «Игенфарбен» целиком работал на войну. Это его сотрудники изобрели удушающие вещества. Впрочем, я слишком удалился от темы. Видите, сколько лет прошло, а номер не поблек? Да и место нанесения клейма, внутренняя сторона запястья, было выбрано не случайно. С плеча или предплечья можно вырезать кусок кожи, а на запястье это затруднительно. Буквы и цифры под мышкой у эсэсовцев тоже делали этой краской, но тут преследовали иные цели – чтобы пот не уничтожил информацию. Впрочем, мужчина, гитлеровский офицер, мог впоследствии убрать компрометирующий знак, хотя наличие рубца сказало бы знающему человеку все, но вот женщина! Тут дело сложней.

– Почему?

– А грудь? – вопросом на вопрос ответил Ладожский. – Она-то частично подходит к подмышке. Так что через неделю изобличим преступников. Ради вашей книги, моя красавица, я готов потерпеть семь дней. Но есть у меня к вам просьба.

– Говорите скорей! – с жаром воскликнула я.

– Где содержится архив Горнгольца? Напомните еще раз.

– В хранилище «Подлинные документы».

– И у вас там, очевидно, есть помощница?

– Да.

– А как ее зовут?

– Светлана Сафонова. Зачем она вам?

– Хочу подъехать к девушке и, сославшись на вас, попросить помощи. Наверное, не откажет старику, поймет, как мне нужны деньги! Пенсия такая крохотная!

Я постаралась удержать улыбку. Едва речь зашла о валютных выплатах, как Герман Наумович тут же вспомнил о возрасте. Совсем недавно, кокетничая со мной, пенсионер сообщил о лошадином здоровье и страусиной выносливости.

– Лучше будет, если мы вместе через неделю пойдем к заведующей!

– Может, вы и правы, моя красавица, – неожиданно легко согласился старик. – Значит, до встречи через семь дней, желаю успеха!

Он церемонно довел меня до двери, усадил в лифт и потом еще махал рукой, высунувшись из окна.

В самом великолепном настроении я полетела к метро.

Конечно, Герман Наумович старый человек, но как приятно, что я еще могу производить впечатление на мужчин, пусть даже и пенсионного возраста.

Глава 28

Дома я заперлась в ванной и, пустив в раковину сильную струю воды, попыталась выстроить мысли по ранжиру. У нас большая, удобная квартира, но парадокс состоит в том, что спокойно посидеть можно либо в туалете, либо в ванной. Стоит устроиться в спальне в кресле, как мигом все начнут ходить и задавать идиотские вопросы:

– Ты заболела?

– Почему молчишь?

– Отчего у тебя такое лицо?

А какое лицо, спрашивается, должно быть у человека, который погружен в раздумья? Не могу же я постоянно хихикать и обсуждать глупые темы типа: куда следует поехать отдыхать? Тем более что договориться нам практически невозможно, слишком уж разного мы ждем от отпуска. Томочка хочет греться на солнышке и купаться в теплом море. Я не имею ничего против морской воды, а вот яркое светило переношу с трудом. По мне, так лучше отдыхать в Норвегии или Финляндии. Семен мечтает поохотиться на кабана, а Олег давно наточил крючки. Мой муж страстный рыболов. Причем стоячая вода его не привлекает, ему подавай бурную горную речку.