Независимость мисс Мэри Беннет - Колин Маккалоу

— Единственные, кто это умел, отче, — сказала она, еле сдерживаясь, — были средневековые монахи. Полагаю, я сумею научиться, но есть ли у вас время позволить мне учиться?

— Нет, нет, нет! Сегодня мы трудимся. Начните так: «Свет есть зло, сотворенное Люцифером по собственному образу и подобию. У Бога нет глаз, но Люцифер взял две искры из своего тела и превратил их в глаза, чтобы видеть собственную красоту. Вот в чем зло света — его красота, соблазнительность, его способность ослеплять, ошеломлять и парализовать разум, открывать его для козней Люцифера». — Он умолк и поглядел на нее. — У вас волосы Люцифера, — сказал он. — Предостерегаю вас, сестра Мэри, что я увидел в вас дьявола, даже пока вы лежали без сознания на том бугре. Однако Бог послал мне вас в ответ на мои молитвы, а кто предупрежден, тот вооружен. Вы доказали целительность моего лечения отека мозга, а теперь вы служите мне писцом. Но я знаю ваше происхождение! Никогда этого не забывайте!

Затем он вернулся к своим рассуждениям о Люцифере, замешанным на ненависти к обычному феномену света, убедившим ее, что с потерей зрения доскональное изучение пещер на протяжении тридцати пяти лет толкнуло его отвергнуть мир, который он более не мог видеть, или едва-едва. На земном шаре хватает людей, почитающих пещеры, даже считающих их обиталищем своего Бога, но мало кто истолковал это как завет питать отвращение и страх перед самым волнующим творением Бога — светом. Все почти бесчисленные оттенки серого были вытравлены из философии отца Доминуса, оставив ему черноту Бога и белизну Сатаны, которого он называл Люцифером из-за латинского наименования — Светоносец. Беспощадная вера фанатика — а они есть в любом религиозном вероисповедании, — но недостаточно категоричная для отца Доминуса, чей ум к тому же был особого склада.

Каким был он в тридцать пять лет: здоровый, бодрый, истинно гениальный? Эти лампы! Его панацеи и эликсиры, его энергия и увлеченность. Когда-то, не сомневалась она, человек редких талантов. Но теперь — помешанный. Старый, почти ослепший, опирающийся на преклонение кучки детей, чтобы подпитывать иссохшее сердце. Да и преклонение второго порядка: ему не требовались развитые умы среди его поклонников, а потому он скрыл от них магию букв и цифр, обучил их аптекарским выражениям, не растолковывая их смысла, поставил себя несравненно выше них — и предоставил своему подручному, брату Джерому, применять менее приятные аспекты дисциплинирования, таким образом сваливая страх и ненависть на Джерома, будто причиной их был вовсе не он.

Джером… Обособленный чужак, привезенный из Шеффилда, предположила Мэри, в возрасте старше, чем остальные дети. Тереза и Игнатий настаивали, что не помнят прошлого хозяина, хорошего или плохого, и категорически заявили, что этого никто из детей не помнит. Снадобье, изгладившее их воспоминания? Вполне возможно. Или он просто никогда не крал их у плохих хозяев?

Эти пещеры! В других местах их обитателей называли троглодитами, но они составляли единую общину от глубоких стариков до новорожденных и не были искусственно собранной группой, как Дети Иисуса. От Терезы она узнала, что ее каморка находится очень близко от кухни, где Тереза и ее маленькие помощницы пекли хлеб, готовили тушеное мясо, жареную говядину, пирожки, похлебки, пудинги. Никто из Детей Иисуса не заболевал, не чахнул от туберкулеза, и при условии, что они трудились в лаборатории (одно из ученых слов, которым он их обучил, не объясняя их смысла), если речь шла о мальчиках, или в упаковочной комнате, если речь шла о девочках. Они были свободны бродить из Южных пещер в Северные, и даже снаружи, если им хотелось.

— Брату Джерому некогда, — сказал Игнатий. — Мы ходим, где хочем.

— Так почему вас никто никогда не видел? — спросила Мэри.

— Так из-за тьмы Бога, — ответил Игнатий просто.

— Ты говоришь про ночное время?

— Про тьму, да.

— Но разве дневное время вам не нравится?

Брат Игнатий задрожал.

— Нет, дневное время — жуткое! Глаза нам обжигает, сестра Мэри, что раскаленная кочерга.

— Да, конечно, гак и должно быть, я об этом не подумала, — сказала Мэри медленно. — Наверное, глаза и у меня заболят после стольких дней, ограниченных светом ламп. Но если вы выходите наружу во тьме Бога, то куда идете? Что делаете?

— Бегаем, играем в салки, прыгаем через веревочку.

— И никто вас не видит?

— А некому видеть-то, — сказал он, удивляясь ее тупости. Снаружи Северных пещер только вереска. А из Южных мы не выходим. — С видом заговорщика он наклонился поближе и зашептал: — Мы в Южных пещерах не остаемся, все оттуда перетаскиваем в другие. Отец говорит, что на юге слишком много любителей нос совать не в свое дело — там со всех сторон коттеджи.

— А как вы получаете ваши припасы, Игнатий? Еду? Уголь для очагов? Баночки, коробочки и пузырьки?

— Толком не знаю. Этим занимается брат Джером, а не отец Доминус. У нас водной пещере полно ослов. Иногда брат Джером забирает всех ослов и уходит, а возвращается с ними всеми нагруженными. Мальчики разгружают ослов — уголь и все прочее.

— А отец Доминус остается с вами все время?

— Нет, он часто уходит наружу, пока в небе Люцифер. Принимает заказы и получает деньги. Но если он уходит, когда темно, брат Джером возит его в тележке, запряженной ослами.

— Что такое деньги, Игнатий?

Он потер тонзуру, которая прямо лоснилась от постоянного потирания.

— Не знаю, сестра Мэри.

Ангус, Чарли и Оуэн вернулись в Пемберли в четверг, когда уже стемнело, опоздав к обеду. Приняв предложение Парментера подать им еду попозже, они отправились к Фицу в Малую библиотеку.

Фиц слушал и прикидывал, что из рассказа Неда следует сообщить им.

Настроение у него было скверным, главным образом из-за Элизабет: он знал, какое она нежное создание, и все же… все же… Что-то в ней пробуждало худшее в нем, заставляло говорить такое, чего не понравилось бы услышать ни одной жене, а тем более Элизабет. Не ее вина, что у нее такие родственницы. Собственно говоря, со временем его все больше изумляло, каким образом мистер и миссис Беннет произвели на свет пять столь разных дочерей. Двух безупречных леди — Джейн и Элизабет, полное ничтожество — Мэри и двух бесстыдных потаскушек — Китти и Лидию. Чудом были Джейн и Элизабет, которые попросту не умещались в семейной корзине Беннетов. Кому они были обязаны своей утонченностью? Не матери и не отцу. Не миссис Филлипс, их тетке, живущей в Меритоне. Гардинеры приезжали с визитом только раз в год, а потому не могли сколько-нибудь повлиять. Ну, просто, будто цыганка подменила двух новорожденных потаскушек на Джейн и Элизабет. Подкидыши, а не Беннеты.