Жизнь и свобода. Автобиография экс-президента Армении и Карабаха - Роберт Кочарян

просто их отбивали, но двигались дальше и брали следующий район. События разворачивались настолько динамично, что приходилось воевать без четкой линии фронта: стороны просто не успевали ни закрепиться, ни отстроить военные сооружения. Все делалось на ходу: занимали позиции, тут же ночью копали траншеи, обустраивали импровизированные огневые точки, при этом понимая, что все это может сдвинуться влево, вправо, вперед. Очень зыбкая ситуация… И постоянная стрельба: она не прекращалась даже при временном перемирии, когда останавливалось продвижение войск.

Соглашение о перемирии никого не связывало: отсутствовали мониторинг и система верификации, так что любая из сторон могла нарушить перемирие, и разобраться, кто начал первым, было бы невозможно. Уверен, что такое же ощущение складывалось и у азербайджанской стороны. Однако эти соглашения имели очевидную дипломатическую ценность: подпись карабахской стороны.

* * *

На различных стадиях переговорного процесса посредники неоднократно предлагали вывести на линию противостояния миротворческие силы. Но все многочисленные обсуждения и попытки выработать решение, устраивающее обе стороны, ни к чему в конечном итоге так и не привели.

Оказалось, что у нас с Азербайджаном совершенно не совпадали представления о том, чьих военных, из каких стран, мы готовы видеть у себя. Например, позднее, когда мы с Алиевым значительно продвинулись в переговорном процессе и приблизились к подписанию соглашения в Ки-Уэсте, Азербайджан ввел в него строку о том, что в составе миротворческих сил не должно быть контингента из стран – сопредседателей Минской группы. А это значит – из России, США и Франции. В основном, конечно, речь шла о российских миротворцах. Они понимали – а с Алиевым я встречался все-таки много раз и знал ход его мыслей, – что Россия предоставит львиную долю этих миротворцев, в отличие от других стран. Всегда, как только заходил разговор о введении миротворческих сил, Россия заявляла, что готова принять в этом серьезное участие. Мы не возражали: у нас существовало военное соглашение с Россией, и на территории Армении располагалась российская военная база. Ее присутствие полностью оправдывалось сложностью армяно-турецких отношений, и введение дополнительных войск не заключало в себе негативного политического компонента.

Азербайджан же относился к России гораздо более осторожно. Появление ее миротворцев означало бы возвращение российских войск на территорию Азербайджана, что после развала Советского Союза для них было неприемлемо. Алиев, как и его предшественники, последовательно дистанцировался от России. Например, подписывал нефтяные контракты, которые сильно раздражали российский истеблишмент. К тому же в Азербайджане выстраивалась династийная структура власти: династия Алиевых. Для правящей династии присутствие иностранных войск на собственной территории воспринималось как угроза вмешательства во внутренние дела. Сыграло свою роль и то, что на российские войска распространилась неприязнь к войскам советским, которая возникла после того, как во время событий в Сумгаите и Баку тем пришлось применить оружие против погромщиков. Погибших от действий Советской Армии похоронили в Баку, назвав это место Аллеей Шахидов, и возложение на ней венков первыми лицами государства являлось частью официального протокола. Мы всегда говорили, что в Азербайджане чтят память погромщиков армян в Баку, и – объективно – это так и есть. В общем, у Азербайджана имелось множество причин не соглашаться на присутствие российской армии.

Наши возражения касались в основном США, и не потому, что мы плохо относились к Штатам. Будучи соседями с Ираном, мы понимали, что присутствие у нас американских миротворцев вызовет негативную реакцию со стороны Ирана и может обернуться проблемой для наших с ним отношений. Французы? К французам Азербайджан относился с предубеждением, считая, что армяне гораздо ближе французам. Что тогда остается? Непал? Несерьезно… Мы настаивали на том, что миротворцы должны быть из стран, имеющих заметный вес и влияние на мировой арене, обладающих соответствующими ресурсами и способными реализовать ответственную миротворческую миссию. Чтобы отношение сторон конфликта к миротворцам и спустя годы – неважно, через пять, десять или пятнадцать лет – оставалось уважительным, с пониманием того, что все это делается всерьез и надолго, что мы ответственны за подписанные нами документы.

В итоге решение так и не нашлось.

Людям непосвященным все эти нюансы казались несущественными, хотя на деле они были очень важны. Возможно, спустя какое-то время и для нас их значимость бы снизилась. Но в ситуации, когда на кону стояла судьба страны, любая мелочь, которая потенциально могла обернуться опасностью, воспринималась очень серьезно.

Владимир Казимиров

В те годы активнее всех действовал российский посредник Владимир Казимиров, незаурядный, сильный дипломат и очень интересный человек, написавший впоследствии книгу о событиях, свидетелем и участником которых он был. Каждый раз, стоило ситуации хоть немного измениться, он непременно появлялся у нас. Чрезвычайная активность Казимирова иногда нас даже раздражала, но при этом мы его действительно уважали. Во-первых, за глубокое знание всех тонкостей карабахского конфликта. Во-вторых, за его неуемную энергию: он мог в шесть утра в воскресенье позвонить любому из своих коллег-сопредседателей, финну или шведу, и начать говорить о делах. Позвонить в уик-энд европейцу – это было делом немыслимым! Те, чтобы скорее отвязаться от него, обычно во всем с ним соглашались. Казимиров имел доступ к президентам и мог спокойно зайти и к Алиеву, и к Тер-Петросяну. Он вел себя честно и всячески подчеркивал свой нейтралитет, при этом искренне стремился приносить пользу и верил, что его усилия идут на благо обеих сторон. На этой почве у него постоянно возникали различные идеи, и его напористость порой даже создавала нам проблемы.

В тот период мы успешно вели наступательные операции на восточном и южном направлениях. Как только мы занимали новый район, звонил Казимиров с очередной инициативой: предлагал временное прекращение огня, затем возвращение занятого нами района, и следом начало переговорного процесса. Возвращать район мы не собирались, потому что перед нами стояла другая, вполне определенная задача: выход на кратчайшую линию соприкосновения.

Как-то раз Казимиров приехал к нам неожиданно, не предупредив. Он привез письмо от Ельцина, с которым должен был ознакомить меня устно. В Ереване или в Баку он просто оставил бы это послание, а нам оставить не мог, тем самым подчеркивая, что хотя Карабах и является стороной конфликта, но при этом он – непризнанная страна. А мы уже, благодаря МИДу Армении, знали содержание письма: речь в нем шла о том, чтобы остановить наше наступление на юге с выходом на Аракс. Для нас это требование было неприемлемо. Мы слишком долго сидели под бомбежками, в подвалах, и теперь нам требовалось выдвинуться на достаточное расстояние, чтобы создать пояс безопасности вокруг Карабаха. Но портить отношения с Россией нам не хотелось! Единственный выход в этой ситуации – сделать так, чтобы посредник не смог ознакомить меня