Мои собаки - Леонид Сергеев

Потом к нам подсел старик с кошкой в корзине и, выяснив, что мы к Неведову, вздохнул:

— Хорошо, буду за вами.

Старик закурил и кивнул на шрам Альмы.

— Кто же ее так?

Я коротко рассказал историю своей подружки.

— У меня в детстве тоже была собака, — снова вздохнул старик. — Джеком звали. Мы жили в Белоруссии, в деревне. Когда подходили немцы, все бежали на восток. Мы еле втиснулись в вагон. Джека оставили, да-а… В сорок четвертом году вернулись. Соседка рассказала: «Пришли немцы. Джек лаял, охранял ваш дом. Немцы его пристрелили…» Больше я никогда не держал собак, да-а. Только кошек, — старик погладил кошку. — Конечно, не все немцы отличались жестокостью. После войны отец служил в Германии. И мы с матерью были при нем. Наш сосед немец спас во время войны двух сестер, девушек, угнанных в Германию с Украины, да-а. Их хотели отправить в концлагерь, а он пристроил их на работу. Когда пришли наши войска его хотели арестовать, но за него вступились девчонки украинки. Так вот было, да-а… Я помню, с местными мальчишками кидал камни. Баловались. И одному я попал в голову. Его отец немец пришел к моему отцу жаловаться. Отец стал меня лупить ремнем, а немец испугался, попросил простить меня…

Старик затянулся и, выпустив дым, продолжил:

— Да, все люди разные. И животные тоже… Вот Маруська… Их было шесть котят. И каждый со своим характером… Маруська была непоседой, самой шаловливой… Да вот второй день что-то приболела.

Из лечебницы вышла женщина с маленькой собачонкой на руках. Я извинился перед стариком, что прерываю его рассказ о своей любимице, и мы с Альмой пошли к ветеринару.

Алексей встретил нас, как близких родственников, и пока мы снимали швы на шее Альмы, расспрашивал, как нам живется на даче. Потом вдруг сказал:

— Ваша книга помогла мне выздороветь. Два дня лежал с простудой. Прочитал вашу книгу — сразу выздоровел. Хорошо написано. Такое впечатление, что о собаках пишет собака.

Не скрою, его слова мне понравились, и главное, эти слова мне сказал профессионал, знаток собак.

Когда мы сняли все швы, Алексей вздохнул:

— Ну вот и все, теперь шерсть отрастет и скроет рубец, ничего не будет видно.

Мы расстались с пожеланием друг другу «всего самого хорошего».

Так закончилось лечение Альмы.

Самое интересное началось в последующие дни. Сердобольная Альма стала притаскивать на участок «раненых» животных, чтобы я лечил их. Принесла выпавшего из гнезда птенца, потом бельчонка, который неизвестно как оказался на нашей улице и еще не умел ни бегать, ни прыгать. А потом вдруг приволокла тряпичного зайца с одним ухом.

Птенца и бельчонка я выхаживал в коробках, а зайца, незаметно для Альмы, отнес в контейнер для мусора; своей четвероногой подружке объяснил, что заяц поправился и ускакал в лес.

Но самое смешное произошло летом, когда однажды я разрешил Альме вместе с Гришкой и Мишкой сбегать в алехновский магазин. Из деревни Альма привела за веревку … козу.

Первыми ко мне подбежали ребята и, еле переводя дыхание, выпалили:

— Дядь Лень, идите скорей! Смотрите, кого Альма ведет!

Я заспешил на главную улицу, и увидел Альму с пленницей. Коза упиралась и отчаянно блеяла, но Альма упорно тащила ее к участку. Приглядевшись, я заметил, что на шее козы вместо ошейника широкая тряпка, и понял — Альма приняла ее за «воротник», который сама еще недавно носила. Понятно, мы с ребятами отвели козу на место, где она паслась, и я долго извинялся перед ее хозяйкой.

А спустя год принесла на участок черного котенка с белым пятнышком на груди. У него не было никаких ран, похоже — он просто понравился Альме. Мне он тоже понравился. Так у нас появилась Маркиза. Но об этом позднее.

Глава семнадцатая. Яркий представитель нашего поселка

Альма все больше входила в роль хозяйки участка: каждое утро обегала наши владения, дотошно заглядывала во все закутки. Увидит сухую упавшую ветку — отнесет к канаве, где лежит хворост. Заметит желтеющие листья рябины — подтягивает поливочный шланг и зовет меня полить дерево. Ну и, конечно, строго охраняла участок — лаяла на всех, кто к нам приближался. Для наблюдения за дорогой облюбовала маленький клен; садилась в тени его листвы и зорко осматривала и нашу улицу.

«Лаяла на всех» — это я преувеличил. В основном она только бурчала на всяких «подозрительных» — тех, кто шел с палками и мешками, а также на велосипедистов и ребят на роликовых коньках, считала, что те просто валяют дурака. Лаяла она исключительно на незнакомых и бородатых (как вы понимаете, бородачи напоминали ей Тихона). Зато, увидев знакомых, радостно повизгивала и безудержно виляла хвостом. Особенно приветливо Альма встречала моего брата, Нежданова и Вадима Николаевича Рахманова, издателя церковной литературы, глубоко верующего человека. Кстати, как и священник Нежданов, издатель тоже писал стихи, но в отличие от священника, никогда их публично не читал. Ну, только когда его уж очень упрашивали.

Рахманов жил в конце нашего поселка; худощавый, усатый старикан, он слыл большим выдумщиком. Например, священника Нежданова прозвал «Благородной бородой Московской области», Гришку с Мишкой окрестил «Дуэтом сорванцов», а меня — «Главной лысиной поселка» (я, действительно лысоват, полноват; говорят, и ворчлив, и имею массу вредных привычек, но смею вас, ребята, уверить — у меня есть и достоинства — дальше, по ходу повести, вы их увидите).

Свою дачу Рахманов поставил на железных трубах — издали она кажется огромным балконом, парящим в воздухе; к «балкону» ведет винтовая лестница. На чердаке дачи Рахманов соорудил некий «курятник» — каждый полдень из чердака на крышу террасы выскакивал деревянный петух и, хлопая крыльями, кукарекал, причем драл глотку так, что пугал всю живность в поселке. На участке Рахманов построил мини-часовню — просто навесил крышу на кувшинообразные столбы и внутри поместил икону. Священник-поэт Нежданов освятил это сооружение.

Кстати, Нежданов часто приезжал к Рахманову на велосипеде. Как-то я спросил его:

— Слушай, Володя, как ты не устаешь крутить педали, ведь путь-то неблизкий?

Он засмеялся:

— Знаешь китайскую поговорку: «Дорога к другу никогда не бывает длинной»? Да и велосипед лучший транспорт, он позволяет мне держать спортивную форму. Об этом я сейчас пишу поэму.

Мы с Рахмановым познакомились много лет назад, когда наш поселок еще только строился, когда еще не было мобильных телефонов и, чтобы поддерживать связь, Рахманов придумал нечто необычное:

— Ты посылай мне бумажные кораблики, а я тебе буду посылать бумажных голубей, — сказал, и в тот же день ко мне на участок прилетела бумажная птаха (и как пролетела триста метров?), на ней было написано: «Приходи вечером. Поужинаем, поговорим. Прихвати, сам знаешь что» Имелась ввиду бутылка вина).

Я в свою очередь пускал в дренажную канаву бумажные кораблики с записками — ровно через час течение прибивало их к дому Рахманова. Так и переписывались, но потом голубей стали сбивать вороны, а на кораблики залезали лягушки и топили их. Похоже, и вороны, и лягушки видели в нашей бумажной почте неких пришельцев, которые хотят завоевать их среду обитания.

В Рахманове было много детства. Он, старикашка, каким-то странным образом сохранил способность всему удивляться: каждому растению, каждому живому существу. Здесь уместно вспомнить слова английского писателя, знатока животного мира, Дж. Даррелла: «Все животные прекрасны». В самом деле, все прекрасны: и те, которыми мы восхищаемся, и те, которые вызывают у нас неприязнь, пока мы не узнаем их поближе. Стоит, например, понаблюдать за жабой, как начинаешь понимать, что эта пучеглазая толстуха по-своему довольно красива. И удивительно спортивна — посмотрите на ее головокружительные прыжки! А какая она отважная — пугает нас, надуваясь, привставая на задних лапах, издавая утробные звуки, а ведь мы для нее — немыслимые великаны, какими были ли мамонты для нас.

Многие животные так же, как и люди, грустят и радуются, обижаются, страдают и любят, и бывают верными, самоотверженными друзьями. Но, не в пример людям, все животные бережно относятся к своей среде обитания, а в жилищах довольствуются только необходимым, и никогда не делают запасов еды больше, чем нужно. Неплохо бы и всяким богатеям вести скромный образ жизни и отказаться от чрезмерной роскоши. Для счастья надо не так уж и много — иметь любимую работу, крепкую семью и надежных друзей.

Но вернусь к Рахманову. Так вот, он рассказывал:

— Животных я любил всегда. Особенно собак. Помню, в нашем пионерском лагере были две приблудные собачонки. Маленькие, вертлявые. Внешне очень смешные, с белыми и желтыми пятнами и розовыми носами. Кажется, они были братьями. Одну звали Чеснок, другую Перец. Утром на линейке они вместе с ребятами вставали в строй. На зарядке тоже выделывали какие-то фигуры. Во время игры в футбол были членами команды… Мы их подкармливали… Из лагеря я привез в город Чеснока, а мой друг — Перца… В юности я завел еще одну собаку. Я тогда учился в университете, жил в пригороде, ездил на электричках. Там по электричкам ходил пес побирушка. Уже немолодой, серо-черного окраса. Он был этакий наивный скромник. Подходил к пассажирам и просто заглядывал каждому в глаза. И все улыбались. Говорили: «Иван Иванович пришел». Ему протягивали кусочек сыра, кружок колбасы. Он пройдет вагон и на платформе выходит. Ждет электричку в обратную сторону… Однажды я позвал его за собой. Он пошел, и мы стали жить вместе. И сильно привязались друг к другу. Иван Иванович прожил у меня до глубокой старости…